Мрачные серые, испещренные фиолетовыми разводами, тучи тяжело нависли над городом. Они похожи на пропитанную грязной водой вату, которая под собственной тяжестью, казалось, вот-вот завалится на крыши домов, забьет собой узкие улочки и размажется по площадям. В воздухе пахнет взбудораженной ветром пылью и предгрозовым безумием. Это - запах свободы, запах моего сумасшествия.
Ветер с остервенением срывает с деревьев листья, словно потемневшие в наползающем мраке. Он упрямо гнет ветки и, не справляясь с их сильными гибкими телами, лишь обрывает самые тонкие прутики, словно ломая деревьям пальцы. А листва недовольно шипит, сливаясь с хрустом и стоном ветвей. Она и успокаивает дерево своим заботливым обволакивающим шепотом и, в то же время, старается отпугнуть обидчика. Но ветер совсем не боится. Он даже наслаждается этим сопротивлением. А на сером пыльном асфальте уже начинают появляться редкие темные точки.
Тяжелые ватные тучи все наползают, окутывая город, и все ближе звучат раскаты грома. Однако молнии сверкают пока еще в стороне, озаряя серые громады домов своим колючим светом.
Я стою на балконе, смотрю на разрастающуюся серую массу и ловлю взглядом электрические вспышки. Раны привычно ноют при непогоде, особенно те два шрама на спине. Шрамы, оставшиеся там, где раньше были крылья. Были до встречи с тобой…
В гудящем воздухе беснуется свобода, одуревшая от неожиданного пробуждения и пьяная от вседозволенности. Она пахнет прибитой дождем пылью и отдает металлическим привкусом на языке. У нее смеющийся стремительно-гладкий взгляд и томный голос листвы. Мое безумие, моя свобода, моя прекрасная Леди! Но она не смотрит на меня. Давно не смотрит. Только шипит и шепчет, норовя укусить или хотя бы разбить губы своим резким сумасшедшим броском вслепую. Ее голос мягко шелестит: «Алистер…». А я морщусь от боли и наслаждаюсь ощущением свободы, которое давно забыл. Ощущением, которое уже никогда не смогу испытать с той силой, что и раньше.
Ветер треплет неровно обрезанные пряди и смеется. Он знает, что я ему не отвечу. Знает, что останется безнаказанным. А листья продолжают шуршать: «Алистер… Алистер… Алистер…»
Наклоняюсь над перилами, подставляясь под очередной удар Леди, и тонкой нитью на щеке проступает алое… Она по-прежнему не смотрит. Уже никогда не посмотрит в мою сторону. Теперь я ее недостоин. Я - никто. От моих крыльев остались лишь незаживающие рубцы. Почему ты не мог ограничиться сердцем? Зачем ты забрал эти покрытые растрепанными выгоревшими перьями отростки? Ты хоть понимал, что это для меня значит? Понимал, когда уходил, на что обрекаешь меня? Ведь это из-за тебя я теперь никто. Ничтожество. После того, как был почти богом! Из-за тебя…
Кулаки сжимаются до хруста, ногти впиваются под кожу, на щеках влага… Дождь. Всего лишь дождь. Электрическая змея скользнула меж грязных туч, осветив на миг мое убежище, мою тюрьму. Почему-то губы расползаются в улыбке, а я вынужден сдерживать беспричинный смех. Оглушающий треск над крышами заставляет вздрогнуть и зажмуриться, но не стирает неуместного веселья с моего лица. Неожиданно наступившая после раската тишина пугает. Не сразу возвращается раздражающее шипение и ощущение свободы на кончике языка.
«Алистер, - шепчет Леди. – Алистер… Алистер…»
Леди не принято огорчать. Им нужно уметь угождать. И сейчас Леди хочет моей крови. Она кусается и царапается. Злится. Злится на то, что я никогда не вернусь к ней. А все из-за тебя. Я предал ее ради тебя. А потом ты предал меня. Эффект бумеранга. Ветер смеется. Он прав, я глупец! Дурак! Ничтожество! Он знает, что я ему не отвечу. Знает, что я слаб. Он не кусается и не прячет взгляд – смеется прямо в лицо. Нет, он не старается угодить Леди. Он просто тоже хочет крови. Моей крови.
Капли крупные, тяжелые несутся к земле как сумасшедшие. Разбиваются о крыши и стены домов, о стекла машин, о шипящий изумруд листвы, о зонты стремящихся скрыться от непогоды пешеходов. Капли растекаются, сливаются воедино, заполняя собой все неровности, все трещины асфальта. Они стекают по моему лицу, шее, забираются под ворот рубашки, пропитывают собой ткань, стараются добраться до кожи. Они смывают алое со щеки, истончают яркую нить, но не могут стереть ее до конца. Слизываю с губ разбавленную дождевой водой кровь, убираю с лица мокрые прилипшие пряди. Шумная вода усиливает шепот Леди, отражаясь от атакуемых дождем поверхностей: «Алистер… Алистер… Алистер…»
Правда звучит это несколько иначе - не так царапает. Словно сглаживает агрессивность Леди.
Плачет. Леди плачет из-за меня. Из-за тебя. Интересно, ты хоть раз после вспоминал меня? Хоть раз усомнился в верности своего решения? Жалел что ушел, что предал меня? Эти вопросы останутся без ответов. Я никогда не смогу узнать твоих мыслей. Я даже увидеть тебя никогда не смогу…
А я? Я когда-нибудь жалел о том, что у нас было? Хотел бы вернуть все назад и не окликать тебя тогда, в первый раз? Да. Хотел бы. И не раз после думал об этом. Лучше было не знать этих чувств, тогда и не лишался бы крыльев, не испытывал бы сейчас такой боли. Ты можешь себе представить, каково тому, чьей стихией с рожденья было небо, когда ему обрубают крылья? Вряд ли… ты же не знаешь, как это - летать. Ты не знаешь, как это здорово, когда раскрываешь огромные крылья, позволяя ветру вылизывать взъерошенные перья, целовать их нежный пух, гладить и ластиться, щекоча своим прохладным дыханием. И как потом одним взмахом отрываешься от земли, устремляясь ввысь, и чувствуешь, как игривый ветер скользит совсем рядом, вместе с тобой. Он смеется и шепчет томно, тягуче: «Алистер… Алистер… Алистер…».  Теперь он смеется совсем не так. В шуршащем голосе злость, обида, желание причинить боль. Ведь я его предал так же, как и Леди. Интересно, ты, как и он, презираешь меня за то мое безграничное доверие к тебе, которое ты так легко предал?
Оглушающий треск раздается буквально у меня над головой. Ломаные электрические линии рассекают небеса, словно те пошли паутиной трещин и вот-вот обвалятся на землю. Красиво и страшно. И восхищение оказывается сильнее страха. Пожалуй, даже больше чем раньше. Мне и самому странно осознавать это. А ты помнишь, как мы сидели на кровати у тебя в комнате, укрывшись одеялом так, чтобы видны были только глаза, и смотрели в окно на невообразимой красоты грозу? Ты ведь боишься грозы. Боишься, но все же видишь ее красоту. Это было так забавно. Мы подглядывали за стихией, словно в замочную скважину за чем-то чужим и интимным. Такое маленькое безобидное хулиганство. Ты был рядом. Так близко. Сидел, прижимаясь спиной к моей груди, и дрожащими руками удерживал укрывавшее нас одеяло. И так здорово было ощущать твое тепло и гладкую кожу живота под своими ладонями. В такие моменты ты выглядел абсолютным ребенком, был так не похож на себя обычного. А я из-за этого твоего страха и таких вот моментов, казалось, лишь больше любил грозу - свою прекрасную Леди, свою свободу… Ну почему ты ушел?! Почему так ничего и не объяснил? Ты вообще хоть чуть-чуть любил меня? Ну, хоть самую малость? Хотя бы в самом начале?..
Змеи. Ломаные электрические змеи. Кажется, они решили свить себе на эту ночь гнездо над нашим городом. Тебя когда-нибудь целовали электрические змеи? А меня - да. И знаешь, это страшно. Это убивает. Я только чудом выжил. Должно быть лишь потому, что еще должен был встретить тебя. Я сказал, что хотел бы не знать тебя? Правильно. Хотел бы. Потому что  слишком больно теперь быть без тебя. Только, кажется, я еще надеюсь, что все это неправда. Сон. Ошибка. Дурацкая шутка. Да что угодно, только не предательство! Я любил тебя? Любил. Я так хотел бы вытравить это чувство. Я ведь в клочья изодрал душу, стараясь посеять в ней ненависть к тебе. Ростки так и не взошли, оставив ее бесплодной и больной. Я замотал ее, искалеченную, сотнями грязных простыней, пропитанных не твоим потом и не твоей кровью. Дурацкий комок боли, впитав все в себя, по-прежнему ныл, не желая быть похороненным под грудой ненастоящих, так неумело разыгранных чувств. И меж чужих запахов пробивался фантомный, родной – твой.
Дождь только усиливается, кажется, вовсе не думая прекращаться. Моя одежда уже промокла насквозь и противно облепила похолодевшее от воды и ветра тело. А он продолжает вылизывать меня, ласкать, единственный из всех шепчет мое имя нежно, даже с нотками заботы: «Алистер… Алистер… Алистер…»
Дождь – это слабость моей Леди. Это то, что до сих пор нас с ней связывает. Дождь – это моя боль и отдушина. То, что свело нас с тобой, и то, что не дает мне забыть о тебе. Дождь скоро закончится, но когда-нибудь он пойдет снова. Нет, я не забуду тебя до следующего дождя, просто я не услышу, как он шепчет мое имя. Он делает это совсем как ты. Нет, не так. Он просто произносит его твоим голосом.

Под твоим одеялом так хорошо. Жаль только, что оно давно утратило твой запах. Меня немного знобит, так как там под дождем я сильно замерз и пока еще не могу согреться.
На прикроватной тумбочке нетронутая пачка сигарет. Я не курю – они для тебя. Возможно, утром их здесь не будет - так бывает. И я невольно улыбнусь, еще не открывая глаз, изучив рукой поверхность тумбочки и не обнаружив там пачку. Может, конечно, кто-то просто смеется надо мной, но я хочу верить, что это ты забираешь эти сигареты. Я дурак? Повторяюсь. Прости, наверное, но я так и не научился тебя ненавидеть. И по-прежнему засыпая, уткнувшись носом в подушку, которая не пахнет тобой, я мечтаю однажды утром снова ощутить твое дыхание на своих губах и встретить серьезный и такой родной взгляд. Похоже, ты был прав, говоря, что я никогда не повзрослею. И я даже не уверен, что хочу этого…