Глава 3: Тошнота.
Сколько себя помню, обо мне шибко-то никто и не заботился, все воспринимали меня как ошибку природы. Моя мама обезумела после родов. Доктор говорил, что это - послеродовой стресс. Отец, наверно, был единственным кто уделял мне внимание, и то только потому, что ему это было жизненно необходимо - заботиться о ком-то. Его неродительские прикосновения, его поцелуи смущали. Он нежно лелеял меня, взращивая таким, каким хотел меня видеть. Мне было пять лет, когда отец пришел в мою комнату, в его поведении было что-то непривычное, вроде он был пьян, что случалось с ним редко. В его глазах блестело безумное вожделение.
- Сынок, ты же утешишь папочку? Папе так одиноко. Твоя стерва-мать меня совсем измучила, ну не хочет она со мной спать, – я не узнавал голос родного мне человека. Он шатался, ноги его почти не держали, приблизившись и нависнув надо мной, он резко поднял и кинул меня на кровать. Все произошло быстро, я даже испугаться толком не успел. Разум отказывался понимать, что происходит, боль резкая жгучая неприятная терзала тело, слышалось прерывистое хриплое дыхание отца, разносящееся по комнате. Мои слезы давно иссякли. А после разум наполнила пустота. По комнате разносилось гулкое рыдание отца и непрерывно шепчущий голос:
- Папа не хотел, Юджи…папа тебя любит… прости малыш…
Мое детство было разрушено: мать, не желавшая меня видеть, отец, «одаривший» любовью, от которой меня тошнило. Сначала я пытался сопротивляться, но вскоре привык, что отец приходит по ночам, тихо прокрадываясь в мою комнату, ложится рядом, с силой сжимая мои плечи. Его дрожащие руки нетерпеливо и требовательно скользили по моему детскому незрелому телу. Хотелось плакать, но я забыл как это делать, ведь слезы не помогали, а только еще больше раззадоривали отца, заставляя его грубо проникать в мое тело….
Равнодушно смотрел я на все и всех. Единственное, что мне хотелось понять - почему мне досталась такая семья? Мама с каждым днем пугала все больше, ее поведение стало окончательно ненормальным. Попытки сдержать ее безумие привели лишь к тому, что она стала убивать всех, кто к ней приближался, слуги и рабочие в страхе бежали из поместья. Отец также не подходил к ней, теперь ему было не до нее. Найдя во мне замену жены, видимо, он боялся потерять то, что у него осталось.
Сознание опустело. Каждый день казался серым и похожим на предыдущий. Равнодушие все больше захватывало меня. Различные мысли: Почему? Кому можно рассказать? Кто поможет? Кто защитит? перестали посещать меня. Человек мог привыкнуть ко всему, вот и я пытался привыкнуть, приспособиться. Озадачило и напугало то, что я стал первым человеком, которого мама, внезапно пришедшая в себя, захотела увидеть после долгого одиночества. Смотреть на бледно-серое тонкое лицо матери было приятно. Меня не пугало даже то, что она напоминала холодную статую из белого безжизненного камня.
Ее холодные руки касались моего лица, казалось она все никак не могла поверить, что я ее сын. Она не пыталась обнять, или сказать что-либо. Теперь меня звали к ней в покои каждый раз, как она этого желала. Мы просто молча сидели, разглядывая друг друга. Отец злился, почему она хочет видеть меня, а не его. Я и сам этого не понимал, но маму я перестал бояться. Хотелось с ней заговорить, все рассказать. Я не знал как начать, боялся вдруг так и положено, чтобы родители были такими. Я просто потерялся во времени. Серый заросший паутиной дом казался тюрьмой. Рабы - как тени, снующие по дому. Казалось вокруг все умерло.
- Юджи, смотри, это подарок, - отец протягивает мне красивого плюшевого мишку, растянув губы в улыбке.
Сегодня мой день рождение. Как это не было странно, никто не готовил праздник, никто не поздравлял. Да просто некому было это делать. Все, кто слишком сильно боялся, сбежали, а оставшимся было все равно, они просто пытались выжить. Как я ненавидел противную улыбку отца, которая год назад была бы так желанна.
- Бери его. Тебе не нравиться? – он вручил мне мишку в руки и стал ждать. – Ты не поцелуешь папочку за подарок? – расплывшись в улыбке спросил он. Целовать его? Да никогда! К горлу подступила тошнота. Отец долго ждать не умел и не хотел, сам потянулся ко мне. Я зажмурился, так сильно как только мог. Его губы коснулись моих, руки скользнули вдоль спины, я не выдержал и практически шепотом прокричал!!:
- Не надо! Пожалуйста, не надо! – при этом отец как-то несуразно отлетел от меня, сильно ударившись головой. Казалось, его толкнули. Но рядом никого не было, комната была пуста.
- Юджеб, ты на кого руку посмел поднять! – рявкнул взбешенный отец, поднявшись и направившись ко мне. Его рука поднялась для удара, отчего я зажмурился, но до цели так и не дошла, застыв в воздухе. – Отпусти! – взвыл отец, а я не понимал, что происходит. Почему его рука застыла, а он брыкается, пытаясь вырваться, будто кто-то его держит. Мне вдруг стало очень холодно, даже зубы застучали, выбивая мелкую дробь. – Юджеб! Мальчик мой, - тихим умоляющим голосом просил он. - Отпусти папину руку. Я не стану тебя наказывать, – мои виски сдавила резкая боль, я даже стоять не мог. Упав на колени и зажав голову руками, я пытался унять боль, мне становилось все холодней и холодней. – А-а-а-а! Юджеб, не надо! Умоляю! Прости меня! А-а-а-а-а!!!
Ужасный вопль отца еще долго раздавался в комнате. Я не смотрел, что происходит, а потом он резко затих. Мне было все равно. Головная боль прошла так же быстро как и началась. Поднявшись с колен, я увидел отца, лежащего на полу, без сознанья, с ним явно было что-то не так. Приглядевшись, я вздрогнул, увидев его конечность, вывернутую как тряпка, но почему-то вдруг стало хорошо. Мне стало дико смешно от осознания, что проявись мой дар всего год назад, отец бы побоялся сделать мне больно Я смеялся оглушительно громко. Ирония судьбы, перевернувшая весь мой мир, растоптавшая все мои чувства, открывшая глаза на грязную похоть называемую любовь. Я продолжал нервно смеяться, а очнувшийся отец отполз, от, казалось, сошедшего с ума сына. Страх - вот что я читал на его лице. Да, бойся меня! Бойся! Ты больше и пальцем ко мне не прикоснешься! Говоря, что это любовь! - мысленно ликовал я. Сзади раздался шорох. Продолжая истерично смеяться, я обернулся и ощутил как сдавило внутри живота. Я подавился смехом, закашлявшись, и упал на колени. В комнате стало непередаваемо холодно - на пороге стояла моя мама.
- Юджеб, что ты делаешь? – ее голос, бесцветный и глухой, пронзил меня - она впервые обращалась ко мне. – Зачем ты сделал отцу больно? – в вопросе чувствовался интерес, а не осуждение. Боль в животе прошла, резко перейдя в рвотный позыв. Не было сил сдержаться, и меня начало рвать. И продолжало, даже когда уже было нечем. В желудке ничего не осталось, а новый приступ как-то противно смягчил изодранное горло. Я задрожал, увидев, что рвет меня кровью.
- Фейра! Прекрати! Ты убьешь его! – Отец оказался рядом, без страха обняв меня нетравмированной рукой. – Он не хотел! Это вышло случайно. Во всем виноват только я, я сам!
- Я и не собиралась убивать своего сына, - с возмущением выдала мать. - Я хотела ему дать понять, что применять дар без моего разрешения плохо.
Отец вытер мне рот своим носовым платком, который достал из кармана. Он морщился от боли, по его лбу стекали капельки пота, но он нежно гладил меня по спине, стараясь успокоить мою боль.
- За что ты сломал отцу руку? – спросила она меня, голос ее опять был бесцветен, как будто ничего не произошло, как будто меня только что не тошнило кровью.
- Это вышло любя… ха-ха-ха… - меня снова пробило на смех. Мама долго смотрела, как отец то и дело вытирает сочившуюся из уголков моих губ кровь, а потом произнесла:
- Вот как… понятно.
Она подошла ближе и обняла меня. Отец чуть отшатнулся, он боялся своей жены.
- Ты так сильно любишь отца, что хотел его руку себе в подарок?
- Нет, - замотав головой, хриплым голосом произнес я.
- Тогда может тебе не пришелся по вкусу его подарок и ты решил папу наказать? – я посмотрел на лежащего невдалеке мишку и замотал головой.
- Мне от него ничего не нужно!! Просто я его ненавижу!!! Я хочу, что бы он умер!!! Чтобы мне стало легче!! – лихорадочно выкрикивал я, то и дело срываясь на смех. - …Но это невозможно… уже ничего не изменить!! – я смеялся, а мама все обнимала… Потом она отстранилась, задумчиво взяла мои руки в свои и пугающе спросила:
- А если мама исполнит желание сына? Тогда ты меня будешь слушаться? Будешь любить?
Я не знал тогда о каком она говорит желании, но не любить ее я не мог, мама мне ничего плохого не сделала.
- Желание? У меня их не осталось, мне ничего не нужно, я и так тебя люблю. Ты же моя мама.
Она улыбнулась, развернула мои руки вверх ладонями и накрыла своими. Что-то горячее и скользкое легло мне на ладони, обжигая и ритмично постукивая. Мамины руки загораживали, не давая увидеть, что это. Когда же она их убрала, наравне с осознанием пришел ужас, мои руки затряслись, по ним на пол стекала кровь. Резко обернувшись к отцу, я услышал:
- Папа любит тебя, - он улыбался, замертво падая…
Теплый кровавый комок перестал трепыхаться, а я все отказывался признать, что в моих трясущихся руках лежало его сердце. Стало вдруг темно и как-то противно. Ведь это не я? Я не хотел! Я этого не желал! Я просто от злости! От обиды сказал, что желаю его смерти! Это не было моим желанием! Ведь так? Это не я…. Я не виноват! Я так не хочу! Не верю! Все это сон! Глупый сон! Завтра я проснусь… Папа как всегда разбудит меня, он будет улыбаться и рассказывать о погоде, а мама будет здорова, мы втроем пойдем гулять в наш цветущий сад. На мой день рождения мы устроим огромный праздник, пригласим всех, даже слуг и рабочих. Будет большой торт и пять свечек… Ведь этот год мне просто приснился, все было просто сном? Ведь так? Правда, мам? Это был просто страшный сон? Пап, скажи, ведь ты никогда меня не обидишь? Пап, ты где? Мама? Где вы?! Мне страшно. Почему вы молчите? Не покидайте меня! Я просто хотел, чтобы у нас была семья! Такая же, как у всех…
В беспамятстве я провалялся почти месяц, меня мучили кошмары, из которых хотелось вырваться. В себя пришел как-то внезапно, просто открыв глаза, обнаружил себя в постели, рядом на стуле сидела незнакомая женщина. Увидев, что я очнулся, она вскочила и куда-то ушла. Приподнявшись, превозмогая сильное головокружение, я огляделся. Вроде моя комната, вроде все как и всегда. Это был сон. Просто сон. Мне все приснилось. Я, наверно, заболел. Поэтому все казалось так реалистично? С облегчением я откинулся на подушку. Дверь в комнату открылась и вошла мама. Я улыбнулся - все же это был сон. Мама прошла к стулу, где до этого сидела незнакомая женщина, и, сев на него, нежно мне улыбнулась.
- Как ты себя чувствуешь, сынок? – как же приятно слышать ее голос. Пусть и такой равнодушный.
- Что со мной? Я болел?
- Да, ты болел, но теперь все хорошо, мама рядом. Больше не пугай меня так, я не хочу тебя потерять, – она нагнулась и поцеловала меня в лоб ледяными губами.
- Больше не буду. А где папа? Когда он придет? – Она вопросительно посмотрела на меня, от этого взгляда мне стало не хорошо. Глаза закололо от надвигающихся слез, а ноги задрожали, хотя мне было тепло.
- Юджи, папы больше нет. Ты же хотел этого?
Я замотал головой, сил говорить не стало.
- Ну как же? Ты сам этого пожелал. Ведь так? Я сделала это ради тебя. Что бы ты вот так мне улыбался, - она говорила так спокойно, что меня затрясло. Все было правдой? Не сном? Отец насиловал меня, а мама его убила, потому что так захотел я. Я закрыл руками лицо и просто закричал, мотая головой, не в силах остановиться.
- Нет! Нет! Я не хотел! Это неправда! Неправда! Я хочу умереть!
Сильный удар по щеке привел меня в чувство - я замер, прижав руку к горящему месту. Мама схватила меня в охапку, подняв с кровати и усадив на свои колени. Она обнимала меня, укачивая.
- Не смей желать смерти! Я так старалась для тебя! А теперь ты хочешь покинуть меня! Я сделала тебе подарок! Почему же ты не оценил?!
Она продолжала меня укачивать, а ее безумие передавалось мне.
- А где папино тело? – вопрос наверно был неуместный и глупый, но это все, что я сейчас смог спросить.
- Я велела его закопать, где-нибудь подальше от дома, – небрежно промолвила она. Я ужаснулся, он ведь был моим отец, несмотря ни на что.
- Ты не переживай, он был просто человеком. Одним больше, одним меньше. Какая разница? Нас это не должно волновать. Люди просто мясо, которое ползает вокруг и только и ждет, когда его сожрут. Мы не такие, как они. Мы выше их, они должны нас почитать и служить нам. Наскучившие людишки как мусор, от них надо избавляться, иначе скопится зловонная куча. Кстати, – она чуть отодвинула меня и протянула руку к лежащей на тумбочке коробке. – Ты обещал, что будешь меня любить и слушаться, помнишь?
- Да, помню…
Как я мог такое забыть, на всю жизнь запомнил. Но при этом я вдруг понял, что мне стало все вокруг безразлично. Мама права. Он был просто человеком. Он не смел меня трогать! Кто он, а кто я! Но все же его смерти я не желал. И того, чтобы его зарыли где-то, как бродячего пса.
- Вот держи, это мой подарок тебе на память, чтобы помнил и не забывал, – она вручила мне небольшую продолговатую коробку, а ее голос мне показался зловещим.
Открыв подарок, я вскрикнул, выронив от испуга коробку: из нее выпало, подпрыгнув пару раз, гнилое сердце, пронизанное червями. Меня замутило, и я еле сдержал подкатившую к горлу тошноту. Мама резко пересадила меня на кровать. Недовольно встала, подняв коробку и бережно уложив в нее выпавший «подарок». Закрыв коробочку, она поставила ее обратно на тумбу. Затем мама приблизилась ко мне вплотную и, опрокинув на кровать, нависла надо мной. Я испугался на мгновение, но она тут же просто села рядом.
- Тебе не нравится подарок? Теперь ты меня не любишь? – ее голос немного казался обиженно-расстроенным. Я сел, посмотрел на нее и, придвинувшись, нерешительно обнял. Она улыбнулась. – Скажи. Ты меня любишь?
- Да…Я люблю тебя, мама, – лишившимся чувств голосом проговорил я.
- Тогда мама тоже хочет подарок, - ее черные глаза сверкнули, а мне стало страшно. Что же она такое хочет? – Это будет напоминать мне, что ты жив. Я возьму это, – она вытянула руку, в которой оказался какой-то небольшой изогнутый предмет, испачканный кровью.
Я осознал что это, когда мою грудь пронзила страшная боль, ощущение было, как будто бы во мне что-то сломалось. Я трясущейся рукой коснулся грудной клетки, ощутив справа пустоту, которой раньше не было. Мама коснулась моей щеки, после чего облизнула мое ребро тонким серым языком. Все же меня стошнило, пустой желудок сжался и после нескольких судорожных сокращений, горло обожгло желчью. Мама мерно поглаживала меня по спине.
- Ты же лорд. Мой сын. Все быстро заживет, а маме будет приятно, – она говорила ровно, без интонации, так естественно. Она помогла мне лечь, а бесшумно вошедшая служанка вытирала рвоту. Мама нежно поцеловала меня в мокрый лоб.
- Отдыхай, я зайду попозже, проведать тебя.
Закрыв глаза, я провалился в сон, страшный сон, пытался проснуться, но никак не мог, только погружался в него все глубже и глубже.
Отсутствие ребра меня не беспокоило, все быстро зажило и я мог ходить. Приставленная ко мне служанка, та самая, которую я увидел, когда проснулся, была очень доброй. Она ухаживала за мной, готовила разные вкусности и много времени проводила рядом. Мне ничего не хотелось, а она пыталась меня вернуть к жизни. Я очень привязался к ней. Хезер стала мне как вторая мать, даже лучше. В ней было все, чего не хватало маме. Шли недели, я пытался забыть все, что со мной произошло. Но мама не позволила. При виде меня, смеющегося рядом с простой добродушной женщиной, в ней все закипало. И вот как-то проснувшись в хорошем настроении, я был удивлен, что одежда не готова и служанки нет. Быстро умывшись и одевшись, я пошел на ее поиски. Кого бы я ни спрашивал, а спросил я всех слуг, что работали в доме (благо было их немного), никто не знал, где Хезер. Близился завтрак. Готовила нам Хезер, временно заменяя повара. Наша повариха давно сбежала из поместья, заменить ее никто не соглашался, а Хезер решилась. Готовила она на ура, такой аромат исходил от каждого ее блюда, что невозможно было отказаться. Сегодня было как-то иначе. Я сидел в столовой, в полном одиночестве, но вскоре двери открылись, я, улыбнувшись, обернулся. Вошла мама, толкая перед собой тележку с дымящейся кастрюлей, я сразу же сник.
- А где Хезер? – спросил я, когда мама подвезла тележку ближе и переставила кастрюлю на стол. Пахло отварным мясом или чем-то похожим.
- Кто это? – как обычно бесцветным голосом спросила она, расставляя тарелки и столовые приборы.
- Ну… моя служанка, та, что обычно нам готовит. Ты ее сегодня не видела? – мама, взяла нож и стала нарезать хлеб.
- Нет. Я ее не видела сегодня.
- А вчера? – с надеждой спросил я. Мама стала разливать серый бульон, я особо-то не смотрел, запах стоял тот еще.
- Да. Вчера я ее видела. Она мне очень помогла, – я вопросительно посмотрел на маму, но отвел глаза, когда взгляд упал на ее шею, которую украшало изящное серебряное ожерелье с костяными подвесками. Кому-то подвески могли показаться странными, но для меня они были родными.
- Правда? Я рад. Она замечательная, я так рад, что она заботится обо мне. А чем она помогла?
Мама закончила разливать суп и села рядом со мной, приступив к еде так и не ответив.
- Ну, она способная, уверен, что она смогла те…
Я выронил ложку, улыбка спала с моих губ.
- Почему? – дрожащими губами вымолвил я, рассматривая содержимое тарелки.
Мама оторвалась от трапезы, посмотрела на меня и громко заорала, так, что от стен отразилось эхо:
- Все просто! Я тебя люблю! И никто не займет мое место!
После чего она спокойно продолжила отхлебывать суп, а я не мог заставить себя взглянуть на нее, чувствовал подступающий к горлу комок, стало тяжело дышать. Я отупело смотрел в тарелку, где плавал глаз и клок черных волос. Не выдержав, я истерически расхохотался. Мама молча продолжала есть суп, лично приготовленный ею из Хезер…
Прошло полгода, а может больше, я не следил за временем. Сегодня мама провожала меня. Несколько месяцев назад она отправила письмо в академию лордов и леди с просьбой о моем зачислении. Ответ она получила накануне, теперь меня ждала дальняя дорога в чужую страну, где мне придется чему-то учиться.
Дорога оказалась не такой уж и долгой, как я думал, - всего-то день пути. Было странно, что из зимнего месяца я вдруг оказался посреди теплого солнечного лета. Не верилось, что путь занял всего день, возможно кто-то использовал способности дара, сократив время пути. Академия представляла из себя огромное каменное здание серого цвета с остроконечными башнями и была окружена толстой высокой стеной с разводным мостом. Меня встретили, сопроводили в роскошные апартаменты, ничем не уступающие по своему убранству привычной мне спальни, правда были они светлее и ярче. Вскоре меня представили главе академии, я особо-то его не разглядывал, он быстро ввел меня в курс дела. Академия существовала только для лордов и леди. И попасть сюда могли лишь те, кто обладал даром и мог им пользоваться. Как я понял, меня научат законам, по которым живут лорды и леди, помогут освоить дар, чтобы лучше его контролировать. Еще научат ведению политических дел, расскажут о происхождении дара, его разновидностях и последствиях его применения. Обучение длится три года. Все вроде было просто и понятно.
Вскоре я понял, что был единственным из учившихся здесь леди и лордов (а их тут было очень много) кому едва стукнуло семь лет. Все, кто меня окружал, были старше. Самому младшему было двенадцать. Как потом нам объяснили на одном из занятий, дар должен проявиться не позже восемнадцати, но и не раньше лет десяти. Все, кто попадал в критерий между семью и десятью годами, являлись среднесложными, это означало, что их психика малость нестабильна. Те, у кого дар проявился от дня появления на свет до семи, считались опасными, крайне вспыльчивыми и воспринимали они всерьез только себе подобных. Если поначалу, попавшие в последнюю категорию, и были спокойны, то, становясь взрослей, очень менялись. Несмотря на это, самой элитой считали именно таких, второе место занимали проявившие дар в промежутке между десятью и восемнадцатью годами. А среднесложных относили к самому слабому классу элиты. Вроде не психи, но и нормальными их не назовешь. Жизнь в академии не сложилась, откуда-то все вокруг знали обо мне практически все. Ходили различные сплетни, это очень злило. Особенно один рыжий очкарик, гордившийся даром усиливать свой голос. Что он про меня только не говорил, как же ему это нравилось. Ведь как я понял, после окончания академии я вступлю в орден темных, а этот рыжик вступит в серый орден. Ордены плохо уживались друг с другом и часто воевали между собой. Люди естественно ничего не знали о внутренней политике лордов, которым поклонялись и служили. Все это я понял при изучении основ политики.
Академия была огромна, у каждого учащегося, кроме личной комнаты, было еще по три гостиных, где селили заскучавших по своим дитяткам родителей. Кстати, мама за все время моего пребывания в академии ни разу меня не навестила, даже письма не прислала. Столовая и библиотека были общими. Во время завтрака, обеда и ужина за столом я сидел один, никто не разговаривал со мной, сторонясь. А мне было все равно. Лично я приходил не трепать языком, а просто поесть манной каши - вся остальная пища у меня вызывала приступ непроизвольной тошноты. Рыжий в такие моменты окатывал грязью меня по полной. Как же хотелось придушить его, заставить замолчать. Наверно, я и дальше продолжал терпеть, если бы однажды, в самый обычный день, когда я, как всегда, ел свою манную кашу, он не перешел черту.
- А вы слышали последнюю новость?! – верещал он на всю столовую – Говорят, что муж леди Меркость не покончил с собой! Его убила жена вместе с сыночком! После чего они расчленили его тело и сделали из него бульон! Который сами же и сожрали! Ведь от них все работники сбежали! Они там с голоду помирают! Ха-ха-ха! А еще я точно знаю, что леди Меркость - шлюха! Готова раздвигать ноги перед каждым лордом! Ведь они ЭЛИТА! Обожают себе подобных!
Эта сволочь еще что-то продолжала верещать, а я мысленно подбирался к его шее. Он замычал, схватившись за нее, а его дружки, сидевшие с ним за одним столом, испугано стали перед ним скакать. Им казалось, что их говорун перестарался и сорвал голосовые связки, или подавился едой, пока трепал языком. Никто из них даже не сообразил, что его душат. А я продолжал его душить, чувствуя наползающий внутри холод, как случалось всегда, когда я применял дар. Он должен умереть! Ответить за свои слова! Он не смел трогать мою маму! Его шея казалась ужасно толстой и плотной, я стискивал ее изо всех сил, но не получалось промять ее полностью. Рыжий хрипел, его лицо стало красным, а глаза то и дело закатывались. Кто-то крикнул, что надо позвать старших и врача.
- Эй, отпусти его, тебя же поймают, – раздался шепот прямо мне в ухо - я испугался и разжал путы.
Оглянувшись, я увидел парня лет тринадцати. Он был невысокого роста, ниже своих сверстников, но не казался от этого младше. Длинные черные волосы до плеч, в левом ухе – серьга и ярко-розовый костюм, выделяющий его из всех. Он, чуть пригнувшись, сел рядом со мной, его зеленые глаза как-то похабно рассматривали меня, оценивали.
- Меня Карим зовут, я лорд Ронго, мы с тобой живем почти рядом. Не слышал обо мне? Да и не важно, - он беззаботно махнул рукой. - Глупо вот так душить при всех, – чуть скосив взгляд на приходящего в себя рыжика, сказал он. - Ты все равно его не убьешь.
Я озадачено уставился на него. Мало того, что меня раскрыли, так еще выходит я делал это зря.
- Ну, ты только первый год тут. Влияние дара на другого обладающего даром на втором году проходить будете. Так вот, у нас очень сильно ускоренная регенерация, да и сопротивляемость к чужим способностям офигительная.
Я сидел молча. Хочет сдать? Пусть сдает.
- Ну ты чего молчишь-то? Не боись, я тебя не спалю. Мне самому этот рыжий урод вот как надоел, – он провел по своему горлу ребром ладони. – Ох, как я его ненавижу! Столько крови из меня выпил в свое время. У самого порой такие мысли пробегали, что аж хорошо становилось.
Я если честно не понял от каких там ему мыслей хорошо становилось, но заметил, как его всего передернуло от удовольствия. Парень он был занятный, даже очень. Мы вместе ушли из столовой и с того дня, можно сказать, подружились. Но, если кто подумал, что рыжий подонок после всего с ним случившегося прекратил злословить, то сильно ошибся.
Он-то понял, что его душили, да и синяки на шее были тому доказательством, правда, они через пару дней прошли. Так вот с того дня он начал поливать грязью всех и все, припомнил каждого, кого уже перестал даже задирать. Ну, не учится парень на ошибках. Что ж, хорошо, я его научу - на всю жизнь запомнит. От Карима я многое узнал. Понял, что самое слабое у обладающих даром - это их глаза и гортань. Способы убийства были различны: можно было проткнуть глаза, либо утопить, сунуть лезвие ножа в рот и проткнуть его, залить в рот расплавленный металл, или еще что придумать, главное - полет фантазии. У Карима все сводилось к убийству при помощи холодного оружия, так как его способностью являлись руки-лезвия, способные разрезать или проколоть все, что угодно. Продумав план мести и успокоения рыжика до конца его дней, я стал за ним незаметно следить. Проникнуть в чужие покои было невозможно, вход охранялся, а на окнах красовались прочные решетки. Можно было конечно как-нибудь извернуться, при помощи Карима снять решетки и дождаться цели в комнате, но на крик жертвы могли прибежать. Да и способных разрезать такие прочные решетки было немного. Карима могли заподозрить.
Но случай отомстить выдался, и как нельзя просто великолепный. Рыжий был уверен в своей безопасности, поскольку калечить и убивать себе подобных было запрещено и могло стоить жизни. Но я знал, что выкручусь. Я одел на лицо маскарадную маску, а на ноги ботинки на платформе, используемые для спектаклей, чтобы увеличить рост, сверху длинный плащ, все это барахло Карим достал. Во всей этой бредовой одежде я ждал рыжика в западной библиотеке, ее почти никто не посещал, книги там были старыми и неинтересными. Но я знал, что жертва придет сюда сегодня, причем один. Этот очкарик втайне увлекался поэзией и любил почитать стихи старых поэтов, а поскольку на чем свет стоит поносил любителей книг, то боялся, что его застукают. Книги запрещено было выносить из зала, поэтому ему приходилось читать в библиотеке. Карим обещал отвлечь служащую библиотеки, выманив ее под каким-нибудь предлогом. Все шло по плану, я прятался внутри, проникнув никем не замеченный. Карим снаружи выжидал, когда появится рыжий очкарик. Пришел он, как и всегда, ровно в полдень, минута в минуту. Прошел вглубь стеллажей и стал рыскать на полках, ища что почитать. Карим выждал немного, затем приступил к действию. Не знаю, что он там сказал библиотекарше, но она тут же встала, крикнула рыжему, что отойдет на минутку и запрет дверь, и сразу ушла. Рыжему было все равно. Запрут, так даже лучше, сможет не шугаться всяких звуков, боясь, что кто-то его увидит. Рыжий очкарик зачитался и ничего не слышал вокруг. Я тихо подкрался к нему сзади. Силой я стиснул его шею, он не ожидал и чуть не опрокинулся вместе со стулом назад, но удержался. Я оттянул его за шею так, что он был вынужден задрать голову вверх, так, что мне стала видна его побагровевшая рожа. Он в ужасе уставился на маску кролика, руками судорожно пытаясь скинуть путы с шеи и закричать. Открытый в крике рот, глотавший с усилием воздух, позволял видеть его кривые зубы и даже гортань с гландами. Через пару секунд он корчился на полу, выплевывая море крови, а его трепыхающийся язык валялся у моих ног. Я наклонился к ревущему, хрипящему рыжику и с усмешкой прошептал:
- Запомни, рыжий. В следующий раз следи за своим языком, – на прощание я наступил на дергающуюся плоть.
Карим просто тащился от того, что мы провернули, и при этом остались абсолютно не причем. Рыжий выжил, хотя и потерял много крови. Его родители приехали сразу и увезли своего сына домой, поправлять здоровье. Было ли расследование? Не знаю, нас никто никуда не вызывал и ни о чем не расспрашивал. Как стало известно потом, рыжий написал объяснение случившемуся. Он якобы заснул на стуле, упал и откусил себе язык. Зачем он соврал? Мне было все равно.
Наши отношения с Каримом были странными. Как я понял, ему нравилось спать с парнями, но, кроме поцелуев и легких касаний, между нами ничего не было. Он мне нравился, но я боялся близкого контакта, хотя был не против проводить время с женским полом, но моя грубость оттолкнула их. Я выглядел старше своего возраста и, когда они узнавали, что я их младше, они более не хотели со мной общаться, считая, что не должны терпеть грубого поведения от того, кто еще не дорос до серьезных отношений. С Каримом мы всего лишь забавлялись, и он никогда не на чем не настаивал и не предлагал того, что бы могло нас с ним рассорить. Перед отъездом Карим пообещал навестить меня, когда я закончу обучение. Последний год пролетел быстро и был скучным. Меня посвятили в темный орден, главой которого оказался никто иной, как глава академии. Звали его Серджи Радуо. Это был мужчина лет пятидесяти, крепкого телосложения с орлиным носом и злобными глазами, от него исходило могильное зловоние. Седые волосы ниже плеч, и ходил он всегда в черной мантии с красными вставками. Такую мантию мне тоже вручили. На прощанье глава сказал, что будет рад увидеть меня на съезде темного ордена и добавил: «…если вы того сами захотите, мы будем ждать…». Если честно на эти заморочки с орденами, их постоянную борьбу за власть, мне было наплевать. В тот момент я жизненно ощущал нехватку мамы. Хотелось ее поскорее увидеть. Все же мне было едва десять и хотелось ласки, пусть и холодной, но все же родной.
Увидеть маму спустя три года было как-то странно. Сказать, что она изменилась, значит ничего не сказать. Глаза блестели, бледно-серое лицо посвежело, да вообще она вся похорошела. Наше поместье тоже изменилось, появились новые работники и слуги. В доме теперь прислуживало больше рабов. Дела шли в гору. Понять перемену в поведении матери было сложно. Карим приехал спустя неделю после моего возращения. Он предложил поохотиться и я согласился. Это была непростая охота: мы отпускали раба и давали ему полчаса, чтоб сбежать, в случае, если мы его не находили, он получал жизнь и мы его больше не трогали. Но уж если находили, то живым из наших рук он не выходил. Карим был забавен. Его тяга к убийству переходила в возбуждение. Мне было немного противно наблюдать, как он испытывает эрекцию во время убийства. Но только в такие моменты он становился по-настоящему шикарен: обрызганный кровью, с вырванным куском плоти в руках и с томными, блестящими от возбуждения глазами. Красив по-своему. Когда он уезжал, мне становилось очень скучно. Мама старалась восстановить поместье, занимаясь этим все свободное время. Мне казалось ее поведение чересчур холодным. А бесцветный голос раздражал. Я вернулся, а она не обратила на меня никакого внимания. Что с ней произошло? Куда делось ее безумие? Ответ я получил даже быстрее, чем ожидал. Мама пришла ко мне ночью. Я проснулся, ощутив на себе ее тело. Открыв глаза, я с интересом ждал, что будет дальше. Напугать меня было сложно. Она посмотрела мне в глаза, улыбнулась, прижавшись ко мне плотнее. Я обнял ее, ощутив холодное нагое тело.
- Юджи, мне так холодно… Ты согреешь маму?
- Что мне сделать, что бы тебе было тепло?
- Просто обнимай меня, вот так. И выслушай, что я хочу сказать, – она положила голову мне на грудь, плотно закрыв глаза. Я обнял ее покрепче, чуть растирая холодную спину и плечи. – Знаешь, когда ты уехал, мне стало так страшно. Я хотела вернуть тебя, но не могла. Я хотела написать. Приехать к тебе. Но не могла решиться. Потом подумав, я решила, что лучше нам побыть вдалеке друг от друга. Не потому, что я тебя разлюбила. Нет. Лишь потому, что я сделала тебя таким, каким ты стал. И чем больше я это осознавала, тем больше мысли о смерти посещали мою голову. Я задумалась обо всем, что совершила. И теперь, оглядываясь назад, вижу только горы трупов.
Ее тело задрожало, я разжал объятья, выше натягивая одеяло на плечи матери. После чего обнял ее поверх одеяла, стараясь, чтоб ей было теплее.
- Мне снились кошмары, Юджи. Все эти люди приходили и мучили меня! Особенно твой отец. Я даже перезахоронила его как полагается. Но он все равно приходит. Я понимаю, что это мое воображение. Но порой мне кажется, что я ощущаю его руки на своем теле.
Ее передернуло, потом она приподнялась и пристально посмотрела на меня своими черными глазами.
- Он приходит к тебе?
Я не ответил, отец перестал мне сниться с того дня, когда мама забрала мое ребро. Больше я о нем старался не вспоминать.
- Но знаешь, Юджи, теперь мне лучше. Наверно, я стала ощущать себя живой, когда получила свободу. Почувствовав вкус к жизни, поняв, что я могу создавать, а не только разрушать, мне захотелось любви. И тогда появился он.
Я пристально посмотрел на нее.
- Я очень хочу, чтобы ты познакомился с ним. Он наш сосед, Гелен Терронико. У него есть сын твоего возраста, милый мальчик. Мне так хочется, чтобы ты его принял. Я желаю быть только с ним. Хочу выйти за него замуж, хочу, чтобы у тебя появилась семья.
Ощущение злости накатило на меня как бешеный зверь, сорвавшийся с цепи. Присев, так, что матери тоже пришлось привстать и сесть, я накинул на нее одеяло, успев увидеть всю наготу материнского тела. Испытал ли я смущение? Нет. Выбравшись из-под нее, я сел, свесив ноги на пол.
- Значит, пока меня не было, ты тут развлекалась? – говорить хотелось резко, но я старался сдерживаться.
- О чем ты, Юджи? – Она уставилась на меня во все глаза.
- О чем?! Ха! Пока я защищал твою честь в академии, ты тут раздвигала ноги перед каким-то лордом! Разрушила мою жизнь, а теперь хочешь счастья?! Какой-то семьи для меня?! Мн… - договорить я не успел, ощутив спазм в животе, от которого перехватило дыхание, и я упал на колени на пол.
- Значит, это я разрушила?! Маленькое отродье! Ты искалечил всю мою жизнь, родившись на этот свет!! – она зашлась в плаче. – Думаешь, я хотела?! Меня никто не спрашивал!…- она плакала, но продолжала крутить мои внутренности. - …Темный орден нашел мне мужа… все было решено за меня!! Мое тело отвергало тебя! Мой разум отказывался понимать, что ты мой сын! Я долго разглядывала тебя … хотелось полюбить. Я старалась, как могла! Как умела, выказывала любовь, будучи полной безумия! Тот мужчина был просто человеком - сосудом, в котором содержалось семя, породившее тебя! Его смерть была только началом к твоему безумию! Все было тщательно спланировано …– она плакала, такой я ее никогда не видел. Хотелось обнять, но боль не позволяла даже двинуться с места. – Теперь я свободна! Да, свободна! Ты показал себя во всей красе! Теперь ты их! И никуда тебе не деться…
Больше она не могла держаться, упала на подушку, ее тело сотрясалось от слез.
- Я теперь с-свободна!!! …и я хочу любить того, кого выбрала сама! Просто, я хотела успеть показать тебе, какой может быть семья…
Я молча сидел на полу, сжимая живот руками. Мама продолжала рыдать, впервые я видел ее такой ранимой, ищущей поддержки. Ее слова? Да я все забыл. С болью я встал. С болью дошел до ванной. Наклонился над раковиной, меня снова тошнило, как много лет назад, снова шла кровь, и на этот раз она не останавливалась. Слабость охватила тело. Ноги уже не держали, а меня все рвало кровью. Значит, я все же нежеланный ребенок? Тогда зачем я рожден? Будь все проклято! Как я всех ненавижу! Я не в чем не виноват! И мама тоже! Я так сильно ее люблю. И мне все равно, если она меня не любит! Я продолжал убиваться, сидя на полу, прижав колени к груди и обхватив их руками. Кровь продолжала сочиться, заливая грудь и шею. Наверно, хорошо вот так умереть? Ощутить покой. Мама вошла в ванну нагая, села возле меня, прижала к своей груди и стала баюкать. Ее холод казался теплом, ее объятья - нежностью. Вот так и умер бы сейчас… какое счастье…
Две недели она избегала меня, а я не знал, чем себя занять. Тогда, в ванной, я думал, что умру, но выжил. Во мне как будто поселилось две личности. Одна яростно кричала: «Убей!», вторая мягко умоляла: «Не надо!». Все же, первый позыв превозмогал и я убивал! Жалости не было, хотелось сочувствия. Но кто мог пожалеть меня? То чудовище, в которое я превращался? Карима больше не хотелось видеть, он лип ко мне как зараза, звал поиграть в «охоту». А я хотел прекратить, он обижался и уходил. Друг ли мне Карим? Или это просто встреча двух диких зверей? Объединившихся для одной цели – охота. Я не знал.
Мама пошла на контакт сама. Первая подошла, одев серебряное ожерелье с костяными подвесками на свою длинную тонкую шею. Я знал, что это значит. Ей, как и мне, было трудно просить прощения. Извиняться перед кем-то? Когда привык только обвинять - было сложно.
- Юджеб, я люблю тебя! То, что я говорила тогда - забудь! Мне трудно просить тебя. Но я прошу, прими то, что я любима и люблю, – она смотрела на меня пристально, с грустью. Я подошел к ней и обнял. Сказать «Я принимаю», «будь счастлива» - я не мог. Но видят боги, как я желал ей счастья! Моя мама. Только она имеет право обращаться со мной так, как ей захочется! Больше я никому не позволю!
- Я…хочу знать только одно. Ты не заменишь меня сыном того человека?
- Ты незаменим, – она нагнулась и нежно поцеловала меня в губы.
Дни летели за днями, недели сменялись месяцами, мама расцветала, а я высыхал. Несмотря на ее внешнюю холодность, если знать ее хорошо, то было видно, как она изменилась. Томный задумчивый взгляд и радостная улыбка на неподвижном лице. Даже темные наряды смотрелись более живыми. В доме с каждым днем становилось все лучше и лучше. Нас стали приглашать соседи, но мама посещала только лорда Терронико. Делала она это нечасто, дорога занимала почти пять дней туда и столько же обратно, она боялась оставлять меня одного без присмотра надолго. Я противился поездкам к лорду, я был еще не готов признать его.
- Юджи, умоляю тебя поехать со мной к лорду Терронико.
Пойманный по пути на улицу матерью, я недоуменно смотрел на нее.
- Я не поеду, – выдавил я, стараясь не злить ее, но и говорить так, чтобы она все поняла.
- Через неделю у его сына день рождения, – она расплылась в улыбке. – Мне очень хочется, чтобы вы подружились. Мальчик совсем безобидный, я уверена вы поладите, – в ее голосе слышалась радость. Да не хочу я никуда ехать! Она что, думает, что я вот так просто поеду и подружусь с ним?! Да никогда!
Вслух я ничего не посмел возразить. И уже на следующий день мы ехали на день рождения к сыну любовника матери. Если так подумать, я совсем забыл про свой. Да и никто ни разу не вспомнил. Я тоже не желал вспоминать. Пять лет прошло. За это время я не получил ни одного подарка. Мама запрещала выезжать в города, и я не мог себе что-нибудь приобрести. Все необходимое для меня она заказывала на дом. Быть против? Нет. Я даже не думал об этом. В игрушках я не нуждался. В книгах тем более. За три года в академии я успел начитаться. Друзья? Их мне хотелось бы много, но я не умею дружить. Боюсь их ранить. Вдруг я разочарую их. Или они окажутся рядом, когда я взбешен.
Дорога сильно утомила, а когда я уставал, силы частично покидали меня. И даром пользоваться практически не мог. Гелен Терронико оказался мужчиной красивым, волнистые, чуть длинноватые волосы, да и вообще весь такой идеальный, аж тошнило, а его сын - так вообще зайка. С ума сойти, куда я попал? На столе было в изобилии всякой снеди, но меня от одного ее вида мутило и бросало в дрожь. Приходилось вежливо отказываться. Как назло этого цыпленка посадили рядом со мной. Он весь аж светится от счастья. А от его глаз, выражающих «Будь моим другом!», я чуть под стол не полез, только бы не смотрел на меня. А после, вместо того, чтобы позволить мне присутствовать при взрослых разговорах, меня отправили с ним играть, в комнату загроможденную коробками, явно его подарками. Как же я зол! Прям убил бы его на месте. Но я сдерживался, да и сил после дороги и от голода не хватало.
- Меня зовут Эбери! Давай дружить! – он это так пропел, что меня скривило от слащавости. Еще и руку протянул. Что хочешь? Что бы я тебе ее пожал? Что ж пожму! Получай!
Мальчик чуть вскрикнул, схватившись за запястье и осел на пол. Что он так раскричался-то? Лорд ведь. Или нет? Я внимательнее взглянул на него - от него не веяло силой. От лорда Терронико навевало дождливым днем, мама излучала ледяной холод. Даже Карим пах – жаром как при плавке стали. А от этого миленького гаденыша не пахло, ничем. Значит еще не проявился. Или у него нет дара? Ладно, значит придется быть аккуратным. Я протянул ему руку, он как полный дурак улыбнулся и протянул свою, а я дал ему немного подняться и тут же отпустил, он опять упал и негромко заревел. Я потерял интерес. Он плакал, изредка всхлипывая, а я ждал. Когда же мне можно будет уйти?! На прощание я уничтожил все его подарки. Зачем? Хотелось нагадить ему в душу. Пусть видит, что друзьями нам не быть! Не хочу, чтобы этот цветок сначала подружился со мной, а потом узнал обо всем безумии, что я успел совершить. Пусть сразу видит какой я. И сам решает принимать или нет.
Вернувшись домой, я внезапно испытал огромный прилив силы. Разнес всю спальню, но никак не мог остановиться. Увидев проходящего мальчишку-раба, затащил к себе. Сорвал с него одежду и надругался над его телом, после разорвал на части. Мама, войдя, увидела меня: нагого, сидящего на полу, в крови и кусках чужой плоти. Нежно подняла меня. Откуда у нее только силы? В ванной она мыла меня, оттирая кровь и запах смерти. Сквозь гул, разносившийся в голове, мне слышался ее голос. Она что-то шептала, пытаясь утешить. А по щекам у меня стекали кровавые слезы.
Сегодня проснулся бодрым, обнаружил, что спал почти шесть дней. Голод не мучил, но было странное чувство, как будто я иду по улице абсолютно одетый, но уверен, что нагой. Хотелось мыться. Принял душ, это освежило и сразу вспомнилось все. Возращение домой, погром, убийство. Рассматривая себя в зеркало, заметил, что на животе, чуть ниже пупка, видны следы глубоких проколов. Откуда это? Наверно, поранился, когда буйствовал, успокоил себя. Вечером стало нехорошо, раны на животе кровоточили. Почему не помогла ускоренная регенерация? Ночью снилось будто несут меня куда-то. Чуть приоткрыв глаза, вижу неровные стены, нависающие со всех сторон. Голова кружится, меня кладут на каменную плиту. Надо мной склоняется человек в черной мантии и в маске из оленьего черепа с рогами. Вокруг толпились люди так же одетые в черные мантии. Появившимся в его руках кинжалом в виде змеи, он пронзает мою грудь. Невыносимая боль в сердце - как будто наяву. Хочу закричать, проснуться и не могу. Он резко выдергивает кинжал, кровь бьет фонтаном из моей груди, а стоящие вокруг люди наполняют золотые бокалы моей кровью и пьют, пьют… от их вида к горлу подкатывает комок. Пытаюсь вырваться из сна. Дергаюсь, падаю с алтаря и просыпаюсь… Фью… Приснится же такое. Рука скользит по груди, там легкий порез. Чувствую себя сошедшим с ума. Ложусь спать - утром пореза на груди нет...
Это вошло в традицию - брать меня каждый раз на день рождения этого слащавого Эбери. Мальчик все понял и больше не пытался дружить. А я и не собирался его переубеждать. Я хотел, чтобы он держался от меня подальше. Каждый раз как я его видел - бил. Применять на нем силу я опасался, он же человек, могу и убить ненароком. Драться я научился еще в академии. Жизненно важное, между прочим, умение. Возвращаясь домой, чувствовал усталость, порой впадал в безумие, мама только наблюдала. Иногда бывали провалы в памяти, сутками не помнил, что делал или даже больше, но понимал - совершил я что-то ужасное.
- Молодой лорд, – я обернулся, девушка судорожно сжимая руки, никак не решалась заговорить. Черное платье, белый фартук и волосы под чепчиком - служанка. – Простите, вы не видели моего брата?
- Твоего брата? – я не понимал о ком она говорит.
- Да, вы позвали его поиграть пару дней назад… с тех пор он не возвращался. Он такой, лет восьми… со светлыми волосами и карими глазами. Припомните, пожалуйста. Я должна знать, что с ним, – девушка нервничала, с трудом подбирая слова, говорить со мной ей было нелегко и страшно. А я прокручивал в голове последние два дня.
- Да, я вспомнил. Ты права - мы играли с ним, – я хотел уйти, не желая больше разговаривать на эту тему, но она вновь спросила, и я не смог не ответить.
- А где он теперь, господин? Я переживаю за него, у него слабое сердце, ему надо принимать лекарства.
Какая же она наивная.
- Можешь больше не переживать. Я поиграл с ним. Он надоел мне и я убил его, а останки скормил собакам. Не пропадать же добру. Как ты считаешь?
Она вскрикнула от ужаса и убежала, громко рыдая. Я сказал правду. Она же этого хотела? Хотела знать правду, вот она! Горькая для нее и сладкая для меня. Мальчик не виноват, он просто оказался рядом в момент приступа. На самом деле, я не хотел делать все это с его телом, но безумие не давало остановиться. Мне было плевать, парень это или девушка, разницы я не видел.
Так пролетели два года, гнетущую обыденность которых разбавляли только приезды Карима.
И вновь мама потащила меня на день рождения к Эбери - ему исполняется четырнадцать лет. Мне уже начинало казаться, что таким образом я отмечаю свое собственное. На этот раз, после званого ужина, лорд Терронико вежливо откланялся и ушел вместе с сыном. На следующий день ближе к обеду мы с мамой, а точнее она, прощались с лордом Терронико, его сына я не видел со вчерашнего вечера. Эбери вернулся неожиданно, я понимал, что нужно с ним попрощаться, чтобы не злить маму.
Наконец мы вернулись из этой чертовой поездки - с дня рождения этого слащавого сосунка. Как он смел! Не прощу! Ненавижу этого маленького недоноска! Он оскорбил меня! Из-за какого-то раба! Только мама имеет на это право! Я ему отомщу, сломаю то, чем он так дорожит!
Весь год я провел в мыслях о мести. Эти мысли лишали меня сил. Мама отказывалась говорить со мной о семье Терронико, и тогда я решил стать на время хорошим мальчиком, которым она бы могла гордиться, начал во всем ее слушаться. И все ради того, чтобы выяснить у мамы, чем гаденыш дорожит. Я разговаривал с ней о лорде Терронико, интересовался его жизнью. Даже спросил, выйдет ли она за него, но она не ответила. Я старался, чтобы она не заподозрила скрытого умысла в моих вопросах. А ее радовало мое спокойствие, я тщательно скрывал, что продолжаю убивать. И однажды я как бы невзначай поинтересовался, чем дорожит Эбери. Из ее рассказов я уяснил, что это - его приобретение, тот голубоглазый раб. Что ж, теперь дело за малым - дождаться. Это было сложнее, чем я думал...
Всю дорогу я нервно кусал губы, чтобы отвлечься, отчего они треснули и кровоточили. Мама была поглощена своими мыслями и по-видимому не замечала мое состояние. Приехав, я никак не мог дождаться, когда же смогу воплотить задуманное. Мальчишки-раба нигде не было. Эбери как чувствовал и спрятал его. Позже, когда нас, как обычно, оставили вдвоем, я ввел Эбери в шок, обрушив на него новость о скором слиянии семей. Я врал ему и получал удовольствие от его реакции. Он был так поражен тем, что ничего не знал. Пару раз пнув его, я ушел на поиски раба. Обыскав все, что только смог, я выяснил у одной из служанок, что раб Эбери живет с ним в одной комнате. И это слащавый сосунок? Да он просто похотливый маленький мальчишка, даже я себе не позволяю жить с кем-то. Хотя, я бы и не смог - затрахал бы и убил в конце концов. Лучше ни к кому не привязываться.
Проникнуть в спальню Эбери я смог только глубокой ночью. В комнате было светло от камина. На одной стороне огромной кровати, развалившись, спал Эбери. Это надо было видеть! Ноги в разные стороны, руки врозь, голова свисает с кровати, да еще пускает слюни. Впервые за долгое время я чуть не рассмеялся. Уверенности малость поубавилось. Захотелось простить. Но я не мог. Двинулся к другой половине, где спал его раб.
Он проснулся, открыл свои голубые глаза и уставился на меня. Невольно я покраснел, так на меня никто никогда еще не смотрел. Не скользя по телу похотливым взглядом или со страхом, а смотря в глаза чисто, невинно. Казалось его взгляд проникает прямо в мою душу, копается в ней. Мне чудилось, что от него исходит аромат цветов, такой сильный, что голова кругом. Хотелось пропитаться этим запахом, очиститься им. Встряхнув головой, чтоб прогнать наваждение от дурмана, я схватил его на руки и уложил на пол. Зачем куда-то идти? Пусть все произойдет здесь, так еще лучше. Он молчал ровно до того момента, пока я не задрал его ночную рубашку, обнажив худое бледное тело. Он открыл рот и я тут же прижал ладонь, заглушив странный звук. Раздвинув его ноги и разведя руки, я думал как это с ним сделать. Убей его! - пронеслось в голове. Нет, я не буду его убивать! Только изнасилую и все. Войду в него грубо, чтоб застонал так громко, что это разбудить гаденыша. А потом я посмотрю, какое у Эбери станет лицо. Пусть ненавидит еще больше! Так лучше! Я ведь его ненавижу! Возбудиться от худого, но изящного тела, лежащего подо мной, получилось легко - фигура у него была женственная, даже бедра и задница округлые. И если бы не явная принадлежность к мужскому полу, сказал бы, что плоскогрудая девушка. Я обильно смочил пальцы слюной и стал его подготавливать, мне не хотелось сделать себе больно. Когда я собирался уже в него войти, то поднял глаза, чтобы видеть всю боль, что он испытает. Проникнуть в него я так и не смог. Его глаза - меня затянуло в них. Вдруг вспомнилось все: детство, насилие, смерть, боль и грусть, одиночество, захотелось плакать. Я почувствовал на своей руке теплую влагу. Мальчик плакал, может от страха или… Внезапно что-то неслабо ударило меня по голове, плечам, оглушило, заставив вскрикнуть от неожиданности. Удар за ударом сыпались мне на голову, увернуться никак не выходило. Осознав, что удары наносятся подушкой, я приноровился, ухватил ее за край в очередном замахе, дернул на себя и услышал стон. На полу распростерся Эбери. Я вскочил и побежал вон, на ходу поправляя штаны. Что я делаю? Зачем? Он просто обозвал меня. Он не такой уж плохой. Ведь так? Но я не виноват, что по-другому не умею. Как глупо все получилось.
Утром, умываясь, я уже ни о чем не думал, лишь вспоминал, как, вернувшись, долго не мог уснуть - разнес всю комнату. Немного успокоившись, все же уснул. Снилось море, голубое и прозрачное. Впервые мой сон был таким чистым и светлым. Мне хотелось окунуться в море, смыть с себя всю кровь. С моря, прямо в лицо, дул свежий ветер, он принес с собой тонкий аромат цветов. Волны манили меня. Я только приблизился к ним, как сзади меня схватили чьи-то руки и утащили обратно во тьму.
Отбросив мысли о сне, стал вытираться и вдруг почувствовал, что внутри живота все горит. Подняв глаза, увидел в зеркале отражение мамы. Она стояла на пороге, недовольно хмурясь. Я обернулся, а она подошла и залепила мне пощечину.
- Зачем ты это сделал?! – после удара ее голос звонко отдавался у меня в ушах. Боль ушла. – Ты не представляешь, какой стыд я испытала, когда Гелен говорил со мной. Тебе так понравился его раб?! Или ты так ненавидишь Эбери?! Скажи мне, что твориться в твоей безумной голове, маленькое отродье?!
- Он оскорбил меня. Я хотел отомстить… я же его не убил, – я старался говорить безразлично. Мама обняла меня, нежно взяла за подбородок и легонько коснулась моих губ своими.
- Извинись перед ним. Ради меня. Ты сделаешь это? Ты обещал слушаться, – ее голос как всегда бесцветен, холоден, только под конец она чуть повысила его.
Какое это было унижение, стоять перед Эбери и вежливо извиняться. Я никогда не перед кем не отчитывался, а уж просить прощения! Но я это сделал. Стоял и извинялся. Увидев его раба, смотрящего на меня своими небесными глазами, мне вдруг захотелось извиниться и перед ним. Я стараюсь не пугать его и говорю, наверно, грубое, но все же извинение. Когда в ответ на мои слова мальчик протянул свою тонкую руку, я увидел багровый след на запястье, и вдруг понял, что держать его было не нужно. Его слабые руки не смогли бы причинить мне вред. Я не пожал протянутую руку, захотелось, чтобы его раны быстрее зажили, поэтому взял, как только мог нежно, и поцеловал. В глаза я старался ему не смотреть, больно они были странные. Рядом с мальчиком, Люцием, было спокойно, он излучал какое-то непередаваемое тепло. Неужели никто не замечает этого? Оторвавшись от хрупкой руки, я пошел прочь. В спину ударили слова гаденыша Эбери:
- Я тебя все равно не прощу!
- Мне твое прощение и не нужно. Я сделал, что было мне велено, – я тут унижался, а он еще и не прощает. Да больно надо. Пусть подавится. Отчего-то защипало глаза. Я уже сел в экипаж рядом с мамой, когда услышал, как он зовет меня. Мама чуть сжала мою руку, и я нехотя выглянул.
- Я тебя прощаю!
Меня ошеломили его слова. Я быстро скрылся в экипаже, сердце защемило. Оказалось, мне так нужны были эти слова - жизненно необходимо, чтобы кто-то простил меня. Всю дорогу до дома я плакал, душа моя болела и хотела покоя.
Прошел где-то месяц с возращения. Я вел себя тихо, мама больше не заговаривала о том, что случилось. Мне было пятнадцать и захотелось чего-то нового, захотелось испытать любовь. Может она и вправду меняет. Я поделился этим с Каримом, когда он приехал проведать меня. На что он рассмеялся и сказал: «Ради любви меняться не нужно. Я вот не меняюсь. И мне хорошо. Если тебя не примут таким, какой ты есть, значит, это – не любовь». Карим не говорил, что влюблен в меня. Да и это было бы глупо, мы и друзьями себя назвать не могли. Мы просто были очень похожи, и вместе нам было хорошо. Как о любовнике, я о нем не думал. И желания я к нему не испытывал. Мы дурачились, не более. А хотелось испытать что-то новое. Поделившись своими мыслями с мамой, я получил от нее неожиданный подарок. Она притащила девушку, дочь конюха, сказала: «Вот. Пробуй. Люби». Аллеян была девушкой хрупкой, почти моей ровесницей, глаза голубые, темно-каштановые волосы, почти черные. В ее глазах было смущение и страх. Ухаживать я не умел, при моем появлении она вздрагивала. Но я старался, как мог. Даже стал носить светлую одежду, изменив привычным черным и серым тонам. Но стоило до нее дотронуться, как она сжималась. Потом в страхе просила прощения. Первый наш поцелуй был краток и неприятен. Вскоре она перестала дрожать в моем присутствии. Ночами же я все больше скатывался в безумие, круша все снова и снова. В конечном итоге она вывела меня из себя - я просто затащил ее в спальню. Ни о какой нежности и слова не было. Я содрал с нее платье, раздвинул ноги и, притянув к себе, вонзился в ее тело. Нет, она не кричала, только беззвучно глотала слезы. Я овладевал ею, проникая быстро и резко - так, как мне нравилось. О ее удовольствии я даже не подумал. После она лежала на кровати будто сломанная кукла… К моему грубому поведению в постели она быстро привыкла. Сама старалась доставить мне удовольствие, сама снимала одежду, толкала меня на кровать и отдавалась моим безумным страстным порывам. Ее не приходилось заставлять. Ее глаза в такие моменты словно затуманивались, тело грациозно выгибалось подо мной. Мы научились дарить друг другу страсть. Приспособились. Но длилось это недолго. Все же я чудовище, монстр. И если не буйствую, круша и ломая все, что попадется под руку, то это просто минуты затишья.
Я увидел Аллеян сидящей на берегу реки с книгой в руках. Я не следил за ней и не держал взаперти. Когда она мне была нужна, она сама приходила, как будто чувствовала. В тот день я просто гулял. К реке вышел случайно. В лучах утреннего солнца она была прекрасна. Распущенные волосы развивались на ветру. Я подошел к ней, и Аллеян чуть вздрогнула, больше от неожиданности, чем от испуга. Натужно улыбнулась пухлыми губами и продолжила читать. Мне стало вдруг холодно, даже вода замерзла у берега, покрывшись тонким льдом. Аллеян передернула плечами, посмотрела на меня. Отложив книгу, легла и подняла подол платья, приглашая меня погрузиться в ее тело. Я опустился на колени, размещаясь между ее ног и попутно растягивая брюки. На ее лицо падали лучи солнца, из-за чего были плохо видны черты ее лица, только щурящиеся щелки голубых глаз. От толчка она дернулась, но сразу же придвинулась ближе. Почему-то мне стало вдруг неприятно, я и не заметил, как стиснул ее шею и чуть подал назад - раздался хруст и девушка обмякла. Закончив насиловать мертвое тело, я скинул его в бурный поток реки. Минуту наблюдал, как быстрые потоки воды уносят легкое тело. Подняв книгу, я направился прочь. Только выходя на дорогу ведущую к дому, я осознал, что сделал. Кровавые слезы тихо катились из моих лишившихся цвета глаз. Мама не расспрашивала, куда пропала Аллеян, - как всегда сохраняя спокойствие. Но спустя пару дней, за ужином, она все же не выдержала:
- А где Аллеян? – как обычно безжизненным голосом спросила она
- Её больше нет, – также холодно ответил я, продолжая поглощать манную кашу. Но увидев краем глаза, что мама застыла, молча ковыряясь вилкой в салате, я добавил: – Не переживай, я успел почувствовать, что такое любовь.
Мама улыбнулась и продолжила трапезу. А мою душу разрывала моя жестокость. Захотелось увидеть слащавого Эбери. Посмотреть на его счастливое лицо. Просто хотелось увидеть счастье других людей. А Эбери почти всегда улыбается. Вспомнился и тот мальчик-раб. Рядом с ним было приятно находиться, может желание убивать пройдет. После смерти Аллеян я совершенно перестал себя контролировать: убивал всех, кто был рядом, стал подозрителен, мне казалось, что они думают обо мне плохо, шепчутся у меня за спиной. Наверно, жителям поместья казалось, что вернулись времена безумия их госпожи. Мне нужно было отвлечься, а сдерживать себя в чужом доме было куда легче. Когда мама собралась повидать лорда Терронико, я напросился поехать с ней. Она согласилась. Всю дорогу я старался не думать о том, как мне хочется свернуть шею кучера, который казалось нарочно выбирает самую тряскую дорогу. А на привалах хотелось убить стража-повара, который готовил отвратную кашу. Сдерживать холод, рвущийся наружу, было еще сложней, даже больно. Виски сдавливало, хоть кричи. В пути я иногда забывался и засыпал. Пять дней показались вечностью. Уставший, измотанный холодом и головной болью, я хотел только отдыха и сна. Лорд Терронико, широко улыбнулся, увидев меня вместе с матерью. Мама сказала ему, что я устал, и меня препроводили в мою комнату, каждый раз восстанавливаемую до первоначального вида после моего отъезда. Поломав мебель, я уснул на полу в куче подушек и покрывал, скинутых со сломанной кровати. Проснувшись, понял, что спал всего от силы полчаса. Но выспался, как ни странно. Приведя себя в порядок, я пошел в комнату Эбери. Но внутри никого не было. Я осмотрелся, заметив, что комната у него очень светлая, не то, что моя - темная, даже серая. Все в комнате было аккуратно. Отметил, что в комнате теперь две кровати. Меня это удивило. Но какое мне дело. Повалявшись на кровати Эбери, чуть снова не уснул. Встал, подошел к большому окну. Вид из окна выходил на огромный, просто чудесный сад. Дома у нас тоже был сад, но садовнику не хватало помощников и выглядел он малость мрачновато. Оглядев сад, я заметил скамейку - на ней сидел, вроде, тот мальчик-раб, Люций - припомнил я. Сбоку появился Эбери с букетом цветов, он протянул его мальчику, тот взял и тут же выронил. Цветы разлетелись, упав на его колени и на землю вокруг ног. Эбери громко рассмеялся и стал их собирать. Я тоже хотел бы вот так смеяться. И чтобы мне улыбались при этом. Отойдя от окна, я сел в кресло у камина, стояла середина лета, поэтому дрова в нем не горели, а мне было холодно. Еще раз осмотревшись, я увидел то, на что раньше как-то не обратил внимания. На столике на тонкой ножке красовалась фарфоровая кукла. Подойдя, я взял ее в руки, она была большой и тяжелой. Я раньше ее у Эбери не видел. Кого-то она мне напоминала. Я хотел поставить ее назад, когда сзади резко распахнулась дверь и на пороге возник задыхающийся Эбери. Он протянул в порыве руку, его губы пытались что-то сказать. Из-за нехватки воздуха он никак не мог собраться.
- Отдай куклу! Пожалуйста, – в его глазах читалась тревога, а голос неуверенно дрожал. Я посмотрел на куклу. Чего такого в ней особого? Кукла как кукла. Позади Эбери появился запыхавшийся Люций. Тут-то я и понял, кого напоминала кукла. Но кукла явно была старее мальчишки-раба, значит, вот чем дорожил Эбери. Я улыбнулся краешком губ, захотелось его подразнить. Люблю смотреть на чужие страдания и мольбы.
- А если не отдам? То что?
Я вертел в руках куклу, ожидая реакции Эбери.
- Ничего, - растерянно прошептал он, не отрывая глаз от куклы. Конечно, что он мне может сделать? – Ты лучше положи ее. Пожалуйста, я сделаю, что ты захочешь! Только поставь ее на место, – его голос дрожал, казалось он сейчас заплачет, он был вежлив до тошноты. А мне было интересно, на что готов пойти мой названный братец ради какой-то куклы. Просто ради кучи тряпок и глины.
- Даже не знаю. Мне ничего не нужно. Хотя… может ты отдашь мне своего раба? – я сказал это просто в шутку, а он воспринял всерьез. Он посмотрел на куклу, потом на мальчика за своей спиной. Его губы задрожали, ладони сжались в кулаки. – Так что скажешь? Или может кукла тебе не нужна? Тогда я ее разобью? Можно?
Я просто хотел подразнить его. Ничего более. Я приехал не для того, чтобы делать ему больно. Просто, я иначе не умею! Стараюсь быть, как все, но не выходит. Не могу быть, как все!
При помощи дара я поднял куклу в воздух и надавил на нее. Мне хотелось легонько, но вышло сильнее, чем ожидал. Раздался легкий хруст. Я даже удивиться не успел, что она такая хрупкая, как Эбери метнулся ко мне, со всего маху ударив меня в челюсть. Я упал и кукла тоже. Эбери дернулся к ней, но не успел, и кукла звонко ударилась о каменный пол. Он склонился над ней. Я видел, как затряслись его плечи, послышалось глухое рыдание. Я встал, присев рядом. Эбери плакал, его трясущиеся руки пытались соединить два самых больших кусочка, оставшихся от лица куклы. Игрушка была безвозвратно потеряна. Кроме этих двух осколков, остальные напоминали крошку от яичной скорлупы. Я потянулся к рыдающему Эбери, но тот обдал меня жаром. Отдернув руку, я обнаружил, что сильно обжегся. Эбери повернулся ко мне, из его глазниц рвалось пламя, на зареванном лице читалась ненависть. Он кинулся на меня, повалив навзничь, уселся верхом и попытался ударить по лицу вспыхнувшими огнем кулаками. С помощью дара я удерживал его руки подальше от своего лица. В комнате стало непереносимо жарко. Мебель, не выдерживая этого жара, загоралась. Потолок треснул и посыпалась обжигающая крошка. Комната стала быстро наполняться запахом дыма и гари.
- Эбери, приди в себя! Придурок, это просто кукла! Очнись! ... Эбери, ты меня слышишь?! – я кричал, пытаясь привести его в чувства. Но я помнил, что при проявлении дар мог быть бесконтролен. Как будто у него имелась своя личная воля, которая кричала: «Вот я, хозяин! Подчини меня, если сумеешь! Укротишь - я буду твоей силой! Не сможешь - убью все и вся!» Мне было больно держать его даже даром, чувствовался сильный жар. Снаружи послышался шум, там кричали люди. Пришло понимание, что горит не только комната - весь дом охвачен огнем.
- Эбери! Ты сожжешь дом! Могут пострадать люди! ... Эбери! ... Я знаю, ты не простишь себя, если убьешь кого-то! … Приди в себя! Опомнись! … Знаю, это тяжело, но нужно!
Ничего не помогало, я почувствовал, что на мне уже начала гореть одежда. Внезапно, кашляя, к нам подполз мальчик-раб. Он склонился над нами, морщась от боли, сжал лицо Эбери в своих ладонях и, смотря ему прямо в глаза, надрывисто выкрикнул:
- Эбери! Не надо больше! Я буду твоей куклой!
Эбери, чуть вздрогнул, закрыл глаза и обмяк, упав прямо на меня. Я бережно отстранил его, комната была вся в дыму и огне, отчаянно захотелось на воздух. Легкие безжалостно начало драть изнутри. Дверь полыхала, охваченная огнем. Схватив Эбери на руки, я направился к ней. Он был тяжелым, но и я не слабак. Мальчик-раб, сильно кашляя, следовал за мной. Дверь под воздействием дара вылетела быстро. В коридоре, из-за густо валившего дыма, уже на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Чтоб не потерять Люция, ухватил даром полу его рубашки - чтоб не отставал. Мне не хотелось, чтобы из-за меня пострадал еще и он. В клубах дыма, наполнивших коридор, было невозможно понять куда свернуть, да и дом Эбери я знал плохо. На повороте я собрался повернуть направо, но Люций остановил меня и потянул в другую сторону. Вскоре нас нашла охрана и вывела наружу. От свежего воздуха, от каждой попытки вдохнуть поглубже - легкие жгло. Во дворе было темно, шел сильный ливень, нет… настоящий потоп. Я увидел маму, она улыбнулась мне - осуждения не было. Рядом с ней стоял лорд Терронико, белыми невидящими зрачками он смотрел в небо. Эбери без чувств лежал на каких-то покрывалах, временно заменивших ему постель. Я упал на колени и меня захлестнуло истерическим смехом, который не было сил сдержать. Люций подошел ко мне, он был весь перепачкан сажей. Запрокинул голову вверх, подставляя свое бледное лицо холодным струям дождя. Хриплым голосом он тихо произнес:
- Ты не виноват. Это было неизбежно.
Отредактировано Selestium (2012-04-24 01:18:44)