«В этом мире всякий успех – преступление,
которое приходится искупать».
Виктор Гюго «Человек, который смеется»

Затянутое тяжелыми лохматыми тучами небо, желтые, рыжие и красные пятна листвы на сером пейзаже и кажущийся бесконечным осенний дождь. Филипп хмуро скользил взглядом по мелькающим за окном автомобиля картинам. Интернат, куда его отправили, был одним из лучших в Англии. Когда-то эти земли принадлежали богатому лорду, там даже был свой маленький театр. Настоятельница долго расхваливала и место, и преподавательский состав, и самих воспитанников. Филипп же молчал. Была всего одна мысль: «Она не понимает. Она никого не теряла. Она не знает, как это - в четырнадцать лет похоронить родителей». По большому счету, ему было все равно, куда его отправят. Но чем ближе подъезжали к интернату, тем острее становилось ощущение собственного одиночества. Правда, появилось еще предчувствие чего-то; это настораживало. Ожидание и страх поглощали Филиппа.

***
Филипп устало опустился в старое кресло, покрытое дорогой парчовой тканью. Уборка с горем пополам была закончена. Чарли пошел выносить мусор, так что в комнате парень был один. Он окинул взглядом помещение, на губах играла легкая улыбка. Единственным, что в этом интернате не вызывало у него отторжения, был театр. Он был самый настоящий, пусть и не очень большой. Упомянутый выше лорд был большим любителем искусства, по его желанию этот театр и построили. Теперь это здание было восстановлено после уничтожившего его пожара. Здесь было две гримерки: одна большая гримерка, общая для всех артистов, и одна поменьше, одиночная. Сейчас же все помещались в большой, а маленькая служила гардеробной. Артисты, к слову, как земли и слуги, целиком и полностью принадлежали лорду. Ходили, правда, слухи, что был в труппе актер, некий Освальд Брукс, «необычайно талантливый и дьявольски красивый» как говорили имевшие удачу увидеть его игру. Так вот, говорили, что он состоял в очень близких отношениях с лордом. Конечно, никто бы вам тогда не сказал этого напрямую, вздумай вы поинтересоваться, но все как один видели, какой властью и безнаказанностью пользовался тот безродный человек. Ему завидовали, его ненавидели, его боялись. Гордыня, тщеславие и жестокость – все это сделало его ужасно одиноким. Но нужны ли ему были все эти люди, которых он считал недостойными себя? Он мог получить почти все, что пожелает. Мог жить не хуже самого лорда. Мог, если бы не нажил себе столько врагов. Тогда бы его обезображенное тело не нашли на сцене все того же театра. Прекрасное лицо его было изуродовано, стало страшной кровавой маской. Люди не побоялись гнева своего хозяина, а зря. Тот словно обезумел. Он собрал всех артистов в театре, закрыл все двери и сам поджег его. Артисты кричали поглощаемые огнем, лорд же спустя пару минут ушел, приказав потушить огонь, только когда стихнет последний крик. Воспитанники интерната знали эту историю, но, как ни  странно, от театра их это не отпугнуло. Дети любят страшилки, пусть потом и бояться темноты.
Присущая подобным местам атмосфера сводила Филиппа с ума, и он с упоением окунался в этот восторженный мир. Неожиданно для него самого за проведенный в интернате год сцена стала его страстью. Играя, он настолько вживался в роль, что каждый раз после выступления переживал легкий шок от возвращения в реальность. Театр помогал_хотя бы на время забыться, но это было сродни мазохистскому удовольствию, потому как после становилось еще хуже.
Филипп с нежностью провел рукой по бутафорскому камину, повертел в руке пистолет, задержался взглядом на своем отражении в зеркале, невольно залюбовался. Он всегда считал себя красивым – так все говорили ему с детства, он видел это в зеркалах, так это и было. Это не очень нравилось отцу, считавшему, что Филипп слишком любит свое лицо и свое тело, а мужчине не должно заниматься самолюбованием. Но отец был военным, а сын его с малых лет тяготел к искусству. Они были совершенными противоположностями.
Филипп еще раз любовно огладил взглядом свое отражение, провел рукой по немного длинным с медным отливом волосам. И застыл. За его спиной, у вешалки с костюмами, стоял мужчина. Красивый, но какой-то одновременно и притягательный, и отталкивающий. Одет он был словно в один из театральных костюмов, но ткани выглядели богаче, чем те, что были в их театре. Поняв, что его заметили, мужчина улыбнулся и сделал несколько шагов по направлению к парню.
- Давно за тобой наблюдаю. Ты так любишь это место, - красивый бархатный голос разорвал тишину, мужчина небрежно провел рукой по вешалкам и снова посмотрел на Филиппа. – И ненавидишь.
Парень нахмурился от неприятного шипения последних слов. Голос невероятно подходил своему обладателю – был таким же красивым и обволакивающим так, словно желает задушить. По спине пробежал холодок. Филипп не мог вспомнить этого человека, а ведь должен был бы уже всех в этом месте знать хотя бы на лицо. Уж внешность-то у мужчины была запоминающейся – довольно аристократичная, но с некоей долей агрессии, дикости во взгляде, в улыбке, в манерах. Филипп попятился, натыкаясь на кофейный столик. Раздался звон разбитого стекла. Парень растерянно посмотрел на осколки кофейника. В коридоре послышались приближающиеся шаги.
- Что случилось?
В дверях стоял Чарли, переводя взгляд с напуганного одноклассника на разбитый реквизит. Филипп осмотрел помещение. Мужчины нигде не было.

***
Филипп со скучающим видом смотрел в окно на желтые листья, гоняемые ветром во дворе интерната. Большинство одноклассников еще корпели над контрольной, до звонка оставалось десять минут.
Через несколько дней будут ставить пьесу, где Филипп сыграет одну из главных ролей. Он волновался. Это не первый его выход на сцену, но каждый раз перед выступлением его охватывало беспокойство. Хотя, в какой-то мере, это было даже приятное ощущение.
- Фил. Филипп, - Чарли ткнул его в спину, когда тот не отозвался на имя.
- Чего тебе? – обернулся к нему парень.
- Пошли к мосту после уроков.
- Не знаю. Посмотрим. Если дождь не пойдет, - взглянув на хмурое небо, ответил Филипп.
- Мистер Аллен, не вертитесь. Урок еще не закончился, - прикрикнула на него миссис Беккер, преподавательница английского.

- Как же меня бесит эта Беккер, - возмущался Чарли, загребая туфлями опавшие листья.
Филипп лишь снисходительно улыбался. Его эта педантичная строгая преподавательница совершенно не раздражала, хоть и придиралась к нему часто. Просто у него не было проблем с английским, равно как и со всеми остальными предметами. Учеба вообще давалась ему легко, что не могло не радовать, потому как позволяло уделять больше времени репетициям.
- Она мне пару поставила, представляешь? Вот дура!
Идущий впереди Чарли не заметил, что Филипп остановился. Его уже несколько минут не оставляло чувство, что за ними кто-то идет. Нервно сглотнув, он уже собирался обернуться, как у самого уха раздался шепот.
- Это была моя последняя роль.
Филипп не почувствовал на шее чужого дыхания, зато распознал красивый, но жесткий мужской голос. Мужчина улыбался – он это чувствовал. Он намеренно его пугал, что, видимо, доставляло ему удовольствие.
- Филипп? Ты чего там стоишь? Я с кем вообще говорю?
Филипп обернулся на голос. Чарли, ушедший вперед на уже довольно приличное расстояние, возмущенно смотрел на него.
- Ничего, - парень отрицательно покачал головой. – Просто задумался.
Так и не обернувшись назад, он просто пошел за Чарли.

***
Филипп опустил пистолет. Доигрывал уже на автомате. Эта финальная сцена с выстрелом забирала у него все силы. Он должен был стрелять в Чарли, конечно, из бутафорского пистолета, но это все равно было неприятно. А еще из головы не выходили слова мужчины. Он же наверняка не просто так это сказал.  На завтра, на шесть вечера назначено выступление. Филиппу было страшно, это не было обычным волнением перед выходом на сцену. Возникла даже мысль отказаться, но это выглядело бы глупо вот так в последний день.
- Фил, ты шикарен! Это надо так вжиться в роль! – не замолкал Чарли, когда они возвращались с репетиции.
- Я боюсь, Чарли. Я не хочу завтра играть, - потерянно разглядывая свои дрожащие руки, сказал Филипп, словно не слыша друга.
- Что? Почему?! – тот непонимающе посмотрел на него, даже остановился.
- У меня плохое предчувствие.
- Прекрати! Предчувствие у него. Никто не сыграет так, как ты!
- Ты не понимаешь. Что-то произойдет завтра.
Филипп обхватил голову руками, вцепившись в волосы, и медленно сполз по стене, продолжая еле слышно что-то бормотать.
- Фил? Филипп! Какого черта?
Чарли опустился на корточки рядом с другом, пытаясь заглянуть в лицо. Филипп понимал, что ведет себя глупо, но страх был сильнее. Понимал он и то, что играть все равно будет.
- Прости, Чарли. Все будет хорошо.
Сделав глубокий вдох, успокаиваясь, Филипп поднялся с пола и, ничего больше не сказав, ушел.

***
Перед выступлением в гримерках и за кулисами бегали, суетились все, так или иначе участвующие в лицедействе. Но атмосфера, которую успел так полюбить Филипп, сейчас его тяготила. Чувство страха поглотило. Он не хотел выходить на сцену.
- Фил, ну ты чего? – возник с ним рядом Чарли. – Все будет замечательно. Ты шикарно сыграешь. Ты лучший!
- Конечно, - взяв себя в руки, ответил Филипп, снизу вверх смотря на стоящего перед ним одноклассника.
Объявили начало.
Чарли ободряюще похлопал друга по плечу.
- Пойдем скорее.

***
Слишком тяжелый, для бутафорского, пистолет упал у ног Филиппа, который с ужасом смотрел на расплывающееся красное пятно на белой рубашке Чарли. Первые секунды оцепенения в зале и на сцене прошли, теперь поднялся шум. Кто-то заплакал, запричитал; кто с сочувствием, а кто с осуждением посмотрел на Филиппа; кто-то искренне порадовался тому, что не оказался на месте Чарли. В глазах же Чарли застыл немой вопрос, и даже какое-то запоздавшее понимание. Только Филипп не смотрел ему в глаза. Он видел лишь как расползается кровавое пятно на его груди. А еще он знал, что в зале, среди всполошившихся зрителей есть тот мужчина, и это знание вызывало противоречивые чувства – страх и успокоение, за что он в отчаянии и зацепился. Это не он, не Филипп, виноват в случившемся. Не он.
Он так и не обернулся к залу. Следом за оружием, выпавшим из его руки, он сам не в силах больше стоять упал на колени. И он знал, что один человек в зале в тот момент улыбался. А страшная история старого маленького театра, когда-то рассказанная ему Чарли, всплыла в памяти. Призрак обрел имя.