День первый, 4 января.

Невероятно, но год начинался с аврала. Весь институт еще отходил от встречи Нового года, а лаборатория программного обеспечения четвертого января уже корпела за своими мониторами.
Ни у кого из друзей и сотрудников, наслаждавшихся отдыхом, не было иллюзий по поводу настроения ребят: жертвы коммерческого успеха института явились двигать прогресс невыспавшиеся и злые.
Обстановка сегодня была далека от обычной. Здесь всегда было весело и шумно, несмотря на то, что коллектив лаборатории состоял всего из шести программистов, начальника и его секретарши. Но у солидного Павла Петровича был свой кабинет, и он гвалта и шуточек не касался, позволяя молодежи беспрерывно пить кофе на рабочем месте и травить анекдоты – лишь бы работали. Самому старшему из его команды было только тридцать четыре, младшему – двадцать девять, а секретарше Леночке, его птичке, племяннице – так и совсем двадцать три. Что с них взять?
А работали они хорошо. Недаром Павел Петрович несколько лет прилежно искал по всему городу и сманивал к себе самых талантливых ребят. Когда-то давно, учитывая стремительный темп развития родной отрасли, он тоже был программистом, но постепенно организационные интересы взяли верх над профессиональными. Зато и теперь его навыков хватало с лихвой чтобы подбирать сотрудников, а еще доставать для их работы все необходимое. И вот в прошлом году его балбесы умудрились выдать такой уровень разработок, что на институт посыпались крупные, очень крупные заказы.
Настолько крупные, что в качестве самого необходимого на данный момент пришлось искать для лаборатории юриста. Ясно дело, оформлять копирайты и готовить договоры – не самое интересное занятие, но будучи верным своему принципу искать и находить самое лучшее, а еще ни капли не разбираясь в юридической науке, Павел Петрович отправился не куда-нибудь, а в Коллегию адвокатов. За этот абсурдный шаг он вынес немало насмешек со стороны руководства института, но вся ирония в момент увяла, когда ему неожиданно повезло. На оставленный в Коллегии запрос откликнулся известный и опытный Александр Александрович Сабурский – человек удручающе серьезный и, как оказалось, даже в чем-то легендарный. Правда в чем, выяснить пока не удалось, но поголовно все юристы, которых о нем спрашивали, как-то цепенели и уверяли, что Сабурский специалист высшего класса, а характер к этому отношения не имеет.
Вот с этим Павел Петрович был полностью согласен. Ему строгость и холодность будущего сотрудника даже нравилась – по крайней мере, в лаборатории не прибавится шума. Единственная неофициальная информация, которую удалось выудить из юридической братии, это прозвище Сабурского – Железный Феликс. Все остальные сведения о нем были официальны до предела: на отличном счету, два высших образования, холост. Да и профессиональные характеристики были просто блестящие.
Руководство института при виде Железного Феликса впало в ступор не хуже юристов. А потому на собеседовании прозвучал всего один, слегка заискивающий вопрос: что же заставило его оставить адвокатскую практику и преподавание ради скромной должности юриста в их лаборатории? Сабурский перевел невыразительный взгляд со стены на лоб говорившего и нейтральным до оскомины тоном сообщил, что за много лет устал от бурной деятельности.
Единственная просьба которую он высказал, принимая должность, – это отдельный кабинет, размер которого не имеет значения. В нем должен находиться сейф, размеры и марка которого, видимо, значение имели, потому что он написал их на листе крупными печатными буквами. Все комплекты ключей от сейфа должны находиться у него. Это все.
То, что «просьба» была воспринята как приказ, не удивило ни Сабурского, ни начальство. В кратчайшие сроки из кладовки лаборатории под столы сотрудников были выставлены все коробки с железом и расходниками, а купленный сейф согласно инструкции закреплен в углу. Кроме него в импровизированный кабинет поместились только стол с креслом и вешалка. Хозяйственный Павел Петрович велел закрепить над крошечным окном жалюзи, и, нервничая, позвонил теперь уже своему штатному юристу с неловким сообщением, что выйти на работу ему придется четвертого января. От сердца сразу отлегло, потому что Сабурский немедленно оправдал надежды нового руководства. Без недовольства, сожалений, охов и ахов он сухо произнес:
- Буду. До встречи.
И повесил трубку.
Павел Петрович проглотил поздравления с наступающим Новым годом, слушая отрывистые гудки телефона, и покладисто отложил свой спич на четвертое число.
Сегодня поздравить удалось, благо оба пришли до начала рабочего дня. Но в ответ был получен лишь короткий кивок и, с места в карьер, – куча вопросов о заключенных и планируемых сделках. После часовой беседы, больше напоминавшей экзамен по незнакомому предмету, Павел Петрович вытер пот со лба, вручил Сабурскому папки с документами и пригласил его в зловещую тишину лаборатории.
В отличие от руководства его архаровцы и не подумали цепенеть. Пока начальник, тоном полным оптимизма, представлял друг другу юриста и коллектив, этот самый коллектив на нового сотрудника беззастенчиво пялился. И, кажется, приходил к мнению, что было бы тут на что смотреть…
Перед ними стоял прямо, словно проглотив аршин, худощавый немолодой мужчина выше среднего роста, в консервативном черном костюме и галстуке-в-какую-то-там-полоску. При таком официозе казалась странной и нелепой короткая стрижка ежиком. Волосы были невыразительного серого цвета, и таким же серым и невыразительным было лицо. Черты правильные, особых примет нет. Выражения на лице тоже нет. Никакого. Только непонятного цвета глаза цепко рассматривают каждого, как сквозь пуленепробиваемое стекло.
Да уж, юрист симпатий не вызвал.
Впрочем, этот самый юрист в долгу не остался. «Это ж надо… натуральный паноптикум. Просто какое-то стадо охламонов, другого слова не подобрать. Одеты все, как с помойки. Вот у этого, ага, Симонов Максим Витальевич, что это на голове… эээ… дреды, вот. А на руке, между тем, обручальное кольцо. Интересно, на ком женятся растаманы. Так, Воробьев Сергей Дмитриевич и Гадайский Владимир Евгеньевич типичные студенты-переростки: пиво, девочки, прогулы. Звездыкин Матвей Борисович выглядит приличнее всех, но крепко спит, судя по выражению лица. Явный маменькин сынок. А Илюшин Валентин Андреевич, это вообще что-то несусветное. Челка почти скрывает очки, и выражение лица такое искреннее, что хочется бежать без оглядки. Ну, этот хоть бритый, в отличие от остальных… нет, просто щетина светлая.
Остаются женщины, если это слово тут уместно… Хотя, младшая в юбке, по крайней мере, и ничего так. Секретарь, Леночка, ух ты, как нежно. Ага, семейственность не скрываем, что похвально. Ну, она совсем ребенок. Зато Тимофеева Светлана Юрьевна способна кровь литрами пить – стервозность так в глазах и горит. Джинсы на заднице сейчас лопнут, что такое расческа, она не знает, косметики нет… И курит, как паровоз, вон пачки на столе разбросаны. Наверняка она у них тут заводила.»
Если бы сотрудники лаборатории могли слышать наблюдения и выводы своего нового юриста, они были бы удивлены их точностью. А может быть, почувствовали бы себя еще более неуютно. Но и без того явление юридического чучела именно сегодня, в дополнение к мешающим по его милости коробкам, только ухудшило настроение. И заводила Светка Тимофеева не преминула съязвить:
- А вот можно для недалеких пояснить – чем же у нас будет заниматься… Александр Алексеевич, если не ошибаюсь? А то Звездыкин к полудню проснется, а Вовка новостную ленту Пал Петровича как пить дать переврет.
Завлабораторией сурово нахмурился, но Сабурский уже отвечал скучным менторским тоном:
- Александрович. Заниматься я буду тем, чтобы ваша деятельность имела соответствующее вознаграждение, невзирая на вашу недалекость. Пусть Владимир Евгеньевич так и пояснит Матвею Борисовичу.
В глазах Светки мелькнуло неподдельное изумление:
- А вы что, нас всех по именам запомнили?
- Это трудно? – отозвался новенький уже на пороге своего кабинета и, не дожидаясь ответа, плотно закрыл дверь.
- Вобля, – откомментил Серега Воробьев и пихнул локтем Гадайского.
Помолчали.
- Знаешь, Тимоха, ты ему лучше палец в рот не суй, - почти серьезно посоветовал Макс.
- Откусит с башкой вместе, Светик, - хмыкнул недалекий Звездыкин.
- Ой, Мотя, спи дальше, - задумчиво отмахнулась Светка. - Не, деньги эт хорошо… Ладно, посмотрим.

День второй, 12 марта

Этот день еще был по-зимнему холодным, а неяркие солнечные лучи к полудню уже доверчиво заглядывали в окна лаборатории, как будто обещали совсем скоро согреть абсолютно всех и вся нуждающихся в тепле – только попросите. Лучи скользили по подоконникам, робко забирались на мониторы, стекали к клавиатуре, невесомо и наивно гладя пальцы – хочешь тепла? Но с непривычки трудно поверить, что зиме настанет конец, да и замечательный уют весенних обещаний вскоре был нарушен очередной инициативой руководства.
Павел Петрович, с утра вызванный наверх, вернулся в состоянии легкой паники и объявил, что сегодня в институте проводится психологический тренинг, призванный укрепить позитивную коммуникацию. В их лабораторию психолог подойдет к пятнадцати тридцати.
Потрясенный Макс дернул себя за кулон с изображением канабиса и вкрадчиво поинтересовался:
- А это обязательно?
- Удивляюсь вам, Симонов, - тут же вернулось к привычному настроению начальство, - мероприятие проводится в рабочее время! Неявка будет расценена как прогул. И чтобы без всяких ваших шуточек! Требуется отнестись к новой форме организации труда ответственно, потому что она для вас же, на пользу дела.
- Душевный стриптиз forеver! – Вовка Гадайский размашистым жестом щелкнул по клавише ввода и обернулся к остальным, криво усмехаясь. На мониторе пошла серия ярких взрывов – заставка новой игры-стрелялки.
- Причем тут! – возмутился Павел Петрович. - И вы ничего не понимаете в баллистике! Книгу почитайте, или я командирую вас на полигон! А на сегодня прошу запомнить: отчет приглашенного специалиста о работе с вами я проверю лично.
- А разве вы не будете вместе с нами… укреплять позитивную коммуникацию? – неугомонная Светка захлопала ресницами, как всегда игнорируя строгий тон.
- Тимофеева, вы мне каждый день тут тренинг устраиваете! Коммуникативный. Так что я обретенные навыки применю сегодня на встрече с заказчиками.
- Но ведь она на тринадцать назначена!
- Перенеслась. Все, вопрос закрыт. Приступайте к работе. – И Павел Петрович стремительно протопал в свой кабинет.
- Струсил, - озвучила Тимоха общее мнение и пригорюнилась.
Идти на тренинг не хотелось никому. Нет, в принципе, тренинг – это не всегда плохо, особенно если ты сам решаешь, что он тебе нужен. Но когда тебя заставляют…
- И тема-то какая-то дурацкая, - посетовал Матвей, снова надевая наушники и сражаясь с черной кудрявой шевелюрой. – Нормально у нас с коммуникацией.
- Да уж, звездыкинское общение всегда на высоте, - тут же отозвалась Светка. Эта потрясающая фамилия была излюбленной темой ее приколов. – Вот пойди тогда и скажи Сабурскому, что добро пожаловать в реальный мир. Прямо на психологический тренинг. Он будет в восторге.
Но Матвей и ухом не повел. На ушах плотно сидели видавшие виды огромные наушники, что позволяло невозмутимо глядеть в монитор, игнорируя дурацкие шутки.
- Не надо, Свет, - зашептала осторожно Леночка, - зачем? У него же в кладовке все слышно, будто ты не знаешь. И вот, мне инструкция по подготовке к тренингу на мыло пришла. Я сейчас распечатаю, и ему отнесу… Или нет. Валя! Валь, отнеси ты, ладно?
Леночка боялась Сабурского до судорог. Без конкретной на то причины – просто боялась и все. Холодной вежливости, отстраненного взгляда, четких, экономных движений. Ей почему-то казалось, что за этим непробиваемым фасадом таится чудовищая жестокость. Хотя за время его работы в лаборатории случился всего один конфликт – Павел Петрович потребовал не курить в кладовке, а Сабурский коротко и резко отказался это требование выполнить – Леночка все равно всегда ожидала от него чего-то кошмарного. Слишком уж он был непонятным, угловатым, суровым… В лаборатории все кому не лень спорили с начальником, но его требования выполняли непреложно. А Сабурский – нет. Правда, он оплатил установку кондиционера в своей клетушке, что сразу решило спорную ситуацию, но Лена и не считала его глупым. Наоборот, очень умным и опасным, словно за закрытой дверью крошечного кабинета сидел тигр-людоед.
И поэтому, если нужно было сунуться в эту клетку, Леночка всякий раз просила об этом Валю Илюшина, так как знала совершенно точно – он не боится никаких тигров. На валькино настроение никогда не влияла холодность или грубость, он их как будто не замечал, всегда оставаясь искренним и доброжелательным. Илюшин, единственный во всей лаборатории, умудрялся улыбаться Сабурскому.
- Ого, ребяты, а это становится интересным, - провозгласил Валька, бегая глазами по взятому у Леночки листу. – Нам предлагают подготовить к тренигу запись своей любимой мелодии! Мне нравится.
- Да уж, сначала про мелодию спросят, а потом про предпочтения в сексе… - проворчал Макс, но за плеером потянулся тут же.
- Только не говори, что у тебя их нет, не пугай нас, - Серега в панике замахал руками.
- А давайте обсудим прямо сейчас, не дожидаясь тренинга! – повеселела Тимоха.
- Лена, начинай!
- Гадайский, ты дурак!
Валька, улыбаясь, зашел к Сабурскому и положил инструкцию на стол.
- Александр Александрович, вам флешку дать, или у вас есть?
- Спасибо, не надо, - недовольно буркнул тот.
- Ну, есть, и хорошо, - согласился Валька, возвращаясь к ребятам.
- Что у него есть? Сексуальные предпочтения? – задохнулась страшным шепотом Светка. - Ты шутишь!
Но Валька только махнул рукой и улыбнулся еще шире, а с ответом опять влез Воробьев:
- Да кто ж такими вещами шутит, гражданка Тимофеева! Тут не до смеха – перечитай досье!
Досье на Сабурского в лаборатории составили давно. Получив в сотрудники эту «вещь в себе», программисты первым делом влезли в блоги Коллегии адвокатов. И убедились, что личность им, и правда, досталась легендарная. «Железный Феликс» было единственным лестным прозвищем Сабурского, и употреблялось оно довольно редко. Гораздо чаще коллеги и студенты ласково называли Александра Александровича «Сухарь» или «Кощей», да еще иногда встречалось совсем уж нехорошее – «Кувалда». Почему Кувалда, ребята даже задумываться не стали: и так было понятно, что речь шла об удивительной способности Сабурского припечатать несколькими словами до потери дыхания.
Добавив к прочитанному собственные впечатления, они вынесли и часто вспоминали свой вердикт:
Темперамент, по пятибалльной шкале – ноль.
Внешние данные, по пятибалльной шкале – ноль.
Чувство юмора, по стобалльной шкале – минус триста.
Сарказм, по стобалльной шкале – плюс три.
Профессиональные навыки – выше среднего.
Навыки общения – ниже плинтуса.
Что «характер нордический, стойкий» было очевидно любому ламеру – решили не заморачиваться.
Сабурский слушал доносящийся из лаборатории веселый смех и с тоской глядел на инструкцию. Несмотря на нордический характер, он вовсе не был исключением – так же, как и всем остальным, ему не хотелось идти на тренинг. Только легкомысленные оболтусы уже ржали в полный голос, а он безуспешно пытался справиться с досадой на идиотскую ситуацию, которая вынудит его хоть в малой степени раскрыться перед чужими людьми.
Два месяца работы здесь лишь подтвердили первые впечатления Александра Александровича о сотрудниках. И, в общем, ему тут было неплохо. Скучно, но неплохо. Со своими странностями, глупостями и недостатками, вокруг него были обыкновенные люди. Наверное, хорошие. Они даже в чем-то импонировали Сабурскому – отсутствием претензий, агрессии и занудства. К нему здесь никто не лез и никто не напрягал. Ну, почти никто… Напрягал Илюшин.
Его дурацкое простодушие и полное отсутствие дистанции раздражали. Сан Саныч не видел поводов для такой безоблачной открытости всем и каждому. Рядом с Валентином он все время чувствовал подспудное желание обороняться, что было на удивление глупо – эта ходячая добродетель в принципе не способна нападать. Так от чего защищаться? Как только Илюшин попадал в его поле зрения, Сабурский напрягался, словно при нем без предупреждения заговорили на чужом языке. В общем – ерунда, неразбериха и дискомфорт. Но это мелочи. Главное, что у него есть свой кабинет, и здесь можно работать ни на что не отвлекаясь.
И ничего, что работа много, много скучнее сотрудников. Если делать ее добросовестно, она тоже может приносить удовлетворение. А вот тренинг – это уже совершенно лишнее. Но отказаться означало спасовать. Ладно, в конце концов, отвечать на вопросы можно по-разному. Сан Саныч прекрасно знал, как трудно заставить человека говорить искренне, если он того не хочет. Может, повезет, и психолог окажется дураком.
Не повезло. Выйдя в общую комнату под грохот расставляемых в круг стульев, Сабурский понял, что мелкого заплыва ждать не приходится. Черт возьми, здесь действительно умели выбирать профессионалов – с Марией Сергеевной Минаевой, милой дамой лет сорока пяти, он был знаком. Не близко, но вполне достаточно для того, чтобы не рассчитывать на ее глупость. Эта легкомысленная с виду толстушка была одним из специалистов, к которым его коллеги, да и он сам, обращались за психологической экспертизой. И результаты Минаевой всегда впечатляли.
- Ой, Александр Александрович! Какими судьбами? – приветливо заулыбалась Мария Сергеевна, и как будто еще больше обрадовалась его кислой мине. - Что такое? Вы не рады встрече?
И она приглашающе похлопала ладошкой по стулу рядом с собой.
Сабурский покорно уселся около нее и честно сказал:
- Вот уж не думал, что когда-нибудь попаду в ваши руки.
- Да бросьте. Всего несколько безобидных вопросов, - обаяние этой фурии не зависело ни от ситуации, ни от реплик собеседника. Пока она того хотела.
«Знаю я ваши вопросы. Безобидные», - мысленно отозвался Сабурский, но промолчал, не желая осложнять ей задачу.
- А вы наши ответы запишете в отчет? – робко поинтересовалась Леночка.
- Отчет? И как работать после такого анонса? – психолог просто сияла, и было совершенно очевидно, что на любые анонсы ей плевать.
- То есть, нет? – уточнил Воробьев.
- Нет. Вы любите писать отчеты? Ой, не-не-не! Не надо на меня так смотреть, я тоже ненавижу. А работать добросовестно – люблю, иначе, зачем работать, правда?
«Правда», - мрачно подумал Сабурский и решил, что саботаж все-таки ниже его достоинства. «Ладно, будем отвечать… по возможности».
- Вот и давайте поговорим о работе. Что побудило вас выбрать свою профессию?
«Нет, не будем», - тут же передумал он.
- Мне было интересно, - спокойно заявила Светка, сидевшая по другую руку от психолога.
- А я заодно с друзьями пошел, - ностальгически вздохнул Макс, - классная была компания.
«Нет, ну что я должен ответить?» - сердился Сабурский.
- Компьютер – это моё всё! - тем временем гордо объявил Серега.
- Интерес, - кивнул Илюшин.
- А можно не отвечать? – за Матвея явно решала мама.
- Можно, - легко согласилась Мария Сергеевна. - Но отказ порой характеризует нас более ярко, чем сам ответ, вам не кажется?
«Черт. Ведьма».
- Очень хотелось быть крутым, - с готовностью признался Вовка.
- А ответить правду всегда проще всего, - поддержала его радостным кивком психолог.
«Ладно, уговорила».
И, когда очередь дошла до него, Сан Саныч безразлично пожал плечами:
- Романтика.
Все головы повернулись в его сторону.
«Ну вот, я так и знал. Безобидные вопросы. Правдивые ответы».
Но Мария Сергеевна отвела на изумление аудитории ровно одну секунду и двинулась дальше. «Кажется, она собирается меня страховать, надо же…»
- А сейчас вам нравится ваша работа?
Прозвучало дружное «да», и Сабурский даже позавидовал ребятам. А еще… «Вот умеет работать человек: всего ничего разговариваем, а ложь уже прозучала бы фальшью. Ладно, ответим просто и нейтрально».
- Она меня устраивает.
- Замечательно. А теперь о наболевшем: вы сова или жаворонок? Я вот ужасная сова…
Вопросы шли один за другим и отвечать на них было действительно не так уж сложно. «Да, я сова, как и почти все в этом кругу, на письма отвечаю сразу, считаю себя интровертом, к животным и природе равнодушен, но гулять люблю, а что возможности такой почти не имею, так тут это никого не касается…» Сабурский невольно расслабился, позволив себе отвечать кратко, но откровенно. Это было даже неожиданно интересно. Как и слушать ответы других.
- Какие качества вы более всего цените в людях? Ну… давайте называть по два.
«Так, со мной все просто – ответственность и самообладание, так и скажу. А пока: Тимофеева – характер… да, это очевидно. Что Симонов ценит надежность – вот этого я не ожидал. Илюшин – простоту и стремление к пониманию. Хм, красиво. Ну, дай Бог, дай Бог… Гадайский – темперамент. В первую очередь? Смелый человек… А Лена – общительность и доброту, - Сабурский усмехнулся про себя, - тогда понятно, отчего она смотрит на меня, как на монстра – ни того, ни другого… »
- А какие качества не приемлете?
- Вот не люблю я пошляков. И жлобья. – «Молодец, Светлана Юрьевна».
«Ну-ка, Симонов?»
- Упертость и желание всех уееееесть... – «Тоже хорошо, не подвел».
Воробьев:
- Не терплю примитива и дураков. – «Отлич-чно. А Тимофеева тебя слышит. Первый же перекур ты запомнишь надолго, ручаюсь. Она тебе доходчиво объяснит что такое жлобство. Мало ты о жизни успел подумать, парень».
Илюшин:
- Малодушие и хитрость. – «А вот ты подумал, и не раз… И о жизни, и о людях. Черт, ну почему мне так грустно его слушать?.. Ладно, дальше…»
Голос Матвея прозвучал совсем тихо:
- Деспотизм, и, пожалуй, бесхарактерность… - «Оп-па. Откровенно. Но не цепляет меня так, как ответы этого идеалиста…»
- Александр Александрович?
- …А? Подлость. Навязчивость, – у него-то уж точно было время, да и необходимость подумать о людях, и готовый ответ вылетел сам собой. «А что, пусть будут в курсе», - решил Сабурский и вернулся к попыткам понять, чем мальчишка-программист выбивает его из колеи.
Но у Марии Сергеевны были другие планы:
- Давайте все закроем глаза. А теперь вслух, все вместе, говорим цвет глаз человека, которого я назову. Готовы? Поехали. Светлана.
«Что тут сложного?» - удивился Сан Саныч, но ответы, прозвучавшие вразброд, его потрясли.
- Голубые. Светло-голубые. Серые, кажется. Светлые.
«Люди, вы же давно знакомы…»
- Максим.
- Зеленые. Светло-карие. Серые.
«Черт знает что!»
- Сергей.
«Почти единодушно – карие. Но двое ошиблись».
- Валентин.
«А вот тут все в курсе, несмотря на очки... Зеленые».
- Владимир.
«Опять каша, но с небольшим разбросом».
- Матвей.
«Ха, все возможные варианты, а правы только Илюшин и Тимофеева – практически синие».
- Елена.
«Мнения разделились, хотя у нее не глаза, а плошки. Наивные голубые блюдца. Как тут можно перепутать?»
- Александр Александрович.
Тишина. И в этой неловкой тишине спокойный мягкий голос Илюшина:
- Серо-голубые. В зависимости от освещения – синие или темно-серые.
Сабурский раскрыл глаза и потрясенно уставился в пол. Тому, что Валентин, единственный из всех, ни разу не ошибся, он удивлялся раньше. А теперь… Всеобщее молчание неприятно задело его, а неожиданно точный ответ Илюшина заставил занервничать, как будто тот заглянул за годами возводимые щиты.
«Но это же не так!.. И вообще, я впадаю в маразм. Логично что-нибудь одно: или обижаться на невнимание, или переживать, что кто-то смотрит! Так выбери одно из двух, псих ненормальный... Хорошо, ладно, фиг с ними, со всеми, не привыкать. Но он не просто смотрит, он при этом видит, в отличие от остальных! Ну и что такого? Ну, запомнил цвет глаз – так он просто наблюдательный…»
Очередной вопрос Сан Саныч пропустил, и Мария Сергеевна, кинув на него быстрый взгляд, задала следующий:
- Ваш любимый цвет. Используете ли вы его в одежде, и если нет, то почему.
Сабурский внутренне вздрогнул и снова начал слушать.
«Какие цвета любят, в такие и одеваются, естественно. А Илюшину нравится…»
- Черный.
- Да брось, Валька! Никогда тебя в черном не видела, - засмеялась Тимоха.
- Ну да, я до такого образа не дотягиваю, - пожал плечами Илюшин и улыбнулся. Искренне, как всегда.
«Это что, он считает, что это круто?», - Сан Саныч все еще мысленно рассматривал со стороны свой черный костюм, когда очередь опять дошла до него.
- А ваш любимый цвет? – на этот раз Мария Сергеевна ждала ответа.
- Светло-синий.
- И у вас есть такие вещи?
- Нет.
- Почему?
«Действительно, почему?», - озадачился Сабурский и неожиданно понял: «Он слишком яркий, и я… стесняюсь…» На долю секунды его окатила паника – показалось, что эту глупую и беспомощную причину слышали все, так четко она вспыхнула в сознании. Но нет, все спокойно ждали объяснения. А его не было, и даже Мария Сергеевна не торопилась помочь...
- Не дотягиваете до образа? – весело подсказал Валя, и все рассмеялись.
- Безусловно, – согласился Сан Саныч и слегка кивнул, благодаря за уместную помощь. А Илюшин смотрел так, будто знал и о панике, и о ее причине, и улыбка удивительно сочеталась на его лице с этим немного грустным и понимающим взглядом.
Сабурский отвернулся. «Нет, это не просто наблюдательность. Это что-то другое. Что-то, что меня тревожит, что я воспринимаю как опасность. Для всех? Нет, только для себя… Бред какой…»
- А теперь вопрос риторический, для разнообразия: любите ли вы выполнять инструкции к тренингам? О, вижу-вижу, тут у вас богатый опыт. Но музыку вы приготовили?.. Вот и замечательно, давайте слушать.
Макс весело подскочил и кинулся собирать флешки. Устроившись за своим компом, к которому загодя подключили самые сильные динамики, он тоном заправского диджея объявил:
- Итак, для разбегу – мой персональный вклад в наш сегодняшний концерт по заявкам. Старенькое, но непреходящее…
При первых же нотах публика радостно встрепенулась.
«Да, непреходящее», - улыбнулся про себя Сан Саныч. «People are strange послушать всегда приятно. Я от него ожидал рэгги, Боба Марли… но это ему тоже подходит, факт.»
Вдоволь накивавшись в ритме Doors, Макс наугад вытянул флешку из разноцветной кучи и предъявил общественности:
- Чье?
- Май-о! – довольно отозвался Серега.
«Смотри-ка, Тимофеева оттаивает потихоньку, повезло тебе, Воробьев. Любовь к ирландскому фолку она жлобством явно не считает, и я с ней согласен. Хотя Irish Rover много кому нравится, Pogues – это в любом случае здорово. Может, с тобой еще не все потеряно, студент».
«Дальше. О-оо, Леночке нравятся мачо, и это здесь не тайна. Desperado Бандераса встретили ироничным, но дружным ревом одобрения».
«Интересно, а Светлана Юрьевна что выдаст… Ух ты, Голубые канарейки. Вариант исполнения, известный благодаря Лицедеям. А эта заводила на самом деле вписалась бы в такую компанию – довольно грустный, по сути своей, клоун. И непростой. Как Звездыкин на нее смотрит… м-да. Неужели никто не замечает? Нет, никто, и она в том числе.
Только Илюшин, опять. Вот ведь…»
«Эх, моя флешка», - Сан Саныч нехотя поднял руку и подозрительно оглядел присутствующих. Rawhide из Братьев Блюз узнали все, кроме Лены. Аудитория радостно и удивленно взвыла.
«Черт, ну я же не предполагал, что тут такой музыкально продвинутый коллектив. Не ожидал, что узнают и оценят… А напрасно, как оказалось. Надо было записать какую-нибудь хрень в соответствии с их ожиданиями. Гимн СССР.
Ну, чему вы удивляетесь? Кроме работы, мне делать особенно нечего, так что на музыку и фильмы время есть. Да и разница в возрасте у нас не такая уж большая, могли бы предположить, что вкусы похожи… Так нет, разглядывают меня, как диво дивное.
А этот… этот… вот он не удивлен. Что ж ты обо мне такое знаешь, а? Что разглядел и понял, чего другим не видно? И почему ты это можешь?.. Да не смотри ты на меня так! Будто я прозрачный… прямо жарко стало…»
Сан Саныч с трудом удержался, чтобы не ослабить узел галстука.
«Фу-уух. Гадайский, молодчина. Mamushka из Семейки Аддамс – ровно то, что мне сейчас нужно! Все в восторге, разом переключились на эту заводную чернуху. И фильм приятно вспомнить, и музыка – класс, и можно расслабиться… И за отличный вкус тебе респект».
Стараясь не привлекать внимания, Сабурский провел ладонью по короткому ежику волос надо лбом и слегка оттянул воротник рубашки.
«Скорей бы уйти... Так, кто там следующий? Матвей. Ого – Веббер, Jesus Christ Superstar. И не что-нибудь, а Молитва в Гефсиманских садах. Ни фига себе заявка… Только зачем? Он же вроде красоваться не любитель… В окно уставился – ни черта не понять, зато Илюшин осторожно так на Светлану косится. Ну конечно... И она явно в шоке. Молодец, парень. Уж во всяком случае, Мотей она тебя вряд ли продолжит называть».
Сан Саныч задумчиво разглядывал напряженного, как струна, Матвея, пока Симонов не взял последнюю флешку.
- Осталась только валькина. Чем порадуешь? Новенькое?
- Да нет, - Илюшин пожал плечами, - из Ходячего замка Миядзаки.
Макс одобряюще кивнул.
- Ага!!! Аниме рулит! – пришли в восторг Гадайский и Светка, а Лена захлопала в ладоши.
«Аниме-е? Это… мультики японские, что ли? Ну-ну, что и следовало ожидать. Хотя нет, тут у меня даже предположений не было – все, что угодно. Ну, пожалуй, кроме попсы. Но аниме… Ладно, ознакомимся…
Хм, вальс. Я бы даже сказал, вальсик – детский, наивный, немного грустный… На скрипках, пиццикато. Ничего так японцы для мультиков пишут, интересно…»
Сан Саныч, невольно доверившись простоте мелодии, внимательно слушал.
Вот вступили кларнеты – обещая, приглашая, увлекая за собой… да-да, именно так… Музыка плавно и робко ступала, сомневалась, текла осторожно и наугад… Волновалась в тревожном ожидании… затрепетала от непонятной опасности… Ахнула тарелками, метнулась в порыве, словно оттолкнулась от земли… Рассыпалась переливами арфы…
И вдруг взмыла в полет – одуряюще свободный, бескрайний и мощный… Давно забытый, запрещенный, задушенный когда-то страхом падения… Самозабвенный и безумный… Вальс заполнил собой все пространство – пел, летел, нес на волне щемящего восторга, плыл в беспредельном уверенном покое… Переворачивал и кружил все запреты, сметал все законы и доводы… Плакал и смеялся, жил и торжествовал…
А Сан Саныч с ужасом смотрел Вальке в глаза, напрочь позабыв о том, что их немой диалог может кто-то заметить.

Ты умеешь летать.
Да. Это просто.
Нет. Нет! Я не умею. Я обязательно разобьюсь.
Неправда. Смотри – ты так же высоко, как я.
Мне страшно.
Но ты же летишь. Просто перестань бояться…

«Всего лишь! Всего лишь не бояться, забыть о том, чего может стоить такой полет, не думать, как больно будет упасть… Невозможно...»

- Ну, вот и отлично. Отдохнули, расслабились, и продолжаем разговор. – Мария Сергеевна окинула всех цепким взглядом, едва заметно задержавшись на Сабурском. – Я так понимаю, музыку здесь любят и ценят. Интересно, а как у вас со слухом? Может, и музыкальное образование у кого есть?
Сан Саныч постарался сосредоточиться, но после летящего, безумного вальса он словно тонул в плотном густом тумане. Какие-то реплики, обсуждения, смех – все слилось в далекий и неразборчивый шум. Сквозь гулкие удары пульса в голове он улавливал только основной смысл вопросов и - ответы Илюшина.
И собственные.
- Слух абсолютный. Музыкальная школа, класс фортепиано.
- Идеальный, музыкальная школа, класс скрипки.
Играть на скрипке он никогда не любил – она выворачивала душу, сдирала кожу, обнажала нервы… Он просто боялся позволить себе быть таким открытым и беззащитным, не мог справиться с этой бурей, рвущейся из-под пальцев, и перестал играть еще в юности.
«А Валька, наверное, играет до сих пор…»
- Ваши любимые композиторы.
- Гайдн и Гендель.
- Глюк, Гайдн.
- Любимые писатели.
- Жоржи Амаду, Майринк.
- Густав Майринк, Анжей Сапковский.
- Считаете ли вы, что в споре рождается истина?
- Нет.
- Не считаю.
- Любите ли вы риск?
- Не люблю.
- Нет.
- Хотели бы вы забыть что-то из своего прошлого?
- Да.
- Да.
- Есть ли ситуации в прошлом, которые вы теперь решили бы иначе?
- Нет, даже если бы хотел.
- Нет. Не получится.
- Что вы считаете основой хороших отношений между людьми?
- Доверие.
- Честность.
- Постарайтесь охарактеризовать себя одним словом.
- Легкий.
- Тяжелый.
- Ваше самое заветное желание.
- Как там у Стругацких, - Валька на секунду замолчал, то ли вспоминая, то ли заново решая что-то. - Да. Счастье для всех, даром.
- Справедливость, во всем, везде.
«Но сейчас – чтобы все это немедленно закончилось, и можно было уйти. Уйти».
- Ну что ж, наше импровизированное интервью подошло к концу. Всех благодарю за работу, и желаю всем самой что ни наесть позитивной коммуникации. До свидания.
Ребята загалдели, прощаясь с Марией Сергеевной, обсуждая и вспоминая. Сабурский ушел сразу.
Дома он с отвращением посмотрел на ужин, принял снотворное и лег, обещая себе забыть весь этот кошмар. Весь, от начала до конца: тактичный и беззастенчивый допрос, свободу и неожиданную радость полета, сумасшедшего Илюшина, с его умением понимать абсолютно все и с его безумными идеями…
Забыть. Просто забыть, полностью и бесповоротно. Как можно скорее и навсегда.

Отредактировано Trishula (2010-12-05 06:08:09)

День четвертый, 30 апреля

Этот предпраздничный день запомнился сотрудникам лаборатории надолго. Начать с того, что нежданно-негаданно похолодало так, что с утра пришлось влезть в уже отложенные до осени теплые вещи. Выпавший за ночь мокрый снег, конечно, растаял, но серое тяжелое небо теперь угрожало дождем – давление продолжало неумолимо падать. А значит, и самочувствие у всех было отвратительным, не говоря уже о настроении. Все-таки, Пётр I умудрился прорубить окно в Европу в крайне неудачном месте – это единственное, в чем сослуживцы за целый день достигли согласия. В остальном же, взаимопонимание отсутствовало напрочь – на этот злополучный день пришлось рекордное количество ссор и недоразумений.
Леночка до обеда обижалась на каждый шорох, и, напуганный ее болезненным видом, Павел Петрович строил всех почем зря. Воробьеву влетело за треп по телефону. Симонову – за модно драные джинсы. Над Гадайским вновь нависла угроза проехаться на полигон, поскольку траектории огня в его игрушках сегодня коробили начальство больше обычного. Незадолго до перерыва Светка, у которой на фоне всеобщего бурчания два раза подряд грохнулась новая программа, ледяным голосом потребовала прекратить истерику, и Лена со слезами на глазах пожаловалась на головную боль. Павел Петрович, звеня ключами от машины, заботливо помог ей надеть куртку и повез домой, пригрозив всем, что еще вернется. Никто особенно не поверил, учитывая короткий день, пробки и леночкину квартиру у черта на рогах, но легче не стало.
После обеда в институтской столовой, где рабочий день, видимо, был еще короче, у Тимофеевой в третий раз навернулась программа, и Светка, шаря рукой по столу в поисках пачки сигарет, смахнула на пол свой мобильник. На жалобный прощальный треск телефона первым откликнулся Матвей:
- Светочка, тебе помочь?
И тут же словил яростный отказ от звездыкинских подачек. Вжав голову в плечи, он нахлобучил наушники и молча раскрыл плей-лист. Пока Тимоха нажимала на убитом аппарате все кнопки подряд, Валька поднялся из-за стола, налил кружку крепкого чая и аккуратно поставил ее рядом c клавиатурой Матвея. Посмотрел в монитор, читая название идущей мелодии, и вдруг, таким же спокойным движением, вынул из гнезда джек наушников. По нервам неожиданно громко шарахнула то ли ария, то ли серенада на итальянском языке. Все подскочили, а Светка, чуть не уронившая снова несчастный мобильник, возмущенно рявкнула:
- Это что-о?!
Матвей медленно зажмурился и стиснул кулак рядом с мышкой. Посидел еще мгновение, бросил наушники на стол и пулей вылетел из лаборатории. Но Валька только неторопливо уменьшил звук:
- Ты, Свет, найди в сети русский текст, а там разберешься.
И отправился следом за Матвеем, прихватив его сигареты. К моменту, когда Звездыкин с Илюшиным вернулись, мелодия давно доиграла, и текст на русском языке Светка уже нашла. Теперь курить ей хотелось просто ужасно. Стараясь ни на кого не смотреть, она чинно вышла и, только доставая сигарету, заметила, что руки дрожат. Полный нескрываемой страсти, в памяти звучал низкий мужской голос, поющий, оказывается, о любви.
«Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я ночей не сплю, о ней мечтаю.
Что всех красавиц она милей и краше –
Я сам хотел признаться ей,
Но слов я не нашел…»
Как Валька сказал – а там разберешься? Да конечно, разобраться не трудно! И, прежде всего, стало ясно, наконец, почему он перестал с ней встречаться. Нет, Светка действительно не пыталась удержать его, но от непонятого, хоть и мягкого разрыва, осадок остался довольно болезненный. А ведь это случилось месяца через два после того, как в лабораторию пришел Звездыкин. И, главное, кто! Маменькин сынок со щенячьими глазами, бесхарактерный ребенок на год моложе нее. Так это из-за невнятных звездыкинских порывов Валька свернул отношения. Однако!
«Очей прекрасных
Огонь я обожаю,
Скажите, что иного
Я счастья не желаю…» - дрожал в груди невыносимой жаждой яркий и мощный голос. Обещал поклонение и покровительство, звал и тянул, как магнитом… Очень и очень внятно. От Илюшина такого фиг дождешься – слишком он легкий, как воздушный шарик. Вроде и рядом, а вроде и нет его. Радость на время. Счастье на час. Неудивительно, что он не захотел мешать Матвею. Но ее-то хоть кто-нибудь спросил?
Светка в ярости вскочила с подоконника.
А, черт! Никто ее ни о чем не спрашивал, и никто ничего не предлагал. И до сих пор не предлагает, учтем для ясности. И если Звездыкин только и может, что тихо страдать под чужой баритон, то пусть сидит в своих наушниках, пока рак на горе не свиснет! Она же пойдет домой, прямо сейчас. А долбанную программу и заковыристых мужиков – побоку!
Следующим после Светки отправился восвояси Симонов. Неторопливо повязал бандану, застегнул до самого подбородка молнию на косухе, и попросил передать Пал Петровичу, буде тот вернется, что ушел покупать новые штаны.
Лаборатория изрядно опустела, но ожидание покоя все равно не оправдалось.
- Вовка, хватит страдать. Неохота тащиться на полигон – пойди, наконец, в кладовку и попроси помочь, - Серега в который раз попытался отмахнуться от нытья Гадайского.
- Я же сказал: этот вариант отпадает, - строго отрезал Валька.
- Да чего ты заелся-то? – Воробьев крутанулся вместе с креслом и возмущенно ткнул пальцем в сторону Илюшина. – Твоя же была идея!
- Я предлагал только спросить совета. Нафига вы полезли наводить о нем справки? Хакеры неуемные, - тихо и сердито пробормотал тот.
- А что такого? – взвился, пусть и шепотом, Гадайский. Доводить свои сетевые подвиги до сведения Сабурского он не собирался. – Хотели узнать степень его компетентности. Нельзя?
- И надо же иногда тренироваться, а то навык заржавеет и связи остынут, - поддержал так же негромко Серега.
- Вот и сидите теперь на жопе ровно, – Илюшин редко упирался, но сейчас был как раз такой случай.
- Ну, знаешь, Феликс – не твоя собственность, чтобы мне что-то запрещать! – окончательно разъярился Гадайский, схватил блокнот с ручкой и рванул в кабинет.
«Блин, только этого не хватало, - расстроено уставился в свой монитор Валька. - Мне надо было добром попросить, а не лезть в бутылку… Но вот не хочу я говорить им о том, что видел на медосмотре. А теперь Саныч, как пить дать, поймет, что про ранения Вовка знает, и решит, что это я растрепал. Черт меня дернул предложить обратиться к нему за помощью – что они сами все разнюхали, он и не подумает…»
В последнее время Вале и так постоянно казалось, что Сабурский вот-вот начнет ему грубить. Но нет, он только старался не встречаться глазами, да и вообще не встречаться. Обходил Вальку, как зачумленного, будь то в коридоре, лаборатории или в столовой. А если все-таки случалось неожиданно оказаться рядом, выражение лица Сан Саныча более всего напоминало надпись крупными буквами: «Никого нет дома», а то и – «Не влезай, убьет». Валька и не лез.
Что с того, что хотелось? Очень хотелось снова вернуться к тому теплому и волнующему чувству, испытанному по пути из поликлиники. Несколько минут, проведенных в молчании, они были друг другу ближе, чем способны подпустить слова. И забыть об этом не получалось, хоть Сан Саныч, очевидно, пытался.
С тех пор у Вальки было ощущение, что уже их обоих, как в зоопарке, рассадили по разным вольерам, и сейчас можно только изредка, краем глаза, увидеть, что где-то рядом мечется по клетке большой красивый зверь. Тигр, наверное… Слышно его было очень хорошо – нервничает, испуган, сердится – а подойти нельзя. И уйти на все четыре стороны тоже уже нельзя, потому что появилась острая потребность постоянно слушать: как он там? Озадачен? Расстроен? Грустит? Да. И эти переживания заставляют сидеть тихо, не тревожить, не смущать еще больше… Что ж поделаешь, если зверь привык быть один и бежит от тепла, едва его почуяв?
Оставалось не приближаться, стараясь сберечь и без того выбитого из привычной колеи Сан Саныча от лишних передряг.
Особенно сегодня. Весь этот бездарный день Сабурский провел за закрытой дверью, даже проигнорировав обеденный перерыв. И Валька, учитывая обстоятельства, от всей души одобрял такое решение – утомительные разборки и обиды до сих пор не касались его зверя. А теперь?
Довольно долго из кабинета доносились лишь приглушенные голоса – ровно, без пауз и напряжения, и Валя начал надеяться, что Гадайский сумеет удержать язык за зубами. Но не тут-то было. Вернувшись с изрисованным траекториями блокнотом, Вовка расстроенно плюхнулся на стул.
- Черт. Кажется, он, и правда, разозлился.
- На что? – Серега в недоумении широко раскрыл глаза.
- Как закончили, он спрашивает в лоб: откуда вы знаете о моих навыках? И неожиданно так, главное. Я, чтоб не светиться, самый общий план дал – ранения ваши, говорю, не секрет. Так он зубы, знаешь, как сжал? И отвернулся.
«Блииин. Хуже и быть не могло», - сообразить, что теперь делать, Вальке никак не удавалось. Тем временем открылась дверь кабинета, и мимо стремительно прошел Сан Саныч, на ходу уронив ледяное:
- Всего хорошего.
Оставшиеся удрученно посмотрели ему вслед.
- И вам - до свиданья, - с опозданием выдохнул Воробьев и ударился в пространный анализ непонятной обидчивости Сабурского.
Но Валька уже не слушал. Он в который раз удивлялся: как человек жив-то до сих пор, будучи таким ранимым? Вон – умчался на улицу, а пальто и кепку свою дурацкую надеть и не подумал…
«Ну нет, - решил Илюшин, - я согласен не подходить к тебе на пушечный выстрел, если ты не хочешь общаться. Но думать о себе гадости не позволю».
- Так. Я тоже пошел.
Забрать из кабинета черное шикарное пальто и такую же дорогущую кепку с козырьком и застегнутыми наверху ушами - было делом одной минуты. Схватить свою куртку и спуститься к машине - тоже заняло совсем немного времени. А вот попытки завести Фордовича грозили затянуться до вечера. Ну, собственно, в такой непутевый день это уже не стало сюрпризом. Валька плюнул и пошел пешком.
Дорога до Галерной улицы должна была занять минут пятнадцать, но даже при быстрой ходьбе жарко не стало. Тем более, легкая куртка из плащевки была надета утром в расчете на езду в машине, а никак не на прогулку по сырому и промозглому городу. Нести в руках одежду в такую погоду было глупо, а, кроме того, проклятая длинная шмотка мешала прыгать через лужи, и Валька со вздохом натянул пальто на себя. Кепку надел тоже, надвинул для полноты картины пониже козырек, и заторопился дальше, на всякий случай выискивая среди прохожих знакомую угловатую фигуру. Адрес он помнил, но вдруг они с Санычем выберут один и тот же путь? Хорошо бы, а то наверняка тому холодно…
Но Сабурского холод не особенно беспокоил. Он шел своим обычным маршрутом – не самым коротким, зато самым людным, согласованным с наружным наблюдением. И беспокоило его совсем другое – собственная дурь плюс окончательная потеря контроля. Вот это действительно было из ряда вон, вызывало стыд и откровенно ставило в тупик.
Последнее время Сан Саныч изо всех сил старался снова обрести утраченное душевное равновесие, но толку не было никакого. Тот яростно-весенний день профосмотра сбил все выверенные годами настройки, расшатал и сдвинул привычные барьеры, и теперь окружающий мир казался болезненно ранящим. Задевало абсолютно всё. Веселый смех в лаборатории заставлял чувствовать себя ненужным и лишним. То, что его кабинет продолжали называть кладовкой, обижало, словно он был запчастями или шваброй. Громкие увлеченные обсуждения новых разработок по ту сторону плотно закрытой двери делали составление договоров еще более рутинным и скучным…
А дома была тишина. Ватная, глухая, безразличная. И не находилось ни музыки, ни фильмов, которые могли бы ее разрушить. По телефону не звонил никто, кроме дежурных наблюдения, и официальные сухие отчеты словно издевались над его плохим настроением.
Бегать от Илюшина было смешно. Сан Саныч это прекрасно понимал, но упорно пытался восстановить безвозвратно потерянную дистанцию. И все равно, всегда знал, что Валька чувствует малейшую перемену в его состоянии. Ощущать спокойное и теплое внимание было непривычно – это дезориентировало, смущало, раздражало, и… вызывало привыкание, как к наркотику.
К праздникам стало совсем хреново: несколько долгих выходных дней сопротивляться будет нечему, и предстоящая ломка злила сегодня Сабурского неимоверно. Известие о валькиной болтовне было последней каплей – почему-то Сан Саныч считал, что Илюшин ни с кем не поделится увиденным. Но это же не повод так белениться! В конце концов, ничего страшного в этом трепе нет, просто неприятно, и все.
И теперь, шагая по холоду, Сан Саныч грыз себя за глупость и вспыльчивость, а еще больше – за то, что умудрился окончательно запутаться в непривычном шквале эмоций. Запутаться настолько, что, выставив себя полным идиотом, не знал, чему расстраиваться больше: оставленной на работе одежде или тоскливым праздникам, от которых совершенно некуда деться.
До дома оставался один поворот, когда от невеселых мыслей его отвлек задребезжавший мобильник.
- Александр Александрович, наружное, Юдин. В парадной двое – скорее всего, ждут вас. Лампочку сняли первым делом. Только что из-за угла вывернул человек в вашей одежде, направляется к подъезду. Вы в курсе?
- Остановить, немедленно!!!
- Не успеваю. Я…
Дальше неважно. Когда Сабурский в последний раз бегал так быстро - он не помнил. Давно. От угла до парадной всего метров пятьдесят, а наблюдатель, видимо, сейчас в одном из домов напротив, где-то на этажах. Черт с ним.
Не должны… Не должны насмерть… Хотели бы убить – стреляли б издалека… Но вдруг…
Валька, не ходи…
Сан Саныч вылетел на Галерную и увидел, как хлопнула дверь подъезда.
Темнота накрыла Илюшина сразу, едва ли не раньше, чем тяжелый удар между лопаток сбил его с ног. Пол оказался влажным и гладким – старый кафель встретил задохнувшегося Вальку отрезвляющим холодом. Не так уж и темно – занесенную опять дубинку видно, и рожу братка, и другого, перехватившего новый удар – все, как отдельные, рваные кадры. Не хватает воздуха, и от этого голоса плывут в тумане:
- Говорю же – не он, бля…
- Хер ли уже под руку…
- И что с ним теперь…
Яркая прямоугольная вспышка света, и на фоне нее – наконец-то, знакомый силуэт, единым росчерком влившийся в полумрак подъезда. Вдохнуть все же удалось.
И голос, этот – четко-четко:
- К стене. Руки за голову.
Дуло пистолета провожает осторожные шаги братков.
- По стенке – к дверям – и вон!
Грохот захлопнувшейся двери.
Тишина.
Сан Саныч сунул оружие куда-то подмышку и осторожно помог Вальке сесть. Тот нашарил слетевшую кепку, поправил чудом удержавшиеся во время падения очки, и еще раз судорожно втянул в себя воздух. Тихий, сбивчивый шепот звучал совсем рядом:
- Ты придурок, Валька. Никогда больше так не делай. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло. Они могли ударить сильнее. Я собирался зайти в магазин... Вставай, давай аккуратно. Сейчас поднимемся ко мне.
Старый лифт урчал и лязгал, забираясь на четвертый этаж, и Сабурский, крепко держа Вальку под локоть, отрывисто бросал в телефон:
- Обошлось. Да. В порядке. Не нужно. С ним я свяжусь сам. На сегодня, думаю, все.
Высокая дверь в квартиру быстро открылась, и в прихожей загорелся мягкий желтый свет.
- Давай помогу пальто снять, стой спокойно.
- Ну что ты со мной, как с раненым – все нормально, - попытался успокоить Сан Саныча Валька, но, снимая ботинки, на всякий случай оперся о косяк.
- Точно? А бледный, как бумага.
- М-мм… Голова немного кружится, – улыбка вышла виноватой. – Странно, получил-то по спине…
- Удар дубинкой между лопаток серьезно сбивает дыхание. Стандартное начало «разговора».
Без дальнейших вопросов сжав валькино предплечье, Сан Саныч отвел его в гостиную и усадил на диван.
- Чаю горячего выпьешь, и станет лучше. Я быстро, а ты ложись, если хочешь.
Но Валька остался сидеть, с интересом оглядываясь. Жилище Сабурского поразило его – здесь было стильно и комфортно. Сравнительно небольшая комната с высоченным потолком служила, видимо, еще и кабинетом – в дальнем углу находился большой письменный стол, и всю стену за ним занимали стеллажи с книгами. Почти вся мебель была старинной, обивка и портьеры цвета терракоты оттенялись светло-бежевыми стенами. А еще тут были картины, хрустальная люстра, антикварные часы с маятником. Оконные рамы с мелкой расстекловкой… Обалдеть. Жилье человека с серьезным достатком и хорошим вкусом.
В квартире было очень тихо, несмотря на то, что она выходила окнами на две стороны: гостиная – на улицу, а кухня и, наверное, спальня – что еще может быть за закрытой дверью – во двор. Но Галерная – не Невский, и негромкое звяканье посуды на фоне закипающего чайника доносилось до Вальки, делая этот дом неимоверно уютным.
Чай Сан Саныч принес на подносе, словно по-другому, не так красиво и обстоятельно, и быть не могло. По соседству с сахарницей и печеньем в узорной пиале на нем расположилась черная высокая кружка.
«Заметил ведь, что я сладкое люблю… И кружка моего любимого цвета. Случайно?» - Валька провел пальцами по черному горячему боку и вопросительно посмотрел на Сабурского.
«Нет, не случайно», - ответили ему чуть прищуренные глаза.
«Куплю ему все-таки синюю зажигалку», - решил Валя и потянулся к сахарнице.
- А сам не будешь?
- Я себе попозже налью. Ты пей.
Сан Саныч, глядя, как Валька осторожно отхлебывает чай, с удовлетворением стянул галстук и снял пиджак, повесив его на спинку стула у рабочего стола.
Вид портупеи с кобурой поверх светлой рубашки вогнал Вальку в чисто мальчишеский восторг. Как в детстве – когда игра вдруг становится такой реальной, что дух захватывает, и уже не заботит ноющая спина и неслабо отбитые коленки. Зато вот тут, совсем рядом – по-настоящему вооруженный человек! А еще мелькнула в голове очень взрослая мысль: ему ужасно идет, женщины, наверное, с ума сходят… Хотя нет, вряд ли он перед ними рисуется – не тот характер. Но, все равно, видели бы Саныча вот таким, слюной бы захлебнулись - это точно.
Заметив валькино внимание к оружию, Сабурский едва заметно покачал головой и выбрался из ремней. Ходить без надобности со стволом он не любил: дома снимал сразу, да и на работе тоже запирал в сейф, как только приходил. Сейчас, положив кобуру поверх бумаг на столе, он с облегчением повел плечами и отправился наливать себе чай – признавал только крутой кипяток, чуть холоднее уже считая помоями.
После случившегося в подъезде Сан Саныч чувствовал необходимость хоть что-то объяснить Вальке и теперь решал, как приступить к беседе. Но долго раздумывать не пришлось – как только он устроился в кресле около дивана, держа в руках обжигающую чашку, Илюшин сам проявил интерес к ситуации:
- Ты что, каждый день так с работы возвращаешься?
Сабурский нахмурился:
- Валя. Это не шутки. Я крупно поссорился с лесопромышленным холдингом. И они, как видишь, не очень-то поверили, что я отошел от дел. Этот заход первый, но может стать не последним, хотя я, конечно, приму меры. Отнесись к этому серьезно и осторожно.
- Ладно… А чем ты их так расстроил?
- Выиграл процесс в пользу фирмы, которую они пытались съесть. В результате, попали под следствие люди из верхушки, и среди них – родственник одной политической фигуры.
Валька присвистнул изумленно:
- И ты знал, что делал?
Сан Саныч мрачно кивнул:
- У нас с этим холдингом старинная любовь. Видимо, пытаются отмазать своего главного от посадки, вот и решили меня предупредить, чтоб не совался.
- А ты не сунешься?
- Пока нет. На данный момент мы в расчете, – Сабурский сделал аккуратный глоток и добавил, очень стараясь, чтобы в голосе не прозвучал упрек: - Надеюсь, ты понимаешь, что говорить об этом никому не нужно.
Валька виновато взъерошил челку:
- Слушай, я Гадайскому только и сказал, что ты можешь ему помочь, скорее всего. А они с Воробьевым хакерский рейд учинили для разминки. Как-то я не подумал, что они полезут компетентность твою проверять…
Внимательно глядя в чашку, Сан Саныч улыбался.
- Как видно, проверку я прошел.
- О-о, - рассмеялся, довольный этой улыбкой, Валька, - с тех пор иначе, как Феликсом, они тебя не величают. Досье из базы МВД их здорово впечатлило.
Сабурский хорошо помнил, что в руках у него почти кипяток, и удержался от резких движений, прошипев:
- Идиоты. Когда они туда лазили?
- Недели две назад, - ответ сопровождало легкое пожатие плеч.
Сан Саныч медленно поставил чашку на поднос, во все глаза глядя на Вальку.
- То есть, ты хочешь сказать, что обошлось?
- Конечно. Лазили они не с работы и не вдвоем – это целая система с круговой порукой. Хакер-одиночка попадается быстро, а ребята этим промышляют уже не первый год. Зарплата у нас сам знаешь какая.
- И ты тоже можешь?
- Ну, у каждого в этом свои фишки. Когда-то и без меня не обойтись. Но я редко в деле.
- Почему?
- Понимаешь, не курю я эту траву. Просят – помогаю. Но меня не прет. Светку вот тоже, а Матвей, вообще, считает, что не царское это дело.
- Не знаю, как насчет царей, но если эти деятели попадутся, хорошего будет мало.
- Это верно. Только их очень трудно поймать. Это ж не любители, а профессионалы, – допив чай, Валька стряхнул над подносом крошки печенья с пальцев.
Сан Саныч задумчиво потер подбородок ладонью – в лаборатории он никогда так не делал.
- Что ж, тебе виднее. Я в этих ваших компьютерах разбираюсь, как свинья в апельсинах.
«Интересно, какие у него еще привычки, не предназначенные для широкого круга», - успел подумать Илюшин, прежде чем покладистость хозяина сменилась оценивающим взглядом:
- Что-то ты так и остался белым. Может, покормить тебя?
- Не, спасибо, - с сожалением вздохнул Валька, - мне, вообще-то, домой надо. Ляпнул бабушке сдуру, что сегодня короткий день, а еще ж Фордовича забирать. Вернусь к институту и заведу все-таки мерзавца.
Но Сан Саныч сурово припечатал:
- На сегодня подвигов достаточно. Я сам тебя отвезу.
- А у тебя машина есть? – валькины глаза за стеклами очков округлились.
- Есть, - проворчал Сабурский. - Просто до работы мне теперь близко, вот и хожу пешком. Я сейчас наружке позвоню, переоденусь, и поедем.
Он легко поднялся и ушел в спальню, а Валька от нечего делать отправился рассматривать книжные полки. Тут была БВЛ – кто бы сомневался, Толкин и Сапковский, мировая фантастика, изрядное количество полных собраний сочинений, художественные альбомы и куча юридической литературы. Перед книгами кое-где стояли статуэтки, сувениры и фотографии в рамках. Валька медленно шел вдоль полок, стараясь угадать, кто изображен на снимках – только мужчины, совсем молодые и постарше, смеющиеся и серьезные – наверное, друзья. Немало…
Сан Саныч вернулся в джинсах и темно-сером шерстяном банлоне, и Валька, улыбаясь его непривычному виду, показал на фотографии:
- Это твои друзья?
- Друзья и коллеги, - Сабурский снова взялся за кобуру.
- Много их у тебя – весело живешь.
- Нет, - голос прозвучал совсем тихо, - это только память.
Прикусив губу и сощурившись, Валька медленно выдохнул:
- Прости.
- Ничего, - браунинг в уверенных руках издавал глухие лязгающие звуки – стандартная проверка оружия. - В следственный отдел прокуратуры я пришел в начале девяностых. Неспокойное время было.
Валька повернулся обратно к полкам, возвращаясь к глазам, смотрящим со снимков, и с облегчением заметил стоящий чуть в стороне образ Николая Чудотворца, небольшой и очень старый.
- Ого, какая штука!
- Ты про икону? – Сабурский вернул пистолет в кобуру и надел портупею.
- Да. Такая простая, а честная.
- В смысле?
- Ну, знаешь, бывают и огромные, и красивые такие, яркие, а не задевают совсем. А на эту глядишь, и становится как-то… правильно, что ли. – Валька беспомощно улыбнулся, не сумев объяснить толком, но Сан Саныч понял и спокойно кивнул.
- Это мне Лялька подарила, жена моего друга. После того, как я его, раненого, из залива выловил. Чуть не замерзли тогда оба.
- А он… тоже здесь?
- Нет, - в обычно серьезных глазах вспыхнула довольная усмешка, - Михалыч теперь уже полковник МВД. Ну что, тронулись?
Уходить так быстро Вальке ужасно не хотелось, но ничего не поделаешь. Глядя, как Сабурский в коридоре надевает черную кожаную куртку, как заводит стоящий во дворе «Мерседес», он не переставал удивляться тому, как легко рассыпались преграды и клетки. Смешно - всего-то и понадобился один удар по хребту. Вот уж не жаль. Зато теперь можно было удобно откинуться на спинку сиденья и раствориться в доверительной тишине. Зверь сидел рядом, спокойный и совершенно ручной. Не метался и не стремился удрать. Черный автомобиль представительского класса плавно трогался на перекрестках, неторопливо полз в пробках, легко и мощно разгонялся на свободных улицах. И город, со своими заботами и суетой, проплывал мимо, не мешая двоим быть вместе, словно тоже, наконец, принял это.
До дома у Парка Победы они ехали почти час, но дорога показалась слишком короткой – Валька не торопился выйти из машины. На лобовом стекле одна за другой появлялись капли дождя, и Сан Саныч закурил, стараясь не думать о бестолковых выходных в пустой и тихой квартире. Нужно было прощаться. Он совсем уже приготовился напоследок посоветовать Илюшину горячий душ, направленный на место удара, как вдруг услышал невозможно простой вопрос:
- А что ты делаешь в выходные?
Наверное, он обернулся к Вальке слишком быстро, и глаза слишком откровенно загорелись радостью, зато ответить удалось спокойно:
- Ничего. Собирался в тир на Динамо, пострелять, и все.
- Класс! Слушай, а если я пойду с тобой? Правда, стрелять я практически не умею...
- Не страшно. Я тоже не умею чинить старый форд.
- А мы будем чинить его вдвоем?
- Никогда не поздно освоить полезные навыки.
Смеяться вместе было просто замечательно, всю обратную дорогу Сан Саныч планировал праздничные дни, и только на подъезде к дому спохватился, что забыл сказать про горячий душ. Но теперь в мобильнике был валькин номер, а перспектива пусть короткого, но просто чрезвычайно нужного звонка, делала предстоящий вечер важным и интересным.

http://video.yandex.ru/users/liusia11/view/10

это не мой оридж, я выкладываю с разрешения автора, но пока он ничего нового не написал))