На улице невыносимая жара, а я как назло сегодня дома. Не могу спать. Ворочаюсь. Скидываю простынь, которой укрываюсь. Ну почему я должен лежать здесь один в этой душной пятиэтажке, а он там? С ней.
Ну и что, что она его жена. Отправил же он ее в Турцию, чтобы мы могли побыть вдвоем. Эти две недели были раем для меня. Только он и я… Все эти касания, поцелуи, ласки, попытки доставить друг другу как можно больше удовольствия…
А теперь вот. Сушите весла. Мы, кажется, приплыли. Жена. И он выселяет меня обратно к предкам. Пока это существо, которое он называет женой, там вопит о том, какой же «хорошенький у нее Володя». Тьфу. Противно. Он же мужчина, а не младенец. Зачем же так сюсюкать? Приторно сладкая…
Морщусь в темноте комнаты, как от зубной боли. Хочу вернуть эти две недели и прожить их заново. Какой же он горячий… опытный… в его руках я как кусок пластилина. Он лепит из меня все что захочет.
Переворачиваюсь на живот и впиваюсь зубами в подушку. Неужели ему самому не противно быть с этой. И ладно бы это был первый его брак! А то ведь первая жена у него ничего так… Воспитывает одна его первого сына. Костик и был тем, кто познакомил нас с Владимиром…
На улице поднимается ветер, и в комнате становится не так душно. Уже понимаю, что усну я только к утру. Сажусь на постели. Настроение уже зависло где-то на уровне температуры замерзания спирта. Встаю. Выхожу из комнаты и наступаю кошке на хвост.
- Твою мать, - ругаюсь шепотом, чтобы никого не разбудить.
Дохожу до холодильника и достаю бутылку холодного кваса. Ну хоть какая-то радость среди ночи. Беру из вазочки печенье и выхожу на балкон. На улице бушует природа. Еще полчаса назад на небе не было ни облачка, а сейчас все заволокло темными тучами. Где-то даже сверкают молнии. В клетке на столике мечется хомяк. Чувствует приближающийся дождь. Сую печенье сквозь прутья и неспешно пью холодный квас. Глубоко вздыхаю, вспоминая прошедшие две недели.
А и к чертям! Ставлю бутылку на столик и беру клетку, чтобы унести в квартиру. На улице уже сильный ветер и скоро пойдет дождь. Заношу. Возвращаюсь за бутылкой. Оказавшись снова в духоте квартиры, на некоторое время зависаю, размышляя над тем, закрывать ли балкон. Решаю, что нет, и возвращаюсь в свою комнату.
Снова ложусь и пялюсь в потолок. Владимир. Вла-ди-мир. Что же ты со мной делаешь-то, Владимир? Или я с тобой? Бросил бы ты эту фифу. Она ведь не удовлетворяет тебя. Тогда почему ты с ней? Эх. Мне не понять. Я еще молод…
Хихикаю в темноте. Все. Клиника.
- Максим, - оборачиваюсь на голос.
Ну вот. Мое личное чудо пожаловало. Мой младший братишка. Две недели не видел и скучал безумно…
- Что такое? Я разбудил тебя? – сто пудов, промчался как слон и хлопал там дверьми.
- Нет, - он стоит на пороге моей комнаты завернутый в простыню, - Просто я боюсь грозы. Можно к тебе?
- Конечно, можно, - с улыбкой говорю я, отодвигаясь и освобождая место для него.
Он осторожно подходит к дивану и, подобрав все концы простыни, плюхается на диван. А потом откидывает ее и прижимается ко мне. Всем телом. Горячей детской нежной кожей. Откидываю свои волосы назад и вижу его белозубую улыбку с такой же ямочкой на правой щеке, как и у меня.
- Опять у тебя волосы отрасли. Мама говорит, что у нее сын и дочка, которой она скоро косы заплетать начнет.
- Не начнет, - улыбаюсь.
- А мне даже челку длиннее не разрешает.
- Правильно. Глаза испортишь.
Перебираю пальчики на его руке, удивляясь тому, какая же маленькая у него ладошка.
- Ты говоришь, как мама…
Мы молчим. Так хорошо стало с его появлением. Он прижимается ближе, будто замерший воробушек, и утыкается носом мне в шею.
Люблю его. Безумно. Горло готов перегрызть любому за него.
Его жизнь только начинается… Он еще не все знает. Не все может понять. Да и надо ли? Сможет ли он принять то, что его любимый брат спит с мужчинами? Не начнет ли он ненавидеть меня за это?
- Максим, ты спишь? – поднимает на меня свои блестящие глаза.
- Нет, а что?
- Скажи, а наш папа ведь не уйдет?
- Что? Почему ты спрашиваешь?
- Просто у Стасика из третьего подъезда папа ушел…насовсем.
Даже не нахожу ответа. Лишь закусываю губу, надеясь на то, что в темноте он не видит выражения моего лица. Что я могу ему ответить? Что так чуть было, не произошло и с нами? Что мне было двенадцать, когда наш отец хотел свалить к какой-то стерве? Что я каждую ночь сидел на постели и плакал, слушая крики родителей и то, как отец по пьяни бил нашу мать? Что из этого я могу сказать тебе?.. Ничего. Потому что у нас образцовая семья. И эту легенду по негласному договору все мы будем держать для тебя, чем дольше, тем лучше. Ведь это ты вернул его обратно в семью. Он вернулся, как только узнал, что мать беременна.
- Максим, ты меня слышишь?
Я уже и забыл, что должен ответить.
- Нет. Папа не уйдет. Куда он уйдет? У него же есть мы. Спи.
Он прижимается ко мне, а я понимаю, что я такой эгоист. Ведь я сейчас разрушаю семью Владимира. Ведь и у него есть дети, которые зададут своей матери тот же вопрос. И что она им ответит? Он ушел к мужчине? Твою дивизию. Да я такой же…
Завтра же порву с Владимиром. Пусть он делает, что хочет, но я не хочу быть причиной…
Чувствую на своей шее руку брата и вздрагиваю. Он уже уснул. За окном шуршит дождь. Иногда комнату озаряют вспышки молний. Закрываю глаза.
Слышу звон битого стекла и резко вскакиваю. На улице уже светло. Брата рядом нет. А по моим щекам катятся слезы. Отчего?
Все просто. У меня нет брата. Он мне приснился. Успокаиваюсь. Вытираю слезы. Иду в ванную, чтобы умыться и придти в себя.
А потом иду в зал и сажусь напротив ящика, который за много лет открывался, наверное, от силы раза три. Тяну за ручку и моему взору предстают все те же детские вещи. Ползунки… или как их? Бело голубое шитье, которое мать сама пришивала к маленькому одеяльцу. Так и не выбросила. И не увезла на дачу пылиться. Закрываю.
К чертям. Подальше. Куда? На балкон. Стою пытаясь осмыслить этот сон… я понял. Так и сделаю.
Две тысячи десятый год. Июль. День двадцать третий. Я навсегда завязал с женатыми мужчинами…

P.S.
Посвящается моему не родившемуся брату, которому 23.07.2010 было бы семь лет.