Разговор затянулся, преодолев двухчасовую отметку. И можно продолжать. Виталик довольно щурится и в который раз подливает себе чаю. Меня спросил лишь раз и, получив отрицательный кивок, завязал с этим делом, пьёт один.

Я зарекался. Я обещал себе. Но сделал всё, как всегда, с точностью до наоборот. Сегодня пришёл в новую редакцию. Здесь я ещё никогда не работал и меня сюда взяли, ясный кот, редактором отдела. Какую-то хню выпускать: полосу обозрений об интересненьком.
Еженедельник. Так что работёнка не пыльная. Думал, тихо поработаю, не привлекая к себе внимания, отдохну от круговерти своей обычной жизни. Думал, график выпуска настроит меня на созидательный лад, выдернет из колеи разгильдяйской жизни и поставит на рельсы респектабельности.
Шучу. Для меня на самом деле — это мелко. И пошёл я на эту работу, чтобы несколько месяцев пополучать стабильную зарплату, спокойно найти себе какой-нибудь заказ и свалить... О чём руководство, понятно, в известность не поставил. А и хрен с ними, должны такие вещи сами понимать. Да и от меня и за пару месяцев можно получить очень много пользы: подбор команды отдела, смена тематики на конкурентоспособную, повышение литературного уровня странички до эссе (да зачем им это?) и прочая редакторская лабуда...

Не заводить производственных романов. Не ссориться с начальством путём игнорирования разговоров о редакционной политике. Не заводить романов с начальством. Не заводить панибратских отношений ни с кем из коллег и, тем более, из подчинённых. Вот такие драконовские правила я себе сочинил.

Прожил по ним двадцать минут и срезался на моём любимом: высокомерии. Директриссе-редактриссе сказал, что концепция визуального оформления еёйной толстой газетки — позавчерашний день. Ещё и слово «оформление» применил, подчеркнув её собственный «вчерашний день».
Потом на реплику молоденького патлатого толстячка в окулярах (полный набор стандартных пороков):
— Зашибись как ты любишь начальство!
Ответил:
— Офигеваю от твоей объективности!
Сразу после этого обвёл взглядом, лениво поморщившись, зал с журналюгами на предмет кого здесь можно подцепить. О романе с кем-нибудь из начальства подумаю попозже, когда познакомлюсь со всеми поближе. С кем выгоднее?

О-ох! Я грёбаный придурок. Надо ж так вляпаться, хрена я сюда припёрся! Вот теперь терпите меня, повыпускаем вместе газетку. Зоопарк здесь у вас ещё тот и я впишусь, обещаю!

Он меня сам выбрал. Подошёл, поговорил, представился потом. И правда, не мог же я его выбрать. Как бы я его разглядел в этой пёстрой толпе полуфриков?

И в довершение ко всему я ещё и притащил его к себе домой... И это не зная чего он от меня хочет: траха или поговорить. Я, конечно, натурал конченый, но не придурок. А! Или я как раз с утра был придурком? Ну да. Ерунда. С утра был, а теперь весь кончился. Теперь в словесной дуэли, не циклясь, побеждаю со счётом три — три, потому что у меня голос цветистее.

Такой прекрасный мальчик: губы красивые соблазнительные, глаза живые горячие немигающие, нос прямой скульптурно тонкий, скулы аристократичные точёные, щёки бледные матовые гладкие, руки нервные с длинными пальцами, ноги... тоже есть. Это произведение искусства было бы прекрасно полностью и безоговорочно, если бы не дурацкая причёска... Или я бы сказал, полное отсутствие таковой. Какая-то жалкая мерзопакостная стрижка. Противно смотреть.
— Виталик, а что заставило тебя так постричься?
— Могу не стричься какое-то время. Сделаю стрижку какую захочешь потом или отпущу...
— ???
— ..если прикажешь.
— Выпендрился?
— Угу. Ответил на все вопросы.
— Действительно. На все. С умным человеком и поговорить приятно.
— Ладно, пойду я домой. Пора и честь знать.
— Честь?
— Ну да, честь. Или волосы пошёл отращивать?
— Хорошо, волосы. Приходи послезавтра после работы с семи до девяти.
— Я буду.
— Захлопни дверь.
— Угу.
Так, с любовником разобрались. Завтра разберусь с отделом. В понедельник на планёрке — с начальством. Жизнь — удивительная штука — налаживается.

А с утра началось та-акое! Вот чего я не ожидал и к чему не был готов, ибо давно подзабыл эти странные манёвры, эти странные игры, эти странные чувства... Началась ярмарка невест! Вот начерта они мне сдались? У меня такой сладкий мальчик будет завтра в пятницу. Хоть бы он не взревновал, а то придётся бросить его так и не... Ооо! Не хочу даже про себя произносить какие-то пошлости. Он слишком красив, чтобы отзываться о нём пренебрежительно. Впрочем, если бы не полная боевая выкладка арсенала достижений блестящего ума, то я бы, пожалуй, посмотрел местных девиц. А так. У вас — никаких шансов, девочки!

Виталик тихо лыбится себе под нос. Разумеется он заметил этот непрекращающийся прессинг на меня со стороны девиц. Но спокоен, погружён в свою работу и великодушен. Интересно, а за ним кто-нибудь увивается? Оо! А к чему я это подумал? Неужели меня интересует не считается ли он тут голубым? Сам могу ответить — не считается! Здесь столько фриков, что о нём такого и думать-то некому.

Виталик бросил на меня взгляд, думая что я на него не смотрю, а я и не смотрю, но боковым зрением вижу. Он пальцами выудил сигарету из белой пачки, стукнул себя по карману, проверяя зажигалку, и направился в курилку. Первый раз за день в три с лишним часа дня! Я поспешно вышел за ним.
В курилке какие-то люди, вроде бы даже не из нашей редакции... Наверное поэтому Виталик близко придвинулся и щелкнул у моего лица пальцем, выпуская огонь. Подкурив сам, запрокинул голову, выставляя кадык, прикрыв глаза, взапой вдыхая первую затяжку. Ух ты! В постели это будет так... захватывающе. Демонстрация силы, власти. Мальчик решил вскружить мне голову.
Завалили девицы. Не могли же они пропустить такое событие: целый я пошёл один в курилку!

— Роман, а у тебя есть какое-то прозвище? Вот я — Сивуля, а Светка — Пеха, а Лану вообще никто не помнит, как зовут... А ты?
— А меня не положено прозвищем одарять, во всяком случае, не вам.
— Даа? А вот Виталик на всех навешивает прозвища, он и тебе придумает!
— Придумаешь? — Насмешливо вскинулся я, пялясь на него в открытую, раз девицы сами пригласили.
— Неа. Чужому начальству? Разве что уж слишком что-то такое напросится. — Нагло-нагло протянул Виталик. Отвратительная усмешка выползла на его лицо, споря с причёской своею отвратительностью. Мне захотелось это прекратить, убрать, стереть с его лица. Обхватить ладонью его шею и надавить так, чтобы белые пальцы остались на покрасневшей коже. Он прочитал моё желание и заткнулся. Изобразил нейтральное выражение и ушёл в тень, уступая девицам инициативничать сколько им вздумается. Я развернулся и вышел из курилки, эффектно послав незагашенный окурок в уборщицыно ведро с четвертью воды. Сейчас Виталик выпытает у них всё, что они обо мне думают. Ещё немного и я позову его сегодня. Впрочем, ещё немного и он сам придёт сегодня без спросу... А я впущу.

Я сегодня сделал львиную долю работы по завтрашней сдаче в печать полосы и даже принял решение кого уволю, как только она уйдёт на плёнку. Начальница Виталика, похоже, души в нём не чает, а он сам, понятно, ощущает себя полубогом. Его начальница тянет почти всю работу, а остальную половину делает Виталик. Зачем им ещё три прихлебателя? Может быть я необъективен? В конце концов невозможно вдвоём охватить клубную жизнь города и обозрений-перепечаток всей страны. А ещё фестивали... Да, интересная работка. Интервью, обзоры... Хоть бы в эту субботу он не потянул меня на свою работу. Ну почему же он тогда так фигово пострижен?

Сегодняшнее утро пятницы (пятницы!) началось со всемирного скандала. У кого-то что-то не получалось. Выпуск тормозился, как я понял. Но это ведь просто рабочие моменты, тем более не мои.
Под общий шумок мы столкнулись у стола корректора. Он задел меня рукавом. Я дотронулся до его руки. Он забрал свой листик из рук лупастой девицы, а я сделал вид, что серьёзно думаю, будто это мой материал, и обнял его со спины, заглядывая через плечо в лист, и бережно прикасаясь к обеим его рукам своими. Практически посередине огромного общего зала. Виталик источал аромат уверенности и благодушия.
— Убедился, что это мой файл?
— Да, вроде твой. На мой не похож. — Ответил ему практически на ухо. Он не прикоснулся ко мне спиной. И не снизил голос до шёпота. Что же это всё значит? — А где же мой тогда? — Глазастая, нужно будет с нею подружиться, не спешила протягивать мне мой лист, откровенно, как очередной серией бразилиады, насыщаясь нашим представлением.
— Твой только с семи. — Ответил наконец шёпотом Виталик.
— Да. — И я отстранился. Виталик пошёл к себе не оборачиваясь. А я неспешно познакомился с корректоршей. Почему она сама не пишет, ведь явно обезображена интеллектом? Нужно будет выяснить.

Руки у меня трясутся мелкой незаметной дрожью. Но я терплю. Сейчас я буду его обманывать. Это если он придёт. Лучше бы он не пришёл и избавил нас двоих от всего этого. Ну поприкалывались и достаточно.

— Проходи. Я вообще-то ужин готовлю.
— Мммм. Правильно. Есть хочу. Вроде бы.
Мы прошли на кухню как бы вместе в связке. И посмотрели, что там делается. А там отбивная румянится.
— О! К сожалению я не ем свинью.
— А я её и не готовлю. Это телятина.
— Ты готовишь отбивную из телятины?
— Ну, да!
— Моя любимая еда.
— Я тоже не ем свинью. А почему тогда ты её не узнал по запаху?
— Что за подозрения? Я просто волнуюсь...
Я уткнулся в сковороду, изображая бурную деятельность и отгораживаясь сковородочным шипением, постаравшись срочно его вызвать на помощь.

Дальше всё как в тумане. Из которого я вырвался случайно. Виталик отпил из бокала вино, налитое ещё до его прихода, и чуть не выплюнул его обратно...

— Ты что? Говядину с кагором подаёшь?
— Нет, я ем говядину с кагором. А ещё Чайковского слушаю и Верди, а не Шнитке.
— Ты крут.
— Типа того.
Теперь мы ржали и ели. Но я всё кидал взволнованные взгляды на порог кухни, а Виталик — на меня. Он чрезмерно волновался. Только теперь мы не прятали это друг от друга. Кагор нас сдружил. И наконец, когда есть уже было в общем нечего, я сказал:

— Мы здорово нашутились за эти три дня, так что продолжать не имеет смысла...
— А я надеялся, что это самая длинная прелюдия из всех, которые только бывают...
— Продолжать?
— Конечно, а чего же я тогда пришёл?
— Хорошо. Тогда давай рассказывай: сколько, где и когда?
— Чего когда? — В первый раз протупил Виталик. Впрочем, может быть он просто так надеялся избежать необходимости врать или отвечать честно?
— Ой, не тупи! Сколько у тебя было мужчин, мальчиков, девочек?
— Не считал девочек. А мальчиков тоже не считал.
— Понятно. — Девочек — достаточно, а мальчиков — ни одного. Перевёл для себя я. — Пойдём туда. — Вставая со стула и протягивая руку вперёд, чтобы дотронуться до него и заодно показать направление движения, сказал я.

В коридоре он притормозил и я врезался в него несильно, тоже успел притормозить. Виталик не полез обниматься, тогда чего хочет? Демонстрирует пассивность. Полезный загруз информацией в коридоре. А ведь это он меня соблазняет. Вот потому и предлагается, чтобы я стопроцентно согласился. Вот что за блядь? Какого я рассуждаю? Предур. Хватаю его за руку и тащу к кровати.

Раздеться — это пара минут для пары парней. Никто ж не претендует на стеснительность или там соблюдение каких-то условностей. Красивые тела атлетически сложенных самцов. Фигня вопрос.

— Что это, Виталик?
— А на что похоже?
— На пробку...
— Так вытащи или прикажешь я...
— Нет, нет, я сам... Ты весь день её таскал? То есть, наоборот, ходил...
— Три дня по возрастающей...
— Больной... — Простонал я, всё ещё пытаясь справиться с удивлением полным непонимания.
— Нет, завтра болеть не хочу.
— Зачем тебе? — Я повёл рукой, очерчивая как бы более широкий круг проблем, чем анальная пробка.
— Затем зачем и тебе. Мы друг друга нашли. — Ответил на более широкий вопрос Виталик.
— Действительно. Нашли. Я просто счастлив. — С тенью сарказма проговорил я последнее.
— Угу. Я тоже. — Согласился с тенью сарказма Виталик.

Мне надоело страдать фигнёй. Мучиться не входит в мои планы. Да какого чёрта? Я дёрнул его за руку, подвигая к себе. Посмотрел внимательно в глаза, ясно выражая своими, что именно я собираюсь делать и медленно приблизился губами к губам. Он прошёл своё расстояние самостоятельно, тоже приблизившись. Они сомкнулись. Упругие, шершавые. Я облизал свои. И продолжил. Виталик закрыл глаза. Я тоже. Дискомфорт ближнего разглядывания лучше убрать... все равно почти ничего не видно. Вот теперь нахлынуло: сравнение ощущений со знакомыми, предыдущими... привычными. Нифига не интересно. Я оттолкнул эту глупость — сравнивать. И попробовал расслабиться и хоть что-нибудь почувствовать по-настоящему. Хоть что-нибудь из того, что происходит прямо сейчас. А, да, губы... Мысли рвутся, скачут... губы ощущают... Бляяядь я застрял... Надоело, я разжал спазматическую хватку своих пальцев на его руках и прогулялся ощупываниями вниз. Внезапно, от того практически грубо, разорвал поцелуй. Надоело! Хочу всего и сразу.
Повалил (повалил?), осторожно опустил отданное мне тело на мягкую поверхность и поспешно окинул его взглядом. Потянулся рукой к пробке. Боже! Он же уже вечность ждёт, когда я её... Хлюпнула несуразно. Надо бы музыку включить, об этом мы и не поговорили, если ему нравится не то, что мне, то и не стоит...
Метнулся к подушке за флакончиком. Минута и можно... Да всё можно... О, Боже! А без пробки это бы было невозможно? Спасибо, Виталик! Ты — волшебник. Чистый восторг — хоть закрой глаза, хоть открой! Обладание чем-то таким стоящим сносит крышу. Ощущения по-большей части не поддаются идентификации. Порог чувствительности пройден и забыт: что такое вообще «ощущать»? Движения зациклились в отбивании ритма извлечения удовольствия. Бешеная пляска закончилась как все грандиозные праздники — салютом. Взрывом. Фейерверком. Белой полоской перед закрытыми глазами... А! Внутри головы! В вывернутом вовнутрь мире.
Открыл глаза воровато, убедился, что мне не показалось: не один я тут такой весь на празднике...
Стащил наволочку с подушки. Швырнул поспешно лишнее на пол, а тряпкой вытер слизь. Хм. По-хозяйски. Со всех испачкавшихся поверхностей.
— Ты боялся, что у тебя не встанет?
— Да, боялся.
— А я как боялся. Но шикарно получилось.
— Да, шикарно.
— Маленькие пробки с собой?
— Угу.
— Тащи.
Я просто валялся и лениво отгонял ненужные мысли. О чём мне думать? Не о чем.
Из ванны наконец пришёл Виталик и буднично так, совсем не напрягаясь, сунул мне уже смазанную пробку в проход. Бляядь, нехрен было твердить всю жизнь про себя самого, что я извращенец? Уткнулся носом в плечо. Он там душ принял заодно и мне нужно поднять свой зад (о, Боже!) и пойти. Я отодвинулся.

Виталик прикрыл глаза, уединяясь внутри своих ощущений. Я почувствовал укол ревности. Он от меня отгородился, прикасаясь ко мне рукой. Безмерно тошнит от себя самого.

Полжизни может промелькнуть мгновенно перед мысленным взглядом? Вот оно утро среды:

— У нас будет работать этот, из великих, Роман Мирошников! Ума не приложу, как им удалось его заполучить? И зачем он согласился? И что он будет здесь делать?
— Лера, а это у него псевдоним? Ты с ним знакома? Когда он появится?
— Виталик, что за интерес? Планируешь влюбиться? У тебя получится.
— Я его никогда не видел, Лера!
— Но читал же!
— Читаал...
— Вот и я читала. Сейчас посмотрим, что за птица. Нет, я его, конечно, видела и не раз, но не общалась. Советую познакомиться пораньше, пока его кто-нибудь не придружит побыстрому!
— А ты собираешься?
— Что ты, куда мне? Он — белая кость, голубая кровь. И это псевдоним безусловно. — Корректорша уставилась в свой листик, напрочь отрубая тему. Слишком задрочена своею внешностью. Кто бы её отогрел? Для меня старовата и резковата (да правда некрасивая, вот и весь приговор).

Вот он и вошёл в общий зал. Понятно же, что это он. Роман. Ему идёт. Но теперь я уверен, что имя — тоже часть псевдонима.

Длинные волосы, плечами так хищно повёл и взгляд рассредоточил по всему объёму помещения (журналюга). От движений сносит мозг: то плавные, то рваные, — вот это характерец! Одет, как большой начальник, в джинсы и пиджак, не удивлюсь, если под окнами бросил какую-нибудь мерселаду. Ни одного прокола в цвете и ансамбле — стильный до мозга костей. Фас, Виталя! Вот тебе объект для охмурения. Давно же хотел попробовать как оно мужика... целовать... Такого получится, с таким всё получится, с таким можно и на край света и за край... Вот мозг уехал! Деревенщина, цыганские песенки цитируешь... Охуеть! Лера разбирается, что мне нужно. Сейчас пойду и возьму, что хочу. Не зря я подумал в первый день работы здесь, что что-то ужасное со мной произойдёт в этих стенах. О! Не волнуйся, Витаха, ничего страшного, только не ври, что этот шанс можно игнорировать или отказаться. Невозможно. Это единственно возможный шанс. Или берёшь, или отказываешься навсегда. Вперёд!

— У тебя не самый плохой отдел, но тебе это интересно?
— Нет, но я справлюсь.
— В следующем выпуске?
— Ага. Натащу «интересного».
— Тебя здесь все читали, кто покультурнее. Я так понимаю, ты сам сюда в редакцию пришёл, наше начальство не додумалось бы до такого сильного маркетингового хода. На долго?
— Как вашему начальству повезёт!
— Понятно. Моё имя Виталик.
— Ты сразил меня своим умом наповал, Виталик. Давай после работы поговорим ещё поподробнее.
— С удовольствием. Я подойду в конце дня.

Захлопнул дверь. Я сделал максимум возможного и получил максимум! И получу максимум. Поджилки трясутся. Вот, оказывается, как они трясутся! Идти вниз по лестнице трудно. Вообще до дома как-то нужно доползти... Глаза разъезжаются... А почему тогда он меня сейчас отослал? Мы же в пустой квартире, его квартире..? Проговорили весь вечер... Никаких намёков на голубизну, никаких зацепок. Про стрижку спросил из эстетства. Если бы я ответил не так откровенно, то он бы и не подумал меня пригласить на трах-пати.
Это что получается? Это я его соблазняю? Я? Его! Да успокойся ты, Виталя, он ведь не отказывается.
А прямо сейчас не полез по каким-то своим причинам. Сколько об этом ни рассуждай, всё равно до истины не докопаешься. Никто ж тебе не сообщит, что ты докопался до правильной истины. Так что заткнись, Виталик, и переживи следующие два дня. Подожди.
Но ведь до того, что он сам пришёл в редакцию наниматься я правильно додумался! Ну так там всё было очевидно, а тут слишком много неизвестных. Акстись, придурок! Иди лучше разминайся, чтобы девочкой-целочкой не прикидываться потом или, прямо скажем, не выглядеть. Хотя это не скроешь. Да и не нужно.

Вот что за хрень? Что за блядь? Почему я не могу просто уснуть и не мучиться? Почему он меня отослал до пятницы? Понял, что я не врубаюсь в суровый мужской трах? Ну и что? Какая разница: сегодня, через два дня? Свихнуться! Пойдём в ванную, Виталик, займёмся тренировкой. Как это ни печально, но завтра нужно выглядеть, если не сногсшибательно, то хотя бы прилично. И соблазнять, соблазнять... Чтобы он не передумал. Не нашёл кого-нибудь другого.

Всё, хорош вспоминать, Витаха! Уже всё случилось. Наилучшим образом. Ты монстр. У тебя всё получилось. Вот и ответ на твой дурацкий вопрос: не было у него мужиков до тебя. Не было. И не будет. Где он ещё такого найдёт? Таких как ты не бывает, а значит и трахаться больше не с кем.

— Чем займёмся? — Вырываю Виталика из его уединения, из путешествия вглубь себя.
— Я ещё хочу.
— Ты не потащишь меня на свою работу?
— Нет, я всем сказал, что у меня на этих выходных медовый месяц с новой подружкой.
— Превосходно! — Превосходно, превосходно, превосходно... Повторяю я про себя, отрывая плечо от кровати, вырываясь из лап обездвиживающей истомы, располагаясь между разведённых ног, отпускаясь с привязи, начиная наглеть...