В размеренном стуке дождя сквозь сон ему слышались голоса - чужие, низкие, словно раскаты грома. Адри не понимал, о чем они говорят, о чем предупреждают его.
       Солнечное утро, тем не менее, оказалось ничуть не лучше. Мало того, что Освальд разбудил Винсента только в семь утра и Адри пришлось собираться наспех, так еще в кабинете Филиппа барон натолкнулся на хмурого донельзя Ферье. Граф поначалу смерил его таким брезгливым взглядом, что Винсент не нашелся, что сказать.
       Филипп еще не пришел и, разумеется, пожеланий доброго утра от фаворита короля ждать не следовало.
       - А вы даже не соизволили переодеться, барон, - сказал Сэйлин, иронично разглядывая Адри. Ферье сидел в кресле короля, закинув скрещенные ноги на стол и подперев щеку ладонью. Граф определенно скучал. Голубой камзол, расшитый сапфирами и белые легкие кружева подчеркивали его яркую неповторимую красоту. Новые почти неношеные сапоги из белой замши едва задевали каблуками стопку каких-то старых пожелтевших от времени бумаг. Впрочем, так роскошно одеваться графа обязывало его положение королевского любовника. Адри в своей старомодной одежде на его фоне выглядел серой мышью.
       - Я слышал, что его величество назначил вас своим адъютантом?
       - Вы правильно слышали, - твердо ответил Адри, пристально глядя в насмешливые голубые глаза. Винсент начинал злиться - он откровенно не понимал предвзятого отношения графа к своей персоне. Еще через порог переступить не успел, а уже до смерти надоел Ферье?
       - Хотелось бы поздравить вас с назначением, но не могу, - ядовито улыбаясь, продолжал граф. Он протянул руку к горстке гусиных заточенных перьев и стал брать их одно за другим, придирчиво разглядывать, чтобы решить, какие лучше годятся для работы. - Видите ли, барон Адри, вам совсем не место здесь.
       - Это вы так решили? - Винсент неспешно прошел до стола и остановился перед Ферье, спокойно глядя на него сверху вниз.
       Однако графа это нисколько не смутило.
       - Я или не я - какая вам разница? Это факт, который бросается в глаза любому человеку при дворе.
       - Но я еще не был представлен ко двору.
       Ферье на миг замер, а потом, запрокинув голову, рассмеялся.
       - Помилуйте, барон! - воскликнул граф. - Да вы еще вчера вечером спать лечь не успели, а добрая половина знати Онтальи уже вовсю перемывала вам кости. А к утру они вынесли вам свой вердикт, который, по сути, совпал и с моим тоже. - Ферье прочертил пером в воздухе букву "S" и тонким голосом брезгливо изобразил придворных сплетниц: - Барон Адри? Кто это? Ах, не сын ли этого предателя Адри, что участвовал в убийстве короля Эдуарда? Какой ужас! Невероятно! Его величество слишком добры! - Сэйлин перестал дурачиться и сделался антагонистично серьезным. - Ну, и так далее... Разумеется, барон, вам никто ничего не скажет - не посмеет, пока Филипп держит вас подле себя, но если вы оступитесь, всего один единственный раз - против вас ополчится весь свет. Я просто даю вам чисто дружеский совет: забирайте ваш старомодный плащ и шляпу, садитесь на своего убогого ахалтекинца, рыжего вроде, и - как там дальше? - отправляйтесь в свой маленький горный замок, пока еще не поздно.
       Ферье наградил Адри лучезарной белозубой улыбкой и притворно-ласковым взглядом.
       Винсент внутренне кипел, дыхание его участилось, в душе болезненно дрожало что-то, но рука так и не легла на эфес шпаги, а с губ не сорвалось в ответ ни единого оскорбления.
       - Я не сделал лично вам ничего плохого, - Винсент сказал это и сам поразился, как ровно и спокойно прозвучал его голос, сколько благородного достоинства отразилось в словах. - Ваши насмешки могли бы задеть кого угодно, граф, и возможно, что меня тоже, если бы были обоснованы хоть чем-нибудь. Я не нанес вам ни одного оскорбления, и не буду делать этого даже сейчас, несмотря на то, что ваш тон очень соответствует содержанию ваших измышлений. За совет дружеский спасибо, но он мне не пригодится. Я не могу позволить себе прислушиваться к советам человека, который, не зная меня, заочно считает ничтожеством.
       Улыбка Ферье померкла. Еще какое-то время он пристально смотрел в карие глаза Адри, а потом отвел взгляд. Он хмыкнул в сторону и собирался что-то сказать, но в этот момент в кабинет вошел Филипп, одетый в черный простой камзол и белую рубаху. Кружевное жабо на шее монарха скреплял кроваво-красный рубин величиной с голубиное яйцо.
       Адри учтиво поклонился, а Ферье так и остался сидеть, как сидел.
       - Я вижу, вы уже познакомились? - король обошел Винсента и остановился позади своего кресла. Он мягко положил руки на плечи Ферье и тот, откинув голову, чуть улыбнулся монарху.
       - Барон имел несчастье выслушать мое мнение относительно его стиля одежды.
       Винсент, наблюдавший за этой сценой, в сердцах отвел глаза.
       - Смотрю, граф уже привел вас в состояние шока, Адри, - мягко сказал Филипп, не сильно сжимая пальцы на плечах своего фаворита. - Не обращайте на него внимания - он плохо воспитан. Надеюсь, вы не поссорились?
       - Нет, - неожиданно в голос ответили оба и, похоже, что это немного позабавило короля.
       Филипп не веря, но искренне улыбнулся, а Адри и Ферье на миг встретились недружелюбными взглядами.
       - Откройте окна, граф, - приказал монарх. - На улице светит солнце. Ни к чему сидеть в духоте. А вы, барон, займите себя чем-нибудь, пока я не придумаю для вас поручения.
       Ферье повиновался без желания, но и не делал недовольного лица - он молча встал, освободив место королю, потом один за другим открыл настежь все три окна и, взяв со стола одно гусиное перо, сел в кресло у стены, неприлично опершись спиной на левый подлокотник и закинув ноги на правый. Сэйлин вертел перо в руках, разглядывал то так, то эдак, подбрасывал над ладонью, потом ловил - забавлялся, точно породистый кот, а Адри чувствовал себя так, словно устраивая этот спектакль, граф нарочно продолжает над ним издеваться.
       Пока Филипп сосредоточенно читал письма и писал приказы, Сэйлин ни разу не взглянул на Винсента, который отошел к камину и оттуда украдкой поглядывал в его сторону. Этот кошмар длился целый час. У Адри голова шла кругом. Он отворачивался от Ферье, старался смотреть в окно - туда, где зеленое море листвы нежилось в лучах яркого солнца, шелестом перекрывая птичий гомон, или в черную пустоту камина, но словно какой-то проклятый магнит манил Адри снова и снова обращать свои взоры к фавориту короля. Наваждение это уже через четверть часа кончилось полным поражением гордости Винсента - мало того, что барон совершенно не злился из-за недавней мелкой склоки, сейчас он безуспешно пытался очистить свой разум от видений, в которых делал с Ферье совершенно недопустимые вещи. Даже думать о его теле в присутствии Филиппа казалось Адри преступлением. Ему становилось душно в кабинете, полном свежего легкого ветерка, несущего сюда горьковатые ароматы сирени и терпкие запахи разнотравья.
       - Барон? - наконец позвал король, и Адри быстро подошел к монарху, в последний момент заметив, как Ферье бросил в его сторону насмешливый взгляд.
       Филипп протянул Винсенту скрепленный королевской печатью конверт.
       - Отвезите это маркизу Рене Морелу, дождитесь ответа и возвращайтесь назад. Адрес узнаете у Освальда. Вам все понятно?
       - Да, ваше величество.
       Адри взял конверт и, поклонившись, направился к двери - он уже выходил из кабинета, когда за спиной услышал голос короля, обращавшийся к Ферье:
       - Вы мне нужны, граф. Подойдите ближе.
       Последнее, что видел Винсент перед тем, как прикрыть за собой массивную резную дверь из красного дерева с позолоченной ручкой, это как Ферье подошел к королю и с улыбкой потянул камзол со своих плеч. Потом что-то глухо упало в кабинете - наверное, это были книги, сложенные в аккуратную стопку на краю стола справа от кресла короля.
       Адри и сам не заметил, что замер, стоя спиной к двери и напряженно прислушиваясь. Он услышал смешок Ферье, потом голос Филиппа, но совершенно не разобрал слов. Зато ярко представил, зачем королю понадобилось, чтобы граф подошел поближе. Почему-то сейчас это внезапно обескуражило Адри, всколыхнув в его чувственном сердце волну горестной ревности, словно Винсент имел на нее право. Это право ему дала Любовь, а она превыше всех существующих человеческих законов на земле! Увы, Адри жил среди людей и их законы чтил к своему несчастью. Только поэтому он, сжав зубы и скрепя сердце, не влетел отчаянно в кабинет монарха, а пошел прочь по коридорам, разыскал Освальда, расспросил, как проехать к замку маркиза Морела, собственноручно оседлал Каро, беспечно поболтал с молоденьким рыжим конюхом о лошадях всех пород и мастей, и поехал выполнять поручение короля. В общем, Винсент старался занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, что сейчас Филипп страстно берет Ферье, уложив его животом на стол и каждым отточенным ритмичным движением плоти внутри горячего тела выбивает тяжелые вздохи из груди, стоны с губ, мольбы о любви и бесстыдные пошлые просьбы. Не думать, как должно быть, изумительно красивы голубые глаза графа, затуманенные пеленой любовной неги, что дурманит сильнее любого крепкого вина; как ласковы его умелые руки, как горячи его мягкие губы - блестящие от тонкого слоя персикового масла! Не думать о Ферье...
       Маркиз Рене Морел, как оказалось, жил довольно далеко за городом - так далеко, что у Винсента сложилось впечатление, будто Филипп нарочно отправил его туда - только одна дорога до замка маркиза заняла у Адри час быстрой езды. Обратно ему было суждено вернуться уже после полудня.
       Морел держал большое поместье к югу от Онтальи. Говорили, что у него лучшие винодельни в Онтэ и, проезжая мимо роскошных виноградников, Винсент склонен был в это верить; их сочная зелень бросалась в глаза, застилая простор до самой кромки лесов, что от дороги, ведущей к замку Морелов, казалась темно-зеленой полосой. Здесь царила умиротворенная деревенская атмосфера: ветерок гнал с равнин запахи далеких дождей, в молодой зеленой траве, усыпанной всевозможными полевыми цветами, сердито жужжа, возились пчелы, стрекотали кузнечики и роилось множество других насекомых, в придорожной пыли бурно разросся подорожник, выпустив зеленые стрелки с семенами, которые часто навещали неугомонные воробьи.
       Адри пустил Каро шагом и ослабил поводья. Жеребец довольно всхрапнул, тряхнул головой, позвякивая кольцами уздечки.
       - Хороший мальчик. Иди вперед, - Винсент одобрительно похлопал коня по горячей твердой шее. - Вперед.
       Иногда оступаясь на камешках, Каро уверенно зашагал по дороге - он сильно устал, но голос и ласка хозяина придавали ему сил.
       На одиноком холме среди зеленых равнин возвышался знаменитый замок Морелов. Знаменит он был тем что, по сути, представлял собой развалины старой крепости Ашайре, еще более древней, чем Вороний замок. Мощные стены из красного кирпича под солнцем казались бледно-рыжими - они давно обветшали местами и где-то утратили часть верхних зубьев, но по-прежнему защищали огромный двор и жилую часть построек от напора полевых порывистых ветров и стихий.
       Адри проехал вдоль восточной стены, свернул к раскрытым настежь воротам и тут же почувствовал себя так, словно попал на шумный рафинский базар - только там могла царить такая толкотня, суматоха и гомон. Винсент поначалу даже осадил Каро, пытаясь определиться, как пересечь широкий запущенный двор, чтобы его лошадь ненароком никому не отдавила ног. А тем временем на барона никто не обращал никакого внимания; крестьяне туда-сюда таскали хворост и тюки, толстый лысый кузнец, расположив свою кузню у центрального колодца, подковывал гнедого старого мерина, который недовольно мотал головой, что ужасно раздражало его хозяина - высокого молодого цыгана в пестрой жилетке и грязной рубахе. Только сейчас Винсент заметил, что во дворе полно цыган, но то, что крестьяне совершенно не беспокоятся о своих карманах, поразило Адри еще больше. Он сам уже опасался оставлять Каро без присмотра - может Ферье и считал лошадь барона убожеством, но для Винсента Каро был другом, помощником и любимцем. А эти уведут - глазом моргнуть не успеешь.
       Тяжело вздохнув, Адри подтолкнул жеребца пятками в бока и не торопясь направил вперед. Над его головой прошла массивная каменная арка - взгляду окрылись три высокие башни замка с пустыми темными бойницами.
       Каро под ноги со звонким противным лаем бросилась маленькая лохматая собачонка, больше похожая на моток спутанных веревок, чем на животное. Наспех облаяв незваных гостей, псина бросилась наутек; следом пробежали трое цыганских ребятишек с палками и, подначивая друг друга, затерялись среди взрослых. Каро поджал уши, недовольно захрапел и Адри, успокаивая, ласково погладил его по гриве.
       - Спокойно, Каро. Спокойно.
       - Ваша лошадь мне мешает пройти, - вдруг услышал он позади тихий с хрипотцой голос и обернулся.
       Седой невысокий горбун с вымазанными сажей щекой и руками придирчиво смотрел на него снизу вверх. Отчего-то Винсенту он показался очень старым, хотя морщин на его лице было не больше, чем у любого шестидесятилетнего мужчины. Наверное, все дело было во взгляде - усталый, пытливый и тусклый - он смотрел в суть вещей и людских душ. Такие люди обычно хорошо знают жизнь, но никому об этом не говорят. Одет старик был хорошо, только из-за той же сажи его бархатный серый камзол покрылся черными неопрятными пятнами на груди и рукавах, а сапоги просто перепачкались в пыли и золе. В руках горбун держал пузатый котелок с какой-то мутной зеленой жижей; пар от нее разносил такой неприятный запах, что Винсент с непривычки на миг прикрыл нос ладонью.
       - Я ищу маркиза Рене Морела, - морщась, сказал Адри, думая только о том, как бы его не стошнило прямо тут. - У меня для него послание от короля.
       - От этого мерзкого извращенца, что тащит в свою постель невинных юношей? - резко ответил горбун, поморщился с отвращением, а потом сказал: - Идемте, - старик махнул рукой, приглашая Винсента следовать за ним, и пошел к замку - казалось, что толпа расступается перед ним совершенно неосознанно.
       Адри внутренне передернуло - за такой отзыв о короле можно было попасть на плаху, но на горбуна никто не обратил внимания, словно он не сказал ничего такого, о чем в этом дворе не знал каждый захудалый бедняк. Что-то неприятное кольнуло у Винсента в груди, и он снова вспомнил Ферье, стоящего на перилах босыми ногами, простирающего к небесам руки.
       Тихо выругавшись, Винсент последовал за горбуном. Они остановились у огромных окованных железом дверей и Адри спешился.
       - Танар! - старик позвал цыганского мальчонку лет десяти-одиннадцати и тот с радостью подбежал к нему.
       - Ты опять наварил этой дряни, Рене? - заливисто засмеялся он, с опаской поглядывая на котелок. - Не понесу я ее в подвал.
       - И не надо. - Старик кивнул на Каро. - Возьми у гостя лошадь и напои.
       - А-а, ну, это я завсегда.
       Мальчонка потянулся тощими руками к поводьям, но Винсент только крепче сжал их в кулаке. Танар немного удивленно приподнял черные густые брови.
       - Я бы хотел переговорить с маркизом... - начал было Адри.
       - Я - маркиз Морел, - недовольно фыркнул старик. - Чего вам еще? Отдайте коня и пойдемте в замок. Мне умыться надо.
       Винсент сначала удивленно уставился на горбуна, потом недоверчиво покосился на веселого Танара. У мальчишки были совершенно изумительные черные глаза - доверчивые и добрые.
       - Да не съест он вашу кобылу, - заворчал Морел, переступая через порог и исчезая в сумраке башни.
       Танар рассмеялся.
       - Давай твоего жеребца, не боись. Пригляжу лучше любого сторожа.
       Адри с глухой тоской отпустил поводья, и цыганенок повел Каро прочь, ласково разговаривая с ним - иногда нараспев, иногда просто. Винсенту хотелось думать, что он видит своего коня не в последний раз.
       Внутри замка царил такой же жуткий беспорядок, как и во дворе, и Адри удивлялся, каким образом Морел умудряется находить в этом хаосе нужные ему предметы. Горбун подошел к длинному низкому столу, заваленному ржавым оружием и старыми плетеными корзинами - поставил на него свой котелок.
       - Филипп давно мне не писал, - не оборачиваясь, сказал он, увлеченно разыскивая среди корзин какую-то особенную. Когда он нашел ее, то извлек из нутра светлую чистую тряпку, которая через минуту послужила Морелу полотенцем. У старой кадки, что стояла в углу, маркиз тщательно умыл лицо и руки. - Что нового при дворе? Как обычно? Травят, режут, обманывают друг друга? Или там появился хоть кто-то, обладающий зачатками совести?
       Горбун взглянул на Адри с липким вниманием в глубине выцветших зеленых глаз и Винсент понял, что он вовсе не ждет вразумительных ответов на свои вопросы. От противного мускусного запаха, исходящего от котелка, барона слегка мутило, к тому же тут еще воняло плесенью и гнилой соломой, валявшейся на полу, на лестнице, ведущей в узкий темный коридор, повсюду.
       На улице кто-то заиграл на гитаре, и ее мелодичный звук разбавил суетливый гомон двора ноткой прекрасного.
       - Ваше лицо, - горбун указал пальцем на собственную щеку, сопровождая свои слова этим выразительным жестом, - оно мне знакомо. Только вот не вспомню откуда. Мы с вами могли видеться раньше?
       - Боюсь, что нет, - вежливо улыбнулся Адри и достал из-за пазухи конверт. Он протянул его маркизу - тот вздохнул, а потом с неохотой надломил сургучную печать. Руки у Морела были покрыты густой сетью морщин, под кожей проступали тугие шнуры вен - старость сделала их уродливыми, словно ветви дерева.
       Маркиз беглым взглядом прочел послание и в тот же миг сделался мрачным, нахмурил косматые брови, сморщил острый нос. Он нехорошо посмотрел на Винсента. Барону сразу захотелось провалиться под землю от этого взгляда - туда, где тихо и темно, где можно затаится от всего непонятого.
       - Его величество приказали мне дождаться ответа, - вспомнил Адри.
       Морел всплеснул руками и нервно заходил взад-вперед. Он метался перед Винсентом, потрясая письмом короля, и бормотал на рафинском - "Аи сан мортен", что означало - "Настал день для бед". Адри прекрасно знал язык Рафины - почти так же хорошо, как свой родной. В Онтэ мало кто утруждал себя этим занятием; разве что купцы да люди, жившие в Альторрийских бухтах, но юный Винсент всю юность провел вдали от столицы и общества и увлечения для дворянина имел весьма странные. В то время как другие юные бароны занимали себя танцами и охотой, Винсент сутки напролет сидел над книгами, изучая морское дело, языки, до дыр перечитывал старые романы о рыцарях и доблестных отважных разбойниках. Он часто представлял себя бесстрашным пиратом или великим путешественником, добрым королем или доблестным рыцарем, лазал по склонам Ассирийских гор, спал на соломе и в траве, гонял тряпичный мяч с крестьянскими ребятишками, а набегавшись вдоволь, обедал в кухне для слуг, что сильно раздражало баронессу Адри. "Винсент, вы ведете себя недостойно вашего положения", - часто говорила она, но юный Адри слишком много вынес из гибели своего отца - он понял, что жизнь в любой момент из почета и роскоши может безжалостно бросить тебя в грязь - и к этому лучше быть готовым всегда. А тем, кто лежит на дне общества танцы и этикет ни к чему - для них гораздо важнее способность выживать. Положение? Какое положение? Все социальные условности - это выдуманный людьми миф, не имеющий к реальной жизни никакого отношения. Вряд ли человек успешный и блестящий смог бы понять всю практичность владения шпагой - для него это только атрибут чести, для Адри же это было весомым аргументом, чтобы остаться живым в банальной уличной драке; ему не раз приходилось встречать вооруженных до зубов бродяг, что неразумно льстились на его лошадь или кошелек. Когда Винсент в пятнадцать лет впервые убил человека - разбойника, напавшего на него в горах, Адри стошнило. Он сам был ранен в плечо, но своего врага по какой-то нелепой случайности насадил на шпагу, словно тетерева на вертел, попятился назад и, падая, просто зажмурился и выставил вперед руку. Только спустя минуту он очухался под тяжестью мертвого тела - тонкое лезвие, багровое от крови, прошло через сердце и легкое его врага, а потом криво вышло под лопаткой. Старый пьяный ворюга скончался сразу, а Винсент даже не помнил, как после добрался домой и, цепляясь дрожащими руками за ручку ворот, ввалился во двор весь в крови, грязи и слезах. Он до сих пор помнил запах своей первой человеческой крови.
       Морел тем временем перестал метаться и со странным любопытством всматривался в лицо Винсента.
       - Сын Жюльена Адри теперь адъютант короля, - Рене невесело покачал головой, иронизируя над превратностями судьбы.
       Адри сейчас очень хорошо понимал, что чувствует маркиз; ему самому до сих пор плохо верилось, что такое произошло с ним, с сыном убийцы Эдуарда, предателя и человека, который бросил вызов существующей власти... и проиграл.
       - Король в письме просит задержать вас на часок другой, - продолжил Морел. - Почему?
       Винсент, едва не выказав крайнего изумления, вызванного просьбой монарха, почти безразлично пожал плечами. Впрочем, кажется, он знал причину.
       - Его величество заняты графом Ферье.
       - Тьфу ты, - старик с досадой плюнул на пол и смял письмо в руке.
       - Простите, но вы очень странно реагируете на это, - осторожно подметил Адри, сделав от стола пару шагов назад, чтобы глотнуть свежего воздуха, который тянулся от дверей. На вонючий злосчастный котелок Винсент уже не мог смотреть. - Филипп имеет право уделять внимание своему фавориту.
       - Да плевал я на них обоих, - безразлично заявил маркиз, беря Адри под локоть и неторопливо уводя к лестнице, что вела наверх башни. - На вашем месте, я бы держался подальше и от одного, и тем более от другого. Но раз уж вы теперь адъютант его величества и вас требуют задержать ненадолго, идемте, угощу вас чем-нибудь. Будем обедать, как говорится. Сколько вам лет, молодой человек?
       - Двадцать пять.
       - Прекрасная пора.
       Они поднялись в светлую просторную полукруглую комнату(,) и Адри показалось, что он попал в одну из глав рыцарского романа; на стенах красовались лиловые полотна с изображением герба Морелов - серебряной змеи, обвивающей мощным телом черного голубя. Разглядывая эту странную сцену и всматриваясь в обреченно тусклые глаза птицы, Винсент поймал себя на мысли, что именно черные голуби по какому-то странному совпадению или злому умыслу, вьют гнездо под королевской короной на гербе монархов Онтэ. Такая вызывающая смелость Морелов запросто могла напугать любого здравомыслящего человека, но Адри вдруг поддался любопытству: каким образом и почему, старый маркиз мог оскорбительно отзываться о короле в то время, когда многие были казнены и за меньшие огрехи? Этот вопрос засел в мозгах Винсента(,) словно заноза. Он прошелся по комнате. Простая деревянная тесаная мебель вышла из моды еще в прошлом столетии: скамейки, застеленные волчьими шкурами, длинный стол, почерневшие от времени табуретки, с наваленной на них глиняной посудой - в столице уже давно ели и пили с фарфора. И все же, атмосфера дикости и подобной запущенности была милее душе Адри, напоминая ему счастливые моменты собственной юности. Кроме того, здесь не воняло гнилой соломой и странной жидкостью из котелка, которую невзлюбили все вокруг, кроме хозяина замка.
       - Теперь рассказывайте мне, молодой глупец, каким образом вы оказались в услужении Филиппа? - спросил Морел отеческим тоном, изредка поглядывая на Винсента. Маркиз собственноручно расставил на столе пару тарелок, чаш и деревянных вилок.
       - Простите? - Адри не сразу понял суть вопроса, а точнее одной едва уловимой детали в нем: с чего вдруг горбун обозвал его глупцом.
       Морел указал пальцем на скамью:
       - Садитесь сюда, - сказал он, потом дважды хлопнул в ладоши.
       Пожилой полный слуга появился на пороге - маркиз приказал принести вина, вяленого мяса, лук и сыр. Но слуга, видя, что у хозяина гости, заодно притащил жареного гуся, меда, свежих огурцов и винограда. Глядя на это деревенское великолепие, Винсент сознался себе, что здорово проголодался, а потому отказываться не стал.
       Морел набросился на еду так, словно не ел две недели.
       - Я сфидетельствофал на слувшанье по делу фашего отца на стороне обфинения, - сказал он, жадно уплетая жирную птичью ногу. Его губы двигались немного смешно, как у всех стариков, у которых выпала часть зубов. Глаза маркиза внимательно следили за Винсентом.
       - Зачем вы сейчас мне все это говорите? - Адри внутренне покоробило и он, хмурясь, хлебнул вина.
       Горбун проглотил мясо, вытер ладонью подбородок, покрытый седой щетиной, потянулся за своей глиняной чашей.
       - Хочу знать, рассказал ли вам кто-нибудь правду о гибели Жюльена Адри.
       - Моя мать отправила моего отца на плаху, - ледяным голосом проговорил Винсент, серьезно смотря на Морела. - Этого достаточно?
       Маркиз поставил локти на стол, держа перед глазами чашу с вином. Лицо его стало таким загадочным, что Адри начинал злиться.
       - Я любил вашего отца, - горько вздохнул Рене. - Он был моим самым близким другом и прекрасным благородным человеком. Если вы пошли в него хоть на десятую часть, вы можете гордиться собой.
       - Почему же вы тогда свидетельствовали против него? - с кривой ухмылкой поинтересовался Винсент.
       - Потому, что я не умею говорить неправду, молодой человек. - Морел снова взялся за еду, но уже неторопливо, с наслаждением. - Жюль был у меня пять или шесть раз за месяц до того трагичного дня, когда король Эдуард был отравлен синильной кислотой. Ваш отец у меня интересовался именно ей - это все, что я сказал на суде, и ваш отец знал, что я это скажу. Боюсь, что Жюльен действительно отравил короля Эдуарда, но Адри был лишь пешкой в большой игре. В таких играх главные фигуры всегда остаются невидимыми. Я говорил Жюльену, что он связался не с теми людьми и что гибель Эдуарда вряд ли изменит что-либо в этой погрязшей в разврате и коррупции стране. Увы, Жюль слишком верил в справедливость. - Морел искоса посмотрел на Винсента. - А вы верите в справедливость, молодой человек?
       - Верю, - твердо ответил Адри, вяло поедая виноград - его душистые зеленые ягоды опьяняли сладостью и ароматом первого летнего урожая.
       - Зря, - фыркнул маркиз, покачав головой. - Вам бы следовало поучиться у жизни таким вещам. У вас есть прекрасный пример того, что справедливости не существует. Ваш отец пострадал за дело рук своих, но с вами поступили зло, сослав жить в горах, в бедности и нищете.
       - У вас тут тоже не королевские хоромы, - пошутил Винсент и Морел в ответ улыбнулся.
       - Я, да будет вам известно, живу так, как хочу. Пожалуй, это все, - Рене обвел взглядом комнату, - это все я называю свободой. Старику не нужна роскошь и балы мне, сами видите, ни к чему, - Морел указал пальцем на свой горб за спиной. - Красоваться перед придворными дамами мне сами боги не велели. Все мое богатство - это наука да книги. Знания. Стремитесь к знаниям, молодой человек, они - суть силы и защита от врагов. Знаешь, что на уме у твоего соперника - считай, уже выиграл: и спор, и сражение.
       - Но у меня нет врагов, - мягко заверил Адри.
       Рене вздохнул.
       - Враги есть у всех. Особенно у юных, смелых и красивых. Особенно у тех, кто верит в справедливость. Вы молоды, энергичны. В вашем возрасте наивность защищает вас от мощной разрушающей силы вашей энергии и уберегает от поступков, способных перевернуть мир. Если бы вся молодежь знала жизнь такой, какая она есть на самом деле - со всеми ее горестями и тайнами, со всем ее коварством и беспощадностью, на Земле наступил бы хаос. Лицо, настоящее лицо жизни уродливо и безразлично - оно открывается человеку только в миг, когда он познает всю мудрость старости, болезней и горя. Юные никогда не приглядываются к этой истине, а потому жизнь для них прекрасна и мир их - только большая площадка игр. Люди ведь не от возраста стареют, молодой человек, - Морел сожалея, покачал головой, - они стареют от потерь, от скорби, от душевных мук. Люди стареют, потому что устают жить. Вы уже видели горе, но еще не познали усталости. Берегитесь жизни - она готовит вам серьезный урок, гораздо более серьезный, чем арест вашего отца.
       Адри хмуро слушал маркиза, и конечно, мог бы принять все его слова за бред старика, но Морел отличался удивительной ясностью взгляда. В мыслях и сердце Винсента зародилось плохое предчувствие, а Рене уже улыбался и разливал вторую порцию вина в их чаши.
       - Не слушайте меня. Ах, не слушайте, мой дорогой Адри. Я бываю совершенно невыносим. У меня же нет ни детей, ни внуков, вот, и учу жизни кого попало. Танара. Теперь вот вас. Пообещайте мне, что навестите старика Морела недельку через другую. Мне бы хотелось пообщаться с вами в неофициальной обстановке. Покажу вам свои виноградники. Я все же был очень привязан к вашему отцу.
       - Я заеду, как только смогу, - сказал Винсент, толком не представляя, когда наступит этот момент - находясь на службе у короля уже невозможно было принадлежать самому себе и вольно распоряжаться собственным временем - Адри это понимал хорошо. - Мне, наверное, уже пора, маркиз. Спасибо за гостеприимство.
       Морел с грустью кивнул.
       - Что ж, вы торопитесь, понимаю. Подождите четверть часа, я напишу ответ его величеству.
       - Благодарю вас.
       Морел поднялся из-за стола и пошаркал к двери. У порога он словно вспомнил о чем-то и обернулся.
       - Чтобы вы не скучали, пока я придумываю для Филиппа достойный ответ, я пришлю Танара. Он не силен в этикете, но болтун еще тот - не даст вам скучать.
       Адри вовсе не хотелось слушать цыганскую болтовню, но он зачем-то согласно улыбнулся Морелу и отвел взгляд.
       - Вот и хорошо, - сказал Рене, исчезая за дверью.
       Несколько минут мягкого ласкового одиночества стали для Винсента истинным подарком. Атмосфера вокруг будто разом пропиталась умиротворением и плавным течением времени. Суетливое щебетание воробьев под стрехой казалось Винсенту лучшей музыкой для слуха. Легкий теплый ветерок забирался сквозь стрельчатые окна вместе с прозрачной золотой дымкой солнечных лучей и гонял в воздухе искрящиеся пылинки; наблюдая за ними, Адри размышлял о словах Морела, о том, что более странных людей он никогда не встречал в своей жизни - разве что Ферье. Адри вспомнил, чем именно занят сейчас граф и тяжело вздохнул, сделался мрачным. Все, что минуту назад радовало его, потускнело, став незначительным. Задумчиво барабаня пальцами по столу, Винсент не заметил, как в комнату бесшумно вошел Танар.
       - Ух ты-ы! - мальчишка подбежал к столу и восторженно уставился на жареного гуся. - Вот свезло-то!
       Адри с легким удивлением наблюдал, с каким блаженным удовольствием цыганенок набросился на еду, при этом улыбаясь ему с полным ртом, но держась подальше - вдруг господину вздумается надавать ему по рукам за наглость.
       - Тебя что, родители не кормят? - этот вопрос напросился сам собой.
       - Почему, - чавкая, возмутился тот, - кормят.
       Танар проглотил кусок мяса и небрежно вытер рот рукавом бледно-красной рубахи.
       - Только у нас семья большая - не всегда успеешь что-нибудь урвать. А за обедом каждый сам за себя. Вот за что я Рене люблю, так это за то, что он меня в замок пускает, и к столу иногда.
       - Вот как? - Адри улыбнулся, дав тем самым понять Танару, что совсем не возражает против его нахальства.
       - Да ты не подумай, я ничего не краду тут, - заверил Танар, разбираясь с остатками жирной ножки. - Рене такой, что у него и красть стыдно. Нашего брата знаешь, как гонят с любого двора? А тут живи - не хочу. Вот сколько влезет. А Рене еще говорит, что это хорошо, что мы здесь, мол, всякие напыщенные снобы нос сюда совать не будут почем зря. - Танар немного наклонил голову вбок, как собака внимающая словам хозяина и спросил: - Что такое снобы?
       Адри невольно замер - и вдруг засмеялся.
       - Спросить уже нельзя, - недовольно надулся мальчишка, усаживаясь на место маркиза. - Чего я такого сказал-то?
       - Ну, не сердись, - весело попросил Винсент, понимая, что детская непосредственность Танара ему нравится, и хотя тот наверняка познал в свои годы и голод, и холод, и боль, он остался в чем-то невежественным, наивным и очень очаровательным. Открытость таких душ часто не импонирует людям, но только не тем, кто сам открыт. Адри уж снобом точно не был. - Забавный ты просто. Смешной.
       - Ага, - проворчал Танар, но улыбка уже ползла на его губы. - Ты и сам-то смешной.
       - Это еще почему?
       - А потому. Видел бы свое лицо, как во двор въехал. Растерянный, как дитя малое. Это другие, что раньше приезжали - важные, гордые, так нос задерут, что не видно, куда шагают.
       - Снобы, - улыбнулся Винсент, и глаза Танара озорно заблестели смесью веселья и благодарности. - Расскажи мне про Морела, - попросил Адри. - Чем он занимается?
       - Вино делает, - как-то недоверчиво ответил мальчишка, не отпуская глаз.
       - А котелок?
       - Какой котелок?
       - А тот, из которого воняло, и который ты не хотел в подвал нести.
       - Ах, это. - Танар пожал плечами. - Так про то каждая собака в округе знает. Рене снадобья делает. Лекарь он.
       Ответ цыганенка показался вполне искренним, но Винсент не очень поверил в то, что Морел - лекарь. Лекари в Онтэ были сплошь люди публичные, а хорошие - так просто герои, которых бы следовало знать в лицо. То, что маркиз занимался ядами у Адри уже не вызывало сомнений и если предположить, что король ценит в Мореле именно его талант химика, можно объяснить и странную смелость Рене в высказываниях.
       - А что у Морела в подвале? - спросил Винсент.
       - А мне про то говорить не велено, - нахально заявил Танар, уже основательно хозяйничая на столе и поедая, что больше всего приглянулось.
       Они с Адри улыбались друг другу и какое-то время молчали. Мальчишка торопливо набивал желудок, а Винсент с пониманием наблюдал за ним. Тощий цыганенок был - кожа да кости, угловатый, неказистый, растрепанный, как чертенок. А глаза все же были добрые.
       - Как там конь мой? - после долгого молчания поинтересовался барон. Совершенно искренне поинтересовался.
       - А что с ним станется? - отмахнулся Танар, довольно поглаживая грязными руками сытый живот. - Я его накормил, напоил и брату оставил приглядывать.
       - Брату? - забеспокоился Винсент.
       - Да не трусь ты. Мой брат знаешь какой? Он уже большой и лошадей страсть, как любит. Вот дай ему поводья подержать - так он и не выпустит. Тому только отдаст, кто ему коня вручил. Барка у нас лучше любого сторожа. Жаль только руки две. Ему весь табор лошадей стеречь дает.
       - Ворованных, - усмехнулся Винсент и Танар не стал отрицать очевидной правды.
       - И ворованных, - сказал он, потянувшись через стол к Адри и беря его за руку. - Хочешь, погадаю тебе? Я хорошим людям даром счастье предсказываю.
       Рука у Танара была теплая, легкая, ласковая.
       - И откуда знать тебе, что я хороший человек? - позволяя заглянуть в свою ладонь, спросил Адри.
       - А вот знаю, хочешь - верь, хочешь - нет.
       Танар деловито нахмурил брови, и Винсент едва не рассмеялся - так забавно это выглядело. Мальчишка с точностью копировал взрослых цыган, силясь принять важный серьезный вид, словно и в самом деле что-то мог разглядеть в его смутном неизвестном будущем. Адри не верил гаданиям - считал это одной из самых больших глупостей на свете, придуманных для успокоения собственной души теми людьми, у кого не хватает мужества творить свою судьбу самому. Такие считают, что все на свете предопределено, и вряд ли кто-то из них догадывается, что упрямство и железная воля часто могут изменить намерения судьбы на счет своего подопечного. Ну не глупо ли читать жизнь человека по руке, или в брошенных на тарелку бобах, или предсказывать по фигуркам плавленого воска?
       - Твоя жизнь полна опасностей, - Танар растерянно посмотрел на Винсента, видимо, помня о том, что только что обещал нагадать ему счастье. У этого искреннего простого мальчишки на лице легко читались любые эмоции: и радость, и смятение, и замешательство и неловкость, а потому Адри заулыбался еще шире.
       - Ну да, - сказал он с напускной гордостью человека, который ежедневно сражается с драконами, - у меня должность жутко опасная. Развозить почту в наши дни, знаешь ли, такое занятие... Бррр...
       - Смейся - не смейся, а я правду говорю, - вспылил Танар, с ослиным упрямством сжимая большую ладонь Винсента в своих хрупких пальцах.
       - Ну ладно, ладно, не кипятись, чертенок, - ласково сказал Адри, и кивнул на свою ладонь. - Ну, чего там у меня еще?
       Мальчишка, сопя и дуясь, повернул ладонь барона в своих руках под небольшим углом, чтобы лучше разглядеть линии.
       - Ты удачлив и рожден под счастливой звездой, но сейчас рядом с тобой я вижу человека - плохой человек, опасный, сильный очень.
       "Влиятельный, наверное", - подумал Адри с улыбкой. Его начинал забавлять весь этот разговор - и только.
       - Беречься тебе надо, - увлеченно продолжал Танар. Он указал пальцем в странный надлом на линии жизни: - Видишь вот этот разрыв? Он означает, что твоя жизнь продолжиться, но если ты не будешь осторожен, ты умрешь. И все это случится очень скоро. Тебя сердце держит рядом с человеком, который несет гибель и несчастья. Плохой человек.
       - Знаю, ты уже говорил.
       - Это другой, но для тебя он еще опаснее, чем тот, первый. Ты станешь великим, очень великим и сильным, но я вижу много врагов и бед в твоей жизни, много страданий - они уже пришли... А еще у тебя родителей нет.
       - Да, отца.
       - Нет, - Танар покачал головой, тряся черными кудрями, - обоих нет.
       Адри нахмурился и сурово посмотрел в темные глаза цыганенка.
       - Вот это уже не смешно и не весело, малыш, - сказал он, забирая руку у Танара.
       В двери ввалился запыхавшийся Морел со свитком и совершенно не обращая внимания на кусающего губы мальчишку, как и на хмурое лицо гостя, прошел до стола.
       - Танар, сбегай за лошадью барона. Живо давай, - приказал он, и цыганенок стрелой вылетел за дверь, даже не обернувшись. Морел смерил Адри хитрым взглядом, развернул письмо и стал вслух читать:
       - Ваше величество, я весьма польщен тем, что впервые за последние два года удостоился такого знака внимания от вас, как те несколько строк, что вы написали мне. Вы знаете, как я не люблю письма без содержания, но сегодня вы поразили меня - то, что вы прислали мне с письмом, сказало мне больше, чем можно было прочесть между строк. Вы, наконец, получите то, о чем просите меня уже пятнадцать лет, но и я получу в награду то, что сочту нужным.
       Маркиз небрежно сложил письмо пополам и протянул Винсенту, словно какую-то мелкую хулиганскую записку.
       - Каково? - бравируя, поинтересовался он, нарочно не замечая изумления на лице барона.
       - Что именно? - Адри медленно взял бумагу, да так и остался сидеть с протянутой рукой.
       - Мой ответ, - уточнил Рене. - Он вам понравился?
       Это был весьма необычный, странный вопрос, дикий в какой-то степени, ибо даже дураку было ясно, что Винсент не понял ни черта! О чем Филипп просит Морела пятнадцать лет? Какую награду собрался требовать горбун с короля?! И, главное, почему он, Винсент Адри, должен оценить содержание мореловского письма?! С какой стати все это зачитывается вслух адъютанту его величества, чье дело только доставить депешу быстро и так же быстро вернуться с ответом?
       - Знаете что, уважаемый маркиз, если вы хотели произвести на меня впечатление, то сделали это уже не единожды за сегодняшний день. Давайте остановимся на этой попытке, тем более что я не очень понимаю, какой реакции вы от меня ожидаете.
       Адри спрятал письмо за пазухой.
       Губы Морела странно скривились, предав его лицу какого-то комичного огорченного детского выражения. Горбун заложил руки за спину и, помолчав, помотал головой.
       - Никакой особенно. - Он вздохнул, развел руками. - Ну, признаюсь, ладно. Я думал, что вам должно понравиться.
       - Меня пугает та небрежность, с которой вы позволяете себе называть короля извращенцем, а потом пишите ему такие вызывающие письма, - задумчиво проговорил Винсент, глядя в глаза Рене с осторожным вниманием. - Вы уверены, маркиз, что не хотите переписать ваш ответ в более достойной форме?
       Морел возмущенно фыркнул, словно злой кот:
       - Вот еще! - Он заходил по комнате взад-вперед, ломая руки. - Я слишком стар, чтобы пресмыкаться перед Филиппом, и я слишком нужен ему, чтобы позволять себе то, что хочу. И думать то, что хочу. И говорить то, что считаю нужным говорить.
       - Почему? - спросил Винсент, вставая со скамьи и оказавшись на пути Морела к окну.
       - Потому, молодой человек, что еще мой прадед, имея дела с королями Онтэ, обезопасил себя великими сведениями о ядах и противоядиях. В нашем роду отец передает сыновьям свои знания, которых не найти ни в одной книге, не отыскать нигде в мире и не разгадать - сколько ни бейся. - Маркиз дружески похлопал Адри по плечу. - Я столько раз спасал Филиппа от отравлений, что у него передо мной необъятный долг. Он хочет, чтобы я взял себе ученика, но у меня нет сыновей, которым бы я мог доверить самое сильное "оружие" в Онтэ, - Рене многозначительно приставил указательный палец к своему виску. - А Филипп. Чего он только не перепробовал, чтобы убедить меня передать знания другим, совершенно чужим мне людям; он сулил мне золотые горы, положение при дворе, земли, первых красавиц государства, а когда не добился своего - угроз не постеснялся. Да и не сделает он мне ничего. Я ему нужен. Точнее моя голова, и заметьте, абсолютно целая и здоровая. Так что, ничего нового в письме, которое я написал, для Филиппа нет. Он просто избалованный, возомнивший о себе черти что мальчишка, который мнит, что может меня шантажировать сыном моего лучшего друга.
       Адри было неприятно слышать эти речи, но еще неприятнее думать, что все это - правда, а не старческий бред человека, который живет, словно в хлеву, бок о бок с цыганами и всяким сбродом. А уж каково было оказаться в центре противостояния маркиза Морела и короля Онтэ, Винсенту даже сравнить было не с чем: словно между молотом и наковальней. Мало хорошего. Адри совершенно не был готов к подобному. Поэтому, еще раз поблагодарив Рене за обед, барон без всяких комментариев попрощался с другом своего отца и покинул его замок. Весь обратный путь Винсент был мрачен и встревожен тем, какой будет реакция короля, но то, что произошло, повергло его просто в изумление - Филипп смеялся. Смеялся весело и звонко:
       - Ай да Морел! Вот старый пройдоха! - восклицал он, утирая с глаз проступившие от смеха слезы. Он перечитывал письмо маркиза вслух трижды ради удовольствия, и казалось, так увлекся, что забыл обо всем на свете. Хорошо, хоть Ферье в кабинете монарха в тот момент уже не было.
       Адри молча стоял по правую сторону от кресла и, глядя на Филиппа, отчего-то совсем не ощущал веселья - наоборот, горькое тайное отвращение затопило его разум. Это был странный день - пожалуй, один из самых странных в жизни молодого барона Адри. Вчера принесло Винсенту много сюрпризов: приглашение в Летний дворец, назначение адъютантом, известия о предательстве матери, неожиданное и неприятное знакомство с фаворитом его величества. Сегодня - породило череду вопросов, на которые Винсент никогда не хотел знать ответов. Он дал себе слово - не вмешиваться в дела Морела, особенно в его неприязнь с Филиппом.
       Для Адри наступили тяжелые трудовые будни. В короткий срок ему пришлось изучить все улочки и адреса Онтальи, все благородные фамилии, населяющие этот красивый белокаменный город, наскоро пришлось вникать, кто кому сват, кто брат, кто друг, а кто враг. Особенно Адри интересовала родословная графов Ферье. Оказалось, что Сэйлин был последним из этого благородного рода. Родителей его унесла чума, когда маленькому Ферье было всего пять лет; его воспитала и вырастила тетушка. Будучи замужем за виконтом Клаусом Сентфуа, который был ближайшим советником короля Эдуарда, она имела обширные связи со знатными родами Онтэ, и вероятно, что юный Ферье был рано представлен ко двору. Больше ничего Винсенту узнать не удалось. Вот уж о ком придворная знать предпочитала помалкивать, так это о фаворите короля. Кроме того, этим напыщенным зазнавшимся господам в последнее время и без Ферье хватало поводов для пересудов - внезапное назначение Адри действительно сотрясло дворянство Онтальи, словно гром среди ясного неба. На Винсента смотрели с любопытством, как на чудо, но не решались свести с ним дружбы. Филипп игнорировал все пересуды при дворе, предоставляя знати развлекаться в одиночестве. Адри тоже не обращал внимания на сплетни и шепот за его спиной - выполняя многочисленные поручения монарха, он был слишком занят для этого, а еще счастлив тем, что ежедневно видел Ферье, и хотя тот был холоден с ним, сердце Адри по-прежнему билось любовью. Распорядок дня барона теперь стал строго регламентированным; в шесть он просыпался, принимал ванну, в семь завтракал и ровно в восемь входил в рабочий кабинет короля. Возвращался в свои покои Винсент к полуночи, а то и позже. И все же, несмотря на жуткую усталость, он с нетерпением ждал восхода, потому что почти ежедневно, ровно в двенадцать часов барон Адри обедал вместе с королем. Там же обычно был и Ферье.

В понедельник утром Адри оседлал Каро и уехал куда глаза глядят. Задумчивый и молчаливый, он не следил за дорогой; едва оказавшись в полях, Винсент ослабил поводья и предоставил Каро самому решать, куда им ехать.
       Конь забрел в перелесок из сосен, мягко ступая по белому мху, вышел на опушку. Воздух был свеж, где-то в ветвях кривой старой сосны громко защебетал зяблик: "Фью-фью-фью-ля-ля-ди-ди-ди-ви-чиу", и ему с соседнего дерева тут же ответил другой - радостной звонкой заливистой песней жизни. Они перекликались, узнавали голоса друг друга в мерном гомоне птичьих пересвистов и шума лесных крон, а потом тот, что прятался в колючих ветвях старой сосны, вдруг вырвался пестрым пятнышком из зеленого плена и, пролетев над головой Винсента, устремился к синим ясным небесам. Адри смотрел ему вслед и, едва улыбаясь, завидовал его беззаботности, простоте желаний, стремлению быть. Птицам живется легко - им все понятно, суть их существования в том, чтобы опериться, продолжить род и уйти из мира, уступая поприще своих мелких птичьих забот новому поколению себе подобных. У людей все намного сложнее: у каждого свой смысл, своя судьба, свои ошибки и преступления. Часто один человек не понимает другого и разнится с ним привычками, характером, видением мира - тут уж не до единства плоти и крови - тут войны и потери пируют над трупами слабых и невинных, над разбитыми сердцами соперников и над изуродованными грубостью душами тех, кто нечаянно наступил на ногу соседу. Но кому важна такая борьба? Винсент помнил, что в священной книге богини Виты об этом было сказано лишь одно: "Война между Добром и Злом бессмысленна - у них равное количество побед и поражений в Вечности, которая их породила словно братьев - в один час и из одного чрева. Они так крепко связаны, что если погибнет один - и другого не станет". Вот и выходит, что людям нужна война ради войны. Добро и Зло в таком стремлении столь относительны, что их часто можно перепутать друг с другом и принять одно за другое. Истину увидит лишь бескорыстный.
       Адри заметил вдалеке знакомые очертания Ашайре - ее бледно-рыжие стены, высокие башни, возвышающиеся над зеленым морем виноградников, и в голове Винсента разом сложились воедино все вопросы, которые так мучили его с момента их последней встречи с Морелом, и которые он так боялся озвучить самому себе. Адри казалось, что Рене мог бы рассказать больше о смерти его отца, что он знал, что за люди стояли во главе заговора против короля Эдуарда, и если отец Винсента служил им верой и правдой, то почему они позволили его казнить? Морел показал барону лишь малую толику истины, утаив от него главное, зато тактично упредил об уроке, который готовит Винсенту жизнь. Адри начинало казаться, что все вокруг, словно сговорились пугать его смутными неясными предостережениями. Его сны. Морел. И даже Танар.
       - Танар, - это имя словно сорвалось с губ само собой, и вдруг Винсенту отчетливо вспомнился их последний разговор: "У тебя нет родителей. - Да, отца. - Нет, обоих нет".
       И ведь как раз это было около трех недель назад! Адри словно молнией шарахнуло - он сжал поводья в руках и с излишней решимостью толкнул пятками в бока Каро - да так, что тот от неожиданности захрапел, а потом галопом поскакал через поля к замку Морелов.
       Здесь все было, как в прошлый раз - цыгане, толкотня, суета и небрежный беспорядок повсюду. Винсент взглядом старался отыскать среди людей хрупкую фигурку Танара, но того, видимо, попросту не было во дворе. Оставить Каро в конюшнях без присмотра Адри счел неразумным - он разыскал Барку, брата Танара, которым тот так гордился и хвастался в прошлый раз. Нашелся он возле палатки кузнеца и, едва взглянув на этого рослого широкоплечего цыгана, ровно сидящего на длинной гнилой скамейке, Винсент понял, почему ему так доверяли лошадей. Барка оказался слеп от рождения и умом пятилетнего ребенка не превзошел. Лошади были для него игрушками: их теплые морды, их горячее дыхание, их грубые гривы нравились Барке, а лошадям нравился он - добрый и беспомощный.
       Каро фыркнул, и Барка встрепенулся, вытянул перед собой руки, будто ожившая внезапно неказистая статуя в черной рубахе и пестром лоскутном жилете без двух пуговиц, с худым каменным лицом, которое неожиданно озарила по-настоящему счастливая улыбка.
       - Лошадка, - сказал он, - а я тебя знаю.
       Каро мягко уткнулся мордой в широкие сильные ладони цыгана и умиротворенно прикрыл веки с длинными рыжими ресницами; до сих пор так он доверял только своему хозяину. После такого все сомнительные страхи Адри стали постыдными, и в груди сердце сжалось от жалости. Помешкав, Винсент осторожно вложил поводья в ладонь цыгана и поразился, с какой судорожной силой сжались его пальцы.
       - Посторожишь? - тихо спросил Адри и немного погодя добавил: - Пожалуйста.
       Барка заулыбался шире:
       - Ага, - и засмеялся отрывисто, гортанно, погладил Каро по холеному боку.
       Вздохнув, Винсент развернулся и направился в замок, разыскивать маркиза, он старался не думать о том, что только что видел, на душе и без того было скверно.
       Уже знакомый полный слуга случайно встретился Адри у самого входа в башню, и сказал, что на его счет Морел дал особые указания - сразу по приезду адъютанта короля было приказано немедленно проводить к маркизу, случись то ночью или днем, утром или вечером. "Филиппа - и того бы Морел встречал не столь расторопно", - с легкой иронией думалось Винсенту, пока Росэм - так звали слугу маркиза - вел Адри узкими коридорами и старыми сколотыми каменными ступеньками по лабиринту подвалов. Это было поистине жутковатое местечко, скудно освещаемое факелами, запоминающееся отсыревшими кирпичными эрозиями стен и давящими на сознание темными сводами потолка. Находясь здесь, можно было мигом забыть всю прелесть свежего воздуха и летнего ласкового солнца, словно попадаешь в другой мир - царство крыс и пауков, затхлых луж под ногами, запахов сырости, гнили, горелой смолы. Ухудшало все расстояние и время: в этих бесконечных лабиринтах оно то ли замедлялось, то ли останавливалось совсем, теряясь в мрачных зияющих чернотой прямоугольниках заброшенных ходов. Крепость Ашайре славилась своими огромными запутанными подземными лабиринтами - ориентироваться в них мог только человек знающий, любой другой бы пропал бесследно, погиб от голода и страха, или был съеден наглыми крысами.
       Росэм привел Винсента в большой зал с колоннадой, посреди которого Адри увидел длинный каменный стол с вырубленным в центре прямоугольником для огня - бывшее погребальное ложе, а ныне место для химических экспериментов Рене Морела. Сейчас многочисленные колбы в кольцах треног, наполненные разноцветными жидкостями, интересовали маркиза настолько, что он не заметил своих посетителей. Даже когда Росэм чинно доложил: "Барон Винсент Адри, ваша милость", Морел не повернул головы.
       - Филипп отпустил птичку из золоченой клетки полетать? - риторически спросил он у пустоты и немного погодя, добавил: - Присядьте, Адри, я освобожусь через минуту, а вы, Росэм, ступайте, - сказал он, добавляя в серую жидкость малиновую из хрустального пузырька, что в свете огня горелок искрился так, словно его стенки были сотворены из живительного золота солнечных лучей. Драгоценность в руках колдуна-горбуна - вот что напомнила Винсенту эта картина.
       Проводив слугу маркиза заинтересованным взглядом, Адри прошелся вдоль стеллажей у стены, рассматривая многочисленные флакончики разных форм и размеров, мешочки, набитые травами, ступки, тарелочки с цветными порошками, книги - такие ветхие и древние, что страшно было трогать - вдруг развалятся. Одна его сильно заинтересовала - она называлась: "Сказки древнего мира". Винсент никогда не слышал о такой книге. Рука сама собой потянулась к золоченому корешку.
       - Прошу вас, ничего там не трогайте, барон.
       От неожиданности Адри вздрогнул, задел рукавом стеклянный пузырек, стоящий перед книгой - тот соскользнул с полки и, ударившись об пол, разбился. Звук расколовшегося стекла взорвал подвальный покой, словно пушечный выстрел. Винсент обернулся, но Морел по-прежнему был занят своим делом.
       - Вы уронили очень сильное успокоительное, - безразлично уличил он Адри, - теперь мне придется неделю делать новое. Кстати, оно предназначалось графу Ферье.
       Адри подумал, что у горбуна глаза на затылке должно быть, и уже открыл рот, чтобы извиниться, но услышав о Сэйлине, разом позабыл обо всем.
       - Граф пьет успокоительное? - спросил он, задумчиво поддев носком вельветового коричневого сапога мокрые осколки. - Зачем?
       Морел оторвался от своего занятия и обернулся к Винсенту, вытирая руки о белое чистое полотенце. Их взгляды встретились в порыве взаимного любопытства.
       - У людей, не имеющих совести и сердца, тревожный сон. Вам есть до этого дело? - Морел улыбнулся совершенно беззлобно и прочел без труда ответ в карих больших глазах Адри. - Я слышал, вы предпочитаете мужчин женщинам.
       - Это правда, маркиз, и очень давно ни для кого не тайна. Моя матушка считала, что это от того, что мне не хватало мужской руки и отцовского воспитания. Кстати, она скончалась.
       - Да, я знаю. Бочки с маслом в подвалах загорелись. Жаль... Баронесса Адри не одобрила бы вашего интереса графом Ферье, да успокоит Вита ее душу в царстве смерти.
       - Откуда вы это знаете? - Винсенту стало немного стыдно из-за того, что в этот час он больше думал о Сэйлине, нежели о смерти своей матери.
       - О чем? О том, что ваша мать скончалась, или о том, что вас интересует Ферье? - уточнил Морел, направляясь к тонкой скамейке, рядом со столом - маркиз выглядел уставшим, и ему было необходимо присесть.
       - Давайте начнем в первого... Хотя можно и со второго, мне все равно.
       - Ну, тогда присядьте, наш разговор будет долгим.
       Винсент, в последний раз взглянув на разбитый пузырек, сел рядом с маркизом, возвышаясь над ним и спокойно ожидая ответа.
       - Я соболезную вам, барон, в виду смерти вашей матери, - Рене оперся ладонями о края скамьи, смотря перед собой блуждающим взором. - Не знаю, по какой роковой случайности до вас так долго доходило то, что уже месяц знает вся столица. Впрочем, об этом лучше не думать - слишком опасно делать выводы.
       - Вы хотите сказать, что король нарочно скрывал от меня это? - вопрос сорвался с языка прежде, чем Винсент успел в полной мере осознать смысл сказанного.
       Морел нахмурил густые брови, потер свое колено, точно оно разболелось к грозе.
       - Я никогда не обвиняю людей ни в чем без доказательств и вам не советую делать этого, молодой человек. - Рене досадливо цокнул языком. - Филипп склонен к странным и на первый взгляд необдуманным поступкам, но он не так прост, каким хочет казаться для всех. Я очень часто не понимаю, что творится в его голове, а сейчас не понимаю особенно, потому не рискую сделать преждевременные выводы и совсем не хочу тягаться с ним в поединке умов. А я, безусловно, человек не глупый, - Морел поднял указательный палец в воздух и погрозил им, бравируя последней истиной. - Вот что я вам скажу, барон, жить при дворе - все равно, что быть на поле боя: слегка зазеваешься и не поймешь, как умер. Яд - не самое страшное, от чего там можно погибнуть. Люди там сгнили душами - они играют друг с другом, словно кукольники марионетками; их лица холодны, а сердца черствее вчерашних корок. Вам с вашим обостренным чувством справедливости, как и вашему отцу когда-то, там не место.
       - То же самое мне сказал Ферье при нашей встрече. При нашей второй встрече.
       - А что он вам сказал при первой?
       Морел взглянул на Винсента как-то слишком внимательно, словно что-то насторожило его в поведении королевского фаворита. Адри чувствовал это едва уловимо, почти неосознанно и ему не нравилось такое ощущение.
       - Похоже, что граф интересует вас не менее чем меня, маркиз, как бы вы не убеждали меня в обратном.
       - Меня интересует ваша судьба, судьба сына моего друга Жюля, - укорил Морел с отеческой улыбкой, - а Ферье... Для него не свойственно желать людям добра, и я поражен тем, что его слова совпали с моим мнением столь точно. Я-то желаю вам добра, а граф пустыми словами не бросается, Адри, и слушать его опасно в большинстве случаев. - Рене вздохнул и задумчиво побарабанил иссушенными пальцами по краю скамейки. - М-да, - протянул он, а потом тряхнул головой и оживился. - Ну да бог с ним.
       - Вы сказали - в большинстве, - заинтересовался Винсент, - значит ли это, что мнение графа о том, будто бы мое место дома - в провинции верно?
       - Что бы он вам не наплел - это не из благих побуждений, Винсент. Язык королевского любовника - что точеная стрела, обильно приправленная ядом, и тот, кто такой стреляет, не промахивается, поверьте мне.
       - Я устал слушать все эти туманные предостережения, маркиз. - Адри некстати вспомнился Танар. Барон поднялся со скамьи, прошелся до стола и повернулся лицом к горбуну, глядя в его внимательные тусклые глаза, в его морщинистое худое небритое лицо. - А ваши утонченные метафоры это просто... - Винсент беспомощно развел руками, так и не сравнив вслух высказывания Рене с бредом параноика. Адри уже жалел, что приехал в Ашайре.
       - Я могу сравнить любую эфемерную суть с вещью вполне обычной, осязаемой, лишь пытаясь донести ее до сознания тех, кто еще не познал житейской мудрости и опасно беспечен, барон. Взять правду к примеру. Правда - это бриллиант с сотнями граней, каждая из которых только частичка общей картины целого мира. Человек, смотрящий через одну грань, видит мало, не понимает всего и не улавливает всей сверкающей многогранности и тонкостей бриллианта. Человек, разглядывающий мир со всех сторон, мыслящий, анализирующий, видит правду всю во всем великолепии и блеске. Он просветлен, и только он понимает цену этой драгоценности. Человек узкий, недалекий, примет бриллиант за стекляшку и выбросит. Человек мыслящий и внимательный возьмет себе и разбогатеет.
       - Иными словами, вы советуете мне совать нос во все дела на свете, касающиеся меня и не касающиеся.
       - Боже упаси. Как раз от этого я пытаюсь вас уберечь.
       Адри покачал головой и тяжко выдохнул, отводя глаза в сторону - взгляд его почему-то упал на разбитый флакончик с успокоительным.
       - Я не понимаю, чего вы от меня хотите, - сказал он с легким раздражением. - Мне бросить службу и уехать из столицы?
       - А вы сможете? - Пальцы Морела напряженно сжались на желтом дереве скамьи под ним - он ждал с замиранием сердца, с надеждой во взгляде, и все равно заранее знал ответ.
       Винсент просто опустил голову, скрестив руки на груди и глядя с досадой на кончики своих дорогих сапог. Он уехал бы завтра же, если бы не Ферье - Морел и это знал.
       - Что ж, я так и думал. - Рене вздохнул и, прихлопнув ладонями по коленям, тем самым поставил точку в этом, по сути, бесполезном разговоре. - Полно, барон, не сердитесь на старика за правду. Ваше дело - бросать службу или нет, кому служить, кого любить. Такие вещи человек должен решать для себя сам - всегда, даже ошибаясь. Вы очень похожи на Жюля в этом.
       Адри вернулся на скамейку и со вздохом присел рядом с Морелом.
       - Вы знаете, кто возглавлял заговор против короля Эдуарда? - спросил он очень серьезно. - В прошлый раз, говоря о том, что мой отец связался не с теми людьми, вы мели в виду их, ведь так?
       Морел в озадаченной задумчивости приподнял брови, плотно сжал губы - они слегка вздрагивали, словно он пережевывал то, что собирался сказать в ответ. Маркиз не смотрел в глаза Винсента и некоторое время молчал.
       - Я знаю, но вам не скажу. Нам обоим еще стоит пожить на этом свете, поверьте мне, - Рене поучительно ткнул указательным пальцем в грудь Адри, по замысловатой вышивке матового синего бисера на черном траурном бархате камзола, - особенно вам, молодой человек.
       - А как же вся ваша бравада о правде, Морел? - не отступал Винсент, слегка иронизируя над недавней метафорой о бриллианте и мыслящем человеке. - Я, выражаясь вашим языком, только пытаюсь заглянуть в бриллиант истины с другой стороны.
       Морел лукаво присмотрелся к своему гостю и рассмеялся - только совсем не весело, хрипло и тихо.
       - Купите алмаз в сто карат и выйдите на городскую площадь. Постойте с ним там, держа на вытянутой руке перед всеми. Я посмотрю, сколько вы проживете. Сейчас вы пытаетесь сделать именно это. Ну, сами подумайте, назову я вам имя виновника - и вы тут же по молодости и горячности дров наломаете.
       - Зачем же вы вообще начали говорить со мной на эти темы, господин маркиз? - немного разозлился Винсент, отчего-то снова мельком взглянув на разбитый флакончик на полу.
       - Я призываю вас к осторожности и просто хочу чтобы, идя по тому же пути, вы не попались в сети, в которые в свое время угодил ваш отец.
       Услышав последние слова, Адри ощутил странный толчок в груди.
       - Постойте, вы имеете в виду, что я... - он уставился на Морела с излишней решимостью в карих глазах. - Я его знаю этого человека, который стоял во главе заговора против Эдуарда, - догадался он со странным восторгом, и Рене понял, что болтнул лишнего, замахал руками.
       - Не хочу даже предполагать, о чем вы говорите...
       - Я его знаю, - настойчиво повторил Винсент, - и знаю хорошо, ведь так? У вас испуганное лицо, маркиз, а это значит, что я прав. Кто он? Учтите, не скажете, я сам докопаюсь до истины. - Со странным азартом Винсент начал размышлять вслух: - Это точно не Ферье - ему тогда было чуть больше двенадцати. Кто-то при дворе... Кто-то влиятельный... Тот, кто претендовал на трон. А на трон претендовали двое: Филипп и Ботри... Филипп бы в любом случае унаследовал трон. Неужели Ботри? А что если...
       - Ну, хватит! - сердито рявкнул Морел, даже подскочив на месте, словно игрушечный уродец, у которого снизу есть забавная пружинка. - Что вы знаете о Ботри, чтобы выводы делать?! Принц попросту толстый трусливый заяц, которому выгоднее сидеть - "тише воды, ниже травы", потому что Филипп бесплоден - он не может иметь детей, не сможет продолжить род! Потому он не женат! Ботри в любом случае получит трон рано или поздно - это знают все!
       - Значит Филипп?!
       - Нет! Да как вам в голову взбрело такое?! Ваши скоропалительные выводы - смертный приговор глупца! Вы ничего не знаете об этом деле! У вас нет ни единого доказательства, ни против Филиппа, ни против Ботри!
       - Тогда кто?! - не унимался Винсент.
       Морел вдруг как-то сник, утер дрожащей ладонью пот со лба и повалился боком на скамью.
       - Дайте мне воды, Адри, скорее.
       Даже в полумраке подвала было видно, как побледнело лицо маркиза, как его дрожащие сухие губы приобрели оттенок мертвенной синевы.
       Винсент, ругаясь сквозь зубы, бросился к столу, пытаясь отыскать среди груды колбочек, флаконов, ступок и прочего хлама, что-то похожее на сосуд с водой.
       - С краю - глиняный кувшин, - жалобно подсказал горбун, и его голос за спиной Адри казался слабым дуновением призрака, что подхлестнуло Винсента искать кувшин усерднее.
       Наконец он принес воды Морелу и помог сесть ровно, бережно придерживая за предплечье.
       - Простите меня ради Виты, - извинился он, - я не знал, что у вас слабое сердце.
       Рене кивнул, мол, ничего страшного и, ухватившись слабо за кувшин, жадно хлебал воду - у него плохо получалось, потому что больше проливалось мимо.
       - Вам нужно лечь в постель, - волновался Адри, мысленно кляня себя за свое проклятое любопытство. И чего ему захотелось выяснять правду, когда она, по сути, давно никого не волновала? И если бы не назначение Винсента адъютантом короля, о баронах Адри при дворе никто бы и не вспомнил. От таких мыслей было просто горько - и больше ничего.
       - Спасибо, - слабо проговорил Морел, отдавая кувшин Винсенту и стараясь дышать глубоко и ровно. Он уже мог сидеть сам - пусть не твердо, покачиваясь взад-вперед, с уставшим выражением лица. - Я не дойду до постели. Мне нужно просто посидеть немного - вот и все. Я не взял свое лекарство, к сожалению, - Морел посмотрел на стол, пытаясь найти альтернативу сердечным каплям, и нахмурился.
       Адри понял, что маркиз не нашел то, что хотел. Оставлять Рене без помощи было опасно. Винсент всерьез задумался: тащить Морела на руках по лабиринтам наверх или сбегать за его лекарством? Первое было - долго, второе - быстро, но оставить горбуна без присмотра Адри не решался.
       - Я могу принести его, - вдруг сказал он.
       Рене взглянул на барона с горьким скептицизмом в потускневших глазах.
       - Вы заблудитесь в подземельях, Винсент, и ваша гибель будет на моей совести.
       - Разве мой отец не говорил вам, что у меня феноменальная память, маркиз? - Адри немного улыбнулся, вспомнив, как Жюльен Адри гордился этой способностью своего сына, часто расхваливая его перед друзьями. - Я прекрасно запомнил дорогу назад. Я вернусь очень быстро. Только скажите, где лекарство?
       Морел, помолчав, кивнул.
       - Он мне все уши прожужжал о ваших талантах, - маркиз по-отечески погладил Винсента по плечу. - Ступайте. И помните, если вы не вернетесь через час, я пошлю на ваши поиски всех слуг, служанок, собак и даже лошадей.
       - Вы шутите, а стало быть, и жить будете долго.
       - А вы что, полагаете, что я умирать собрался? - Рене осторожно покачал головой, словно говоря незримым силам забвения и мрака: рано моей душе покидать мир и суету времени. - Я еще поживу, пожалуй, барон. Лекарство в спальне, на туалетном столике, в серебряном флаконе, - Морел ненадолго поднял в воздухе руку, изображая большим и указательным пальцем размер флакончика, а потом оперся двумя руками на скамью. - Запомнили?
       - Да, - Винсент уже направлялся к выходу.
       Оказавшись в мрачном лабиринте подземелий, он минуту вспоминал дорогу, а потом быстро зашагал вперед, отмечая в уме каждый поворот, словно на огромной незримой карте. Когда он попадал в длинные прямые коридоры - тогда бежал. А затем снова внимательно считал повороты. Беспокоится за Морела, который остался в подземном зале совсем один, Винсент себе не позволял - сейчас ему было важно как можно быстрее выбраться из лабиринтов и найти лекарство.
       Первая лестница наверх - факел слева при входе в коридор, и получается, что справа при выходе из него. На этой лестнице сильно сколот камень у третьей верхней ступеньки. Сейчас нога Винсента едва предательски не споткнулась именно об нее. А дальше длинный тоннель, пол которого усеян мелкими лужицами - их хлюпанье смешалось с торопливыми шагами, тихим эхом отскакивая от стен и потолка. Из-за этого акустического эффекта, Винсенту иногда казалось, что кто-то бежит за ним следом, и он частенько оборачивался, чтобы за спиной увидеть только пустынные ходы, лестницы, ветвящиеся перекрестки подземелий Ашайре, освещенные тусклыми точками факелов. Какой странный неприятный обман, от которого кровь временами стынет в жилах и заставляет затаить дыхание, будто это необходимо - прятаться от хищника, который живет в лабиринте и способен материализоваться из воздуха, схватить вас острыми когтями и, заглушая предсмертный крик, жадно впиться клыками в горло. Время больше не текло - оно застыло, но застыло лишь для человека, оставшегося здесь в одиночестве.
       Еще две лестницы наверх, одна вниз и последняя - самая длинная - к солнечному свету! Адри вышел в пустой каменный зал, залитый дневным ласковым солнцем и, наконец, полной грудью вдохнул свежий пьянящий воздух свободы. Теперь он особенно остро ощутил тревогу за маркиза - и со всех ног бросился искать кого-нибудь из слуг, потому что понятия не имел, где находится спальня хозяина замка. При входе на второй этаж Адри на пути попался Росэм - быстро объяснив ему, что к чему, Винсент потребовал отвести его в спальню, и после того, как заветный флакончик оказался в руках, они оба устремились назад - в подземелья. Старый слуга причитал набегу, клял себя за то, что сам не догадался принести хозяину лекарство, которое он использовал слишком часто за последний год, и от этих сокрушений его отдышка только усиливалась. Старый полный Росэм не успевал за молодым и сильным Винсентом, и тот в какой-то момент просто перестал его ждать, побежал вперед, бросив перед этим, что сам доберется до Морела намного быстрее. Так и случилось - горбуна он застал в том же неважном состоянии, в котором оставил три четверти часа назад.
       - Как вы? - спросил Адри, спешно протягивая Рене пузырек.
       Морел кивнул и взглянул на вспотевшего Винсента со смесью восторга и усталой благодарности.
       - Так быстро по этим лабиринтам даже я никогда не бегал, - сказал он с улыбкой. - Потрясающе.
       - Я рад, что вам лучше, - сказал Адри, переводя дыхание и с тайным облегчением наблюдая, как Морел себе на ладонь капает несколько капель, а потом, вслух досчитав до шести, слизывает их языком. - А теперь пойдемте, я помогу отвести вас наверх - свежий воздух вам сейчас необходим, и для того, чтобы это понять, не нужно быть лекарем.
       - Нет, - возразил горбун, выпрямившись, втягивая воздух в легкие долго и до предела, отчего его горб за плечами почти сгладился, - у меня здесь есть неоконченное дело еще.
       - Помилуйте, маркиз, - укорил его Адри, словно заигравшегося ребенка. - Какие тут могут быть срочные дела?
       - Танар. - Морел попытался встать, но его ноги были так слабы, что он тут же плюхнулся назад и остался сидеть так, как сидел до этого.
       - Танар? - уточнил Винсент. - А причем тут он?
       Рене горько взглянул в глаза своего гостя и тихо признался:
       - Мне потребуется ваша помощь, барон. Я не успел закончить противоядие. Я не могу сейчас сам - я почти не чувствую рук. Если в ближайший час оно не будет готово, Танар умрет.
       Последние слова Морела заставили Адри задуматься об очень неприятных вещах и сделать еще более неприятные выводы.
       - Вы испытываете на мальчике действие ваших препаратов? - риторически спросил он, нахмурившись. Винсенту было мерзко от этих догадок, противно осознавать, что в жизни очень часто так и бывает: одни люди используют других, более слабых, беззащитных, ради грязной выгоды. Их темные дела по-настоящему знают только их жертвы. Адри было досадно осознавать, что друг его отца способен подвергать серьезной опасности жизнь маленького мальчика. Да, может цыгане для избалованной вседозволенностью знати - сброд, грязь, плебеи, чья жизнь стоит недорого, но ведь даже среди людских устоев и жестокости должно быть место человечности.
       - Не надо его жалеть, барон, он отлично все знает и понимает весь риск.
       - Он - ребенок, - упрекнул Винсент в отчаянии.
       - Послушайте, - терпеливо проговорил Морел, вздыхая время от времени, - Танар -умный и смелый мальчик. Я его не обманывал, не тащил силком в подземелье, не заставлял ни разу делать того, чего бы он не захотел сам. Да, я плачу ему неплохие деньги, на которые его семья существует, и каждый раз перед новым приемом моих препаратов я подробно ему объясняю все, что от них бывает. У него всегда есть возможность отказаться. Я ни разу не подвергал его такой опасности, из которой был бы его не в состоянии вытащить.
       - Вы когда-нибудь ошибетесь, Морел, - Винсент прошел до стола, уже сосредоточено внимательно изучая то, что там дымилось, закипало, булькало и просто валялось. - Что нужно делать?
       - Для начала возьмите с полки книгу - "Сказки древнего мира". В ней записаны все мои рецепты.
       Адри прошел до стеллажей, взял книгу, почти не обратив внимания, как хрустнули осколки разбитого флакончика под его черными остроносыми сапогами из телячьей кожи, и вернулся к столу.
       - Почему вы не приготовили противоядие до того, как дали яд Танару? - спросил он, раскрывая книгу на первой странице и удивленно скользя взглядом по вертикальным строчкам непонятных закорючек - это не было языком ни Онтэ, ни Рафины, это был самый настоящий шифр.
       - Это сложный экстракт, который работает только десять минут после его приготовления. Нужно пить почти горячим. Я пытаюсь выяснить, будет ли он эффективен после двенадцати часов действия яда.
       - Танару сейчас плохо?
       - Он без сознания. Уже три часа.
       - Черт, - Винсент выругался едва слышно, но Морел обладал хорошим слухом - он виновато улыбнулся и снова отсчитал на ладонь шесть капель сердечного средства.
       - Переверните книгу вверх ногами, барон, - подсказал Морел, - и дайте мне. Свечу еще прихватите, будьте любезны.
       В зал вбежал запыхавшийся Росэм, едва держась на ногах. По его морщинистому лбу стекали капли пота, бледные рыжие волосы на висках слиплись некрасивыми прядями, красное донельзя лицо было исполнено страха и тревоги. Мучаясь от страшной одышки, слуга кое-как дошел до хозяина и шумно дыша, прохрипел:
       - Господин, маркиз... Вы... Вы...
       - Не сейчас, Росэм, - Рене принял раскрытую книгу из рук Винсента. - Мы с бароном очень заняты спасением Танара.
       - Да бог с ним, - простонал слуга, трясясь от волнения, - что с ним станется... Вам бы о себе подумать. А мальчишка... да там полный двор таких.
       Винсент внутренне полыхнул, а Морел даже бровью не повел.
       - Идите, Росэм, приглядите за мальчиком. Мы придем через полчаса, - повторил он, скользя взглядом по строчкам как-то странно для чтения - по диагонали снизу вверх.
       Росэм оторопел, но, охая, поплелся прочь из залы, налево по коридору - вероятно, как догадался Винсент - где-то там были небольшие комнаты и, учитывая, что подземелья Ашайре предназначались для укрытия, помещения эти могли быть вполне пригодны для жизни.
       - Эта книга, - тем временем продолжил горбун, не отрывая взгляда от пожелтевшей от времени страницы, - мое самое большое сокровище, Адри. Владея ей, можно владеть жизнью королей. Их беда в том, что их слишком часто травят, изощряясь все новыми и новыми ядами. Мне везут различные яды со всего света... Ах, вот оно, - Морел ткнул пальцем в правый верхний угол страницы и, забрав из рук Винсента свечу, кивком приказал вернуться к столу. - Давайте поторопимся, барон.
       - Давайте, - Винсент еще раз оглядел содержимое стола.
       - Возьмите красный порошок справа от вас, отмерьте на весах одну унцию и медленно, очень медленно добавьте в кипящую колбу.
       - В которую вы наливали жидкость, когда я вошел? - уточнил Адри, в точности следуя указаниям Морела.
       - Вы очень наблюдательны. Да, именно в нее, - голос маркиза звучал так довольно, что Винсент подумал: прямо как учитель на экзамене.
       - Что будет, если у меня не получится, Рене?
       - У вас получится. Не отвлекайтесь.
       Жидкость в колбе от добавления порошка цветом стала похожей на охру и поначалу вскипела так, что едва не выплеснулась через горлышко и не попала Винсенту на лицо.
       - Еще медленнее добавляйте. Малыми порциями, - посоветовал Морел.
       Адри казалось, что все его нервы сейчас лопнут, словно перетянутые струны на лютне. Даже дыхание его замедлилось. Пальцы налились свинцовой тяжестью, а разум стал чист и свеж, точно родниковая вода - Винсент четко слышал, понимал и выполнял указания Морела. В какой-то момент дело пошло так легко, что Адри начал верить в успех предприятия. Его бросало то в жар, то в холод - через четверть часа он снял свой камзол, оставшись в одной белой рубахе, рукава которой из-за своей ширины здорово мешались Винсенту. Он закатал их по локоть. В носу стоял терпкий запах адониса и чего-то еще - едкого и тошнотворного.
       Морел диктовал, что делать, уже почти не приглядывая за своим случайным ассистентом, когда же он закрыл книгу, то потребовал поднести к нему колбу с противоядием.
       Обмотав горячий сосуд полотенцем, Адри принес Рене готовую смесь - тот вдохнул ее запах с задумчивым лицом, словно пробуя редкое блюдо, и вдруг расплылся в улыбке:
       - Да у вас талант, барон, - сказал он без всякой лести.
       Разумеется, Винсент с ним не согласился, во всяком случае, до тех пор, пока не проверит действие противоядия на деле...
       Танар пришел в себя через двадцать минут - открыл черные глаза, поначалу совсем не узнавая маленькую комнатку с одной кроватью, приземистым каменным потолком, тускло освещенными факелами кирпичными стенами и стоящими у его постели людьми. Потом он узнал Рене и долго смотрел на молчаливого Винсента, иногда слабо и застенчиво улыбаясь ему. Через час вернувшийся с того света чертенок уже вовсю скакал вокруг взрослых и совал свой нос куда надо и куда не надо.
       Когда все поднялись из подвала в замок, был уже поздний вечер - звездный, пахнущий свежими луговыми травами и дождевой водой. Винсенту хотелось жить и наслаждаться жизнью как никогда до этого, но он так сильно устал, что даже радоваться толком не мог, ни своему успеху в приготовлении противоядия, ни роскошному ужину, который подали для них с маркизом в вполне приличную столовую, ни прекрасному июльскому вечеру, очаровательному в своем теплом мягком колдовстве. Такие вечера - большая редкость. В детстве дети думают, что высокое звездное небо и желтый ласковый закат над лесом, тишь, в которой слышится размеренный стрекот цикад, пьянящий воздух, который хочется втягивать в себя бесконечно глубоко и долго, мир и благодать - все это приносят сказочные лесные феи с прекрасными фиолетовыми глазами и дивным голосом. Но на самом деле это лишь только смерть на время отступает в вежливом поклоне перед красотой жизни и перед ее вечной могучей жаждой созидать. Между Добром и Злом наступает перемирие. В такие вот тихие вечера в мире не происходит ничего.

В первой четверти двенадцатого явился Освальд и сообщил, что Филипп желает видеть господина барона за обедом, а потому велел поторопиться. Помимо этого король прислал своему адъютанту богато расшитый рубиновым бисером черный бархатный камзол, белое кружевное жабо в купе с бордовым жилетом, и пожелал, чтобы Адри оделся к обеду празднично. Зачем? - как не выспрашивал у Освальда Винсент, а ответа не добился. Глядя в хитрые глаза своего слуги, Адри задавался вопросом: мог ли тот знать что-либо об утреннем визите Ферье или нет? Эти опасения только добавили ему лишних волнений и тревог. Если при дворе поползут сплетни об их с Сэйлином сегодняшней связи, это не кончится ничем хорошим. Адри мысленно ругал себя за слабость и неосторожность - ему совсем не хотелось умирать, глядя, как фаворит короля смеется над его чувствами - горечи ему хватало сейчас и без виселицы. Однако Винсент не знал, сможет ли он отказаться от графа, если тот когда-нибудь еще раз напьется до состояния страшной телесной неудовлетворенности. Не струсить теперь оказалось - ох как непросто, и Адри пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы явиться на обед к королю и перед надменным взором Ферье, как ни в чем не бывало.
       Граф оделся к обеду на удивление скромно - всего лишь в будничный светло-кремовый камзол, на руках его были белые перчатки и... цепи. Серебряные, тонкие - три параллельные нити толщиной с палец скрепляли широкие изящные наручи меж собой, слишком декоративные для узника. Ферье стоял, расслабленно опершись плечом на косяк окна, и многозначительно улыбался Филиппу.
       Адри замер, не переступив порога столовой.
       - Не удивляйтесь, барон, это - всего лишь игра, - сказал король, отходя от Сэйлина и лично встречая Винсента у дверей, дабы уже по обыкновению взять под локоть и проводить к столу. - Ах, да, вы же не в курсе, - словно опомнился он, довольно разглядывая Адри, отчего у барона неприятно заходилось сердце. И вдруг рука короля отпустила его локоть, а потом бегло прошлась по талии Винсента. Филипп с улыбкой склонился к уху своего адъютанта. - Вам идет этот наряд, - шепнул он.
       Король резко отстранился и, не взглянув на вдвойне озадаченного Винсента, направился к Ферье, который поглядывал в их сторону с порядочной долей упрека в глазах.
       - Вы еще помните о скачках, господин барон? - спросил он, сделав шаг назад от протянувшего к нему руку короля и едва не уронив белокаменную статую молодого юноши с арфой, что стояла у стены.
       - Разумеется, - растерянно бросил Винсент, наблюдая за тем, как Филипп проигнорировал откровенное хамство своего фаворита и, поймав его за цепи, поволок к столу.
       - Чудно, - смеясь, подметил Сэйлин, а в следующий миг был силком усажен на пол, рядом с креслом его величества.
       - Присаживайтесь, барон, - улыбнулся король, садясь во главе стола. Он запустил длинные сильные пальцы в золотые пряди на виске Ферье и потрепал его, точно собаку. - Ну, садитесь же! Иначе фрикасе из телятины остынет. И собственно, почему у вас все еще такой бледный вид?
       - Простите, мой король, просто граф, он... - Винсент сел на свое место не в силах отвести взгляда от Сэйлина, который нарочно шутливо лизнул пальцы Филиппа, а потом лукаво улыбнулся барону. Цепи его, скользя по полу, тихо позвякивали.
       Отвращение на лице Адри отпечаталось, словно золотой оттиск на гравюрах, развешанных в дворцовых галереях.
       - Поведение графа, знаете ли, часто шокирует даже меня, - философски заметил Филипп.
       В столовую вошли пять слуг - принесли ароматные блюда, лучшее вино, фрукты. Некоторые остались прислуживать, и никто из них не выказал изумления при виде сидящего на полу Ферье.
       - Только не подумайте, что это я сделал с графом, - с улыбкой продолжал король, омывая руки в серебряной чаше с теплой ароматной водой, что ему с поклоном поднес худощавый молоденький лакей. - Он отчего-то думает, что такие вещи меня забавляют.
       - Посмотрите на лицо барона, - подал голос Сэйлин и, взглянув на Адри немного внимательнее, Филипп позволил себе улыбнуться с долей иронии - и тем самым подтвердил истину этих слов.
       Винсент молча взялся за еду.
       - Довольно этой комедии, граф, - сказал король, - вы окончательно смутили моего адъютанта.
       - А если вы возьмете меня прямо здесь, ваше величество, барон еще и покраснеет, - заговорческий тон Сэйлина вкупе с этими словами заставили Адри потрясенно посмотреть в глаза королевского фаворита - и сколько же в них было тайного желания, нежности, напоминания об их соитии, а вот на губах змеилась гнусная ядовитая усмешка.
       Из рук Винсента выпала серебряная вилка - задев край фарфоровой тарелки, упала на белую скатерть.
       Филипп рассмеялся.
       - Плюньте на него, дорогой мой барон, иначе граф не остановится, пока не доведет вас до белого каления. Право слово, ваши реакции столь невинны и открыты, что я рискую заразиться от графа страшной привычкою устраивать вам показательные сюрпризы.
       - Господин граф унижает себя подобным спектаклем - и только, - ровно сказал Адри, глядя в глаза короля и скрывая за вежливостью тона обиду. - Его поведение не достойно дворянина, а достойно шута. И то, весьма сомнительного качества.
       - Вот как? - спросил Филипп, делаясь серьезным. - А если бы о подобном вас поспросил я?
       - Я бы отказался. Я готов сложить голову на поле боя за моего короля, служить ему верой и правдой и счел бы честью защищать интересы вашего величества до последней капли крови, а не ломать дешевую комедию ради сомнительного результата.
       Король надменно взглянул на Ферье, который от слов Винсента притих и просто смотрел куда-то в сторону окна. - Господин граф, проявите к себе каплю уважения и вспомните о своей чести дворянина.
       Ферье раздраженно сощурился, стиснул зубы так, что желваки заходили на скулах, потом поднялся на ноги и, сняв цепи, отдал их подошедшему с поклоном слуге. Когда он садился за стол, его взгляд, полный тихого презрения, пронзил Адри сердце.
       "Что же вы делаете?" - безмолвно вопрошал Винсент, взором, исполненным горечи и осторожности - лишь короткий миг душевной боли, мысли о том, что даже перед королями нельзя так унижаться. А перед любимыми? Винсент вспомнил, сколько раз он сам позволял себе терять лицо перед Сэйлином, и его бравада о чести и гордости показалась ему отвратительной. Нет, Ферье не унижался сам, и Филипп его не унижал - это сделал Винсент. Только что. Своими словами.
       Обед прошел в вялых разговорах о предстоящей вечерней прогулке - Филипп вместе с Адри и Ферье намеревался выехать на окраину столицы и провести ночь в приобретённом на днях поместье, уже за глаза называемом в Онтальи Тихим раем. Ходили слухи, что замок этот роскошью не уступает Летнему дворцу, и хотя по размерам не чета ему - там царит королевское величие. В небольшом парке есть фонтаны, цветники, сиреневые и липовые аллеи, словно лучи Солнца, раскинувшиеся от прекрасного беломраморного здания с острыми крышами, укрытыми черной медью. Маленький замок окружен рвом с чистой водой и восемь мостов отражаются в ней маревом цвета слоновой кости. Это место, словно таит в себе дух праздника, романтики, величия королей, и едва увидев в огромной арке аллеи древних дубов белокаменный замок, залитый закатным солнцем, Винсент не утаил от короля восхищения в своих глазах. Даже хмурый с утра Ферье через четверть часа позабыл свои тревоги и перестал цеплять барона разными колкостями, чем занимался всю дорогу.
       Филиппа забавляло сдержанное противостояние фаворита и адъютанта, но он часто оставался лишь сторонним наблюдателем, а вмешивался только тогда, когда все грозило перерасти в серьезную ссору.
       Винсенту приходилось совсем нелегко потому, что ссориться с Ферье он по-прежнему не желал. С тех пор, как граф переспал с Адри, он стал еще невыносимее, даже раздражительнее. Можно было сколько угодно гадать о причине этой неудовлетворенности: то ли Сэйлин играл, то ли ему не понравилось в постели с бароном, то ли он злился на высказывание Винсента относительно чести дворянина, то ли все это вместе взятое полыхнуло в сознании графа одним разом именно сегодня. Понимать его было занятием настолько бессмысленным, что Адри не чувствовал ничего, кроме усталости, и к приезду в Тихий рай просто перестал отвечать Ферье на его изощренные низкосортные выпады.
       А тем временем в замок стали подтягиваться придворные. Пока король в сопровождении графа и барона осматривал многочисленные спальни, столовые, залы, в поместье собралась вся знать столицы и окрестностей. Не было, пожалуй, только Морела, о котором Винсент волей-неволей вспомнил. Глядя на то, как слуги готовят во дворе место для празднества, Адри чувствовал себя чужим и еще больше хотел оказаться в Ашайре.
       Пир получился роскошным: музыканты были на пике вдохновения и играли так великолепно, что замирало сердце; скрипки, виолончели, флейты и лютни исторгали из своих незамысловатых глубин божественные звуки, царствуя в сердцах гостей грустью и радостью попеременно! В ста семидесяти шелковых шатрах, разбитых на стриженом огромном газоне, можно было переодеться в маскарадные костюмы или уединится при желании. Если шатер был уже занят, пажи над ним поднимали маленький флажок: синий - если внутри был мужчина, и нежно бирюзовый - если женщина. Иногда ради шутки молодые дворяне меняли флажки местами, а потом звонко смеялись, когда какой-нибудь вельможа случайно входил в шатер к переодевавшейся даме. Король, по всему, поощрял такой дух праздника и посмеивался над особенно раскрасневшимися дамами, восклицая то и дело: "Сударыня, вам нечего стыдиться! С такими формами носить платье - большой грех перед людьми и перед богом!" - и все смеялись. Филипп говорил это и молоденьким фрейлинам, и пожилым полным женщинам, некоторые из которых были так безобразны, что не вызывали ничего, кроме сочувствия. Но сегодня львиная доля удовольствия в виде шутливых комплиментов его величества, поднимала настроение даже им.
       Пока во дворе готовился праздничный стол, Адри ходил между шатров, рассыпая любезные улыбки всем, кого знал и кого не знал, целовал некоторым девицам руки, незатейливо разглядывал мужчин и женщин, их детей, собачек и камеристок. Он заметил, как в один из шатров зашел принц Ботри, и слуги подняли не синий, а бирюзовый флаг с королевской короной. После этого вокруг шатра словно образовалось незримая граница величиной в пять локтей, и никто интуитивно не подходил к нему ближе этого расстояния. Винсент, уже было развернулся и хотел уйти, как неожиданно увидел, что в тот же шатер осторожно прошмыгнул Ферье. Тут уж любопытство взялось за Винсента всерьез. Любопытство - одно из опаснейших эмоций, владеющих над разумом человека! Из-за него, как гласит народная мудрость, гибнут даже кошки. А люди так просто мрут в бесчисленном количестве. Однако Адри позабыл всякую осторожность и сам не заметил, как оказался по другую сторону шатра. К счастью стоял тот у самого края газона, дальше начиналась липовая роща, и потому Винсенту удалось не привлекать к себе слишком большого внимания. Спрятавшись за стволом старой липы, он прислушался к разговору - различить что-либо среди всеобщего гомона было сложно, но некоторые обрывки фраз он услышал.
       - ...Филипп хочет, чтобы это сделали вы... Вы должны быть там, чтобы после выступить с обвинением в суде, - голос Сэйлина лился шелком, но в нем чувствовался дух заговора, и Ботри, похоже, был этим сильно раздосадован.
       - Возмутительно. Я не желаю участвовать в ваших играх.
       - А это вы сами скажите королю, ваше высочество... Это прекрасный шанс оправдать себя в глазах его величества за все ваши заговоры...
       - ... вина не доказана...
       - Подозрение, принц, это уже повод для эшафота... Итак...
       Винсент напряг свой слух до предела, но в этот момент в соседнем шатре визгливо залаяла чья-то собачонка, а потом раздались женские крики: "Лови ее! Держи!" Рыжая, как апельсин, левретка выскочила наружу и принялась озорно носиться меж шатров от круглолицей и такой же рыжей камеристки. Тем не менее, их хозяйка подняла такой крик, что за дело пришлось взяться еще двум пажам, одному лакею и трем солдатам, что патрулировали парк на время нахождения в замке короля. Когда же несчастное животное было поймано, Винсент отчетливо понял, что Ботри уже улизнул. Набравшись смелости, Адри подошел ко входу в шатер - ему на встречу выскочил юный паж с ворохом одежды, среди которой был светлый камзол Ферье, его сорочка, жилет, штаны и туфли. Поклонившись барону, мальчишка побежал по своим делам.
       - И долго вы будете тут стоять?
       Сильная рука неожиданно ухватила Винсента за рукав и спешно затянула внутрь - в ласковый полумрак, долой от чужих глаз, в компанию к совершенно обнаженному графу.
       Увидев его стройное молочно-белое тело, Адри забыл, как дышать.
       - У вас такой растерянный вид, барон, - усмехнулся Сэйлин, отходя к центральному шесту и склонив набок голову, точно красуясь перед незваным посетителем. - Прежде, чем подслушивать, вам стоило бы немного поучиться - не наступать на сухие ветки. И почему всегда, куда бы я ни пошел, я натыкаюсь на вас? Вы что, нарочно следите за мной?
       Винсент неловко отвел взгляд, признав этим правоту графа слишком легко.
       - Что вы слышали? - в упор спросил Ферье, пристально глядя в лицо Винсента.
       - Только, как его высочество возмущались, - ответил Адри, неосознанно скользя взглядом по атласной коже королевского фаворита.
       - Что ж, для яда в вечернем вине достаточно. - Сэйлин рассмеялся. - Вы просто видели, что я вошел в шатер, и что принц вошел... Вы случайно не из ревности пошли на такую низость?
       - Вы льстите себе, Ферье.
       - А у вас все в глазах читается, барон, - Сэйлин перестал смеяться и вздохнул, словно ему не хватало воздуха.
       В шатер вошел паж и притащил ярко бирюзовое платье, туфли и белый напудренный парик.
       - Помогите мне одеться, - приказал Винсенту граф, уже прикладывая к своему плоскому животу рифленый пояс корсета, и развернулся спиной к барону, совершенно не стесняясь обнаженных упругих ягодиц. - Ну же.
       В воздухе запахло тонким ароматом розовых духов, видимо исходящих от платья. Адри ощутил легкое головокружение, протянул руки, осторожно взялся за крученый жесткий шелк шнуровки - и не удержался, едва ощутимо провел пальцами по спине Ферье.
       Граф вздрогнул и, казалось, затаил дыхание. Он ничего не сказал, даже не обернулся. Винсент с большой вероятностью ожидал, что Сэйлин разгневается, зашипит, брызгая ядом, но то ли он ошибся, то ли присутствие юного пажа со стеснительным румянцем на нежных щеках не позволило фавориту короля устроить скандал.
       Когда Ферье закончил переодеваться, то попросту улыбнулся сбитому с толку Винсенту в своей обычной каверзной манере и констатировал, что девицей он выглядит лучше, чем в цепях, а если Адри заикнется о чести дворянина еще раз, то получит по лицу веером от одной истеричной и чертовски красивой особы.
       Винсент не знал, плакать ему или смеяться. Ситуация была комичной, но, помня про характер графа, не следовало забывать об осторожности ни на минуту.
       Ферье тем временем нарочно отправил пажа раздобыть ему подходящий к туалету веер, и мальчишка бросился вон из шатра, точно давно уже мечтал сбежать.
       Граф молчал; они с Винсентом просто смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Ферье был божественен даже в женской одежде - расправленные плечи, изящные косточки ключиц, прямая спина, нежная шея, ясный глубокомысленный взгляд роковой красавицы. В этот миг Адри было горько осознавать, что жизнь сделала их врагами и почему-то любовниками.
       - Простите меня, граф, - сказал он вдруг мягко и ровно.
       - За что? - фыркнул Ферье, не скрывая в бархатном тоне нотки удивления.
       Снаружи глашатай уже созывал знать к праздничному столу, и у Винсента было очень мало времени, чтобы объясниться.
       - За обедом я невольно обидел вас.
       Ферье глянул на него почти весело, но больше - презрительно. Конечно же, как догадался Винсент, Сэйлину не хотелось обсуждать вещи ничего не стоящие, по его мнению. Но раз уж он сам заикнулся...
       - Хотите сказать, что это была не месть за мой визит в вашу постель?
       - Ваш визит - лучшее, что происходило со мной в Летнем дворце. Я никогда не испытывал к вам неприязни и вы знаете это. Я ляпнул, не подумав, и мне жаль, что это выглядело со стороны неприглядно.
       - Ах, неприглядно? - Ферье изумился слишком ядовито - все равно, что пощечину дал. - Вы назвали меня шутом в присутствии короля, после того, как трахали меня со счастливой улыбкой на лице... Ваши извинения приняты, барон, - Сэйлин гордо поднял голову и сощурил глаза.
       Слова больно ранили Адри той самой грубой правдивостью формулировки, что теперь отражалась в пристальном взгляде графа, в его тоне, в его осанке. Винсент не сразу нашелся, что ответить и, кажется, только теперь осознал, насколько низко он поступил.
       - Я сожалею, - сказал он совершенно честно и искренно.
       Лицо графа смягчилось.
       - Идемте. - Ферье направился к выходу. - Филипп наверняка уже скучает без вас.
       Праздник выдался грандиозным! Раньше Адри никогда не бывал на таких роскошных пирах. К столу подавались всевозможные блюда (к примеру, арахисовое мороженное, которое даже короли могли себе позволить только по большим праздникам), лучшее вино расплескивалось в хрустальные бокалы, играла музыка, пели певцы - один другого лучше, а апогеем празднества стал большой фейерверк, что устроили у фонтанов. К утру все гости - довольные, счастливые и пьяные, сев в свои кареты, разъехались по домам. В Тихом рае остались лишь король, Ферье, принц Ботри с семьей, да сам Винсент. Спальню барону определили на самом верхнем этаже с прекрасным видом на сад. Однако перед тем как лечь, Адри решил прогуляться.
       Верхушки парковых деревьев, охваченных предрассветным сном, уже утопали в утреннем тумане - бродить в нем было приятно и немного жутковато. Винсент совсем не хотел возвращаться в замок. Всю ночь Филипп не отпускал его от себя ни на шаг, в то время как Ферье веселился среди гостей, увлекая в танец то молоденького прыщавого виконта, то какого-нибудь симпатичного маркиза, то простого слугу, что шел мимо по своим холопским делам. Монарх, будто совсем не замечал этих проказ, а вот Винсента улыбками, беседами, невинными касаниями рук вымотал морально настолько, что теперь тот не мог заставить себя выбраться из магического покоя тумана и пойти лечь спать. Однако туман вскоре стал редеть; черные стволы деревьев проступали в нем грозными тенями, лишая власти и силы хрупкую иллюзию ограниченного пространства, к тому же трава стала сырой и сапоги Адри вымокли уже через четверть часа. И барон был вынужден вернуться в замок.
       Винсент прошел через вымощенный гранитом двор к центральной белокаменной лестнице, украшенной витиеватой кованой черной балюстрадой. Слуги, подобно молчаливым рабам, с усталыми лицами медленно убирали то, что осталось после празднества. Адри зачем-то поздоровался со старым лакеем, что попался ему у дверей - тот удивленно моргнул и низко поклонился.
       Минуя множество проходных роскошных залов и столовых, комнат для игр и уединения, Винсент поднялся на третий этаж; здесь находились жилые помещения знати и спальни. Наконец, отыскав свою, Адри подошел к двери, взялся за резную ручку черного дерева и вдруг с той стороны услышал странный звук - что-то скрипнуло... Потом еще раз. И снова повторилось.
       Нахмурившись, Винсент осторожно приоткрыл дверь. Да это его спальня, его постель, только в ней барон Адри совсем не ожидал увидеть двух людей, жадно совокупляющихся друг с другом. Лицо одного мужчины было скрыто темно-синей шелковой маской, но Винсент узнал его по сильной спине и волнам тяжелых русых волос - это был Филипп; он двигался резко и размеренно, толкался в дрожащее под ним тело девушки, банально задрав бирюзовую пышную юбку. Босые ноги крепко обнимали талию короля. Рядом с кроватью на полу валялись веер и туфли - Адри узнал их без труда. Чувство отвращения и горечи охватило его, а тем временем Ферье начал глухо стонать - так, словно ему заткнули рот ладонью. Это отчего-то заставило Винсента насторожиться и замереть, точно шпиона, подглядывающего в дверную щель за своими противниками.
       Стоны стали иными - надрывистыми, с долгими хриплыми вдохами, с чем-то до мерзости похожим на плач, а Филипп только больше зверел с каждой минутой. Адри вдруг отчетливо подумал: это похоже на наказание - жестокое и изощренное, дикое в своей отвратительной грубости. Захотелось распахнуть дверь, а потом порывисто шагнуть вперед, лишь бы остановить это, но ноги, будто намертво приросли к полу.
       По спине короля хрустальными бисеринами скатывались капельки пота, напряженные мышцы подрагивали под влажной кожей - и от одного взгляда на них в голову приходила мысль об удивительной силе и выносливости этого тела. Сколько он мучает Ферье вот так - со звериной жадностью палача?
       Наконец все прекратилось. Король немного отстранился от графа, и протяжный вымученный стон пролился на свет с губ его белокурого любовника.
       Из-за спины Филиппа, Винсент не мог видеть лица Сэйлина, но это только подстегнуло его фантазию не в лучшую сторону - ему думалось, что Ферье беззвучно плачет. А может быть, ему просто была отвратительна мысль, что графу нравятся такие ласки - изматывающие, животные, незамысловатые и без всяких прелюдий. Кажется, не так давно он говорил Адри, что любит боль?
       - Ну и? - голос Филиппа звучал холодно. Король то ли добивался чего-то от своего фаворита, то ли испрашивал его мнения.
       Потом прошла минута томительного долгого молчания, нарушаемого только шумными частыми вдохами, тихим скрипом старой массивной кровати, шелестом смятых простыней.
       - Я вас... Я хочу ещё.
       - Ваше осточертелое упрямство мне претит, - Филипп начинал сердиться и словно предупреждал: следующий раз будет много хуже, а будет он уже наверняка.
       - Еще... - попросил Ферье странно слабым голосом, полным мольбы и... страха.
       Адри ушел - практически убежал, иначе он бы просто сошел с ума от горькой обиды и тоски. Ферье просил короля повторить, но как! - так просят помиловать или не убивать. Винсент не понимал, что происходит. Он не хотел понимать, видеть, думать, вспоминать! К черту Ферье! К черту Филиппа! Все к черту! Он задыхался здесь.
       Адри очнулся от мрачного удушья в одном из коридоров замка, заставленном белыми мраморными скамейками и вазонами с цветущими синими фиалками. В огромные широкие окна лился солнечный свет, словно назойливое утешение в миг, когда до дрожи хочется темноты, хочется перестать чувствовать и разучится любить. Глаза Ферье, его голос, его лицо, плечи, волосы, и те редкие моменты душевного спокойствия, когда фаворит короля не ненавидит всех и вся.
       Адри сел на одну из скамеек и устало прислонился спиной к прохладной стене. Взгляд бездумно блуждал по белой цветочной лепнине потолка, по завиткам ее снежных листьев и причудливым водоворотам каменных лент, связывающих мертвые стебли. Винсент прикрыл глаза - уснул или забылся. Ему не снилось ровным счетом ничего. Тьма. Пустота. Покой.
       Его разбудил тот самый старый слуга, который встретился Винсенту на лестнице - седой, исхудалый, с тревожным добрым и понимающим взглядом.
       - Господин барон, - старик слегка похлопывал по плечу Адри, стараясь не напугать его внезапным появлением. - Господин барон, проснитесь. Его величество уже две четверти часа ждут вас к обеду. Простите, господин, но вам нужно поторопиться.
       Ничего не понимая спросонья, Винсент провел ладонью по лицу.
       - Который час?
       - Да уже полдень был, - с тревогой ответил слуга.
       Адри проморгался и, наконец, взглянул на слугу более внимательно. Одежда лакейская - сиреневый камзол с золочеными петлями и перламутровыми пуговицами, белые перчатки на руках, простые туфли.
       - Как вас зовут? - спросил Адри, вставая и быстро приводя в порядок свою одежду, беглым взглядом проверяя наличие всех рубинов на вышивке камзола.
       - Редмод, ваша милость.
       Винсент кивнул.
       - Спасибо, что разбудили.
       - Приготовить вам воды для умывания?
       - Нет, только мокрое полотенце, пожалуй.
       Слуга ушел и вернулся через пару минут с влажным с одного конца белым махровым полотенцем.
       Винсент наскоро вытер лицо, а после, поблагодарив Редмода, поспешил в малую лилово-золотую столовую, где его ждали: обычно веселый Ботри, довольный Филипп и на редкость молчаливый Ферье, наконец, вернувший свой мужской облик.
       - Барон, вы заставили нас ждать, - шутливо укорил Винсента монарх, едва завидев его на пороге.
       Адри поклонился.
       - Простите, ваше величество, я совсем потерял счет времени.
       Ферье потянулся за высоким стеклянным бокалом с красным вином и громко хмыкнув, отхлебнул глоток. Впрочем, на Винсента он даже не взглянул.
       - Ну, полно вам, дорогой брат, - вмешался принц, видимо, уже будучи слегка пьяным игнорируя правило дворцового этикета, которое обязывало всех без исключения обращаться к королю согласно его титулу. - Что за беда в опоздании? Пусть барон займет свое место рядом с вами, и мы уже начнем.
       Филипп согласно кивнул.
       Адри прошел к единственному свободному стулу с высокой узкой спинкой и позолоченной резьбой. Ему показалось странным, что граф сидит рядом с Ботри, а стол накрыт только на четыре персоны.
       Заметив на лице барона легкое недоумение, Ботри улыбнулся в бороду.
       - Моя супруга и дочь сегодня отбыли в наш замок Сан-Фрео. Вы слышали о нем когда-нибудь, Адри?
       - Конечно. Говорят, он красив и огромен, - Винсент разложил салфетку на коленях и мельком взглянул на Сэйлина, который ел молча и совсем не выказывал заинтересованности в разговоре. У графа было плохое настроение. Даже слуги, что обслуживали обед, старались не подходить к нему без лишней необходимости.
       - Врут, - фыркнул принц, принимаясь за перепелов - полные пальцы Ботри, увешанные дорогими перстнями с привычной ловкостью разделывали маленькую поджаристую птичку. - Тихий рай куда лучше. Вот, где настоящее королевское величие! Роскошь! Простор! В таких замках должны жить только самые достойные! Если бы я жил здесь - я бы кутил дни и ночи напролет! Это место создано для праздника!
       Филипп сдержанно улыбнулся, поглядывая на брата с плохо скрываемым лукавством.
       - Ваши охотничьи угодья, Винсент, воистину хороши, - не унимался принц, - но там, увы, негде жить...
       - А разве я не говорил вам, мой дорогой брат, что Тихий рай принадлежит барону? - между прочим спросил король.
       В столовой повисла внезапная тишина, словно печать удивленного молчания легла на губы присутствующих, а потом ее нарушил звук ножа и вилки, положенных крест-накрест на фарфоровую тарелку Ферье - граф закончил обед. Адри заметил, что он почти ничего не съел.
       - Сегодня хороший солнечный день, - за последние полчаса Сэйлин впервые взглянул на барона. От фаворита короля веяло тихой безнадежностью и холодом. - Пару недель тому назад, барон, вы изволили вызвать меня на состязание, помните? Почему бы нам не устроить его сегодня.
       - Ну, конечно же! - Филипп забыл про жирный окорок с панировкой и, позвав слугу, приказал доставить в поместье лошадей Ферье и Адри.
       Винсент ничего не возразил - после заявления Филиппа о дарственной на Тихий рай, он чувствовал себя так же скверно, как и фаворит короля. У Ботри тоже испортилось настроение - он даже не стал уточнять, что за состязание состоится в этом поместье между двумя приближенными монарха.
       За столом воцарилась атмосфера взаимного настороженного обмена взглядами, только один Филипп, казалось, не замечал этого. Он воистину с королевским сумасбродством и юношеским озорством начал размышлять о скачках:
       - Думаю, раз конь барона иноходец, стоит определить самое дальнее расстояние для заезда, не так ли, граф? Пусть Сафо разогреется, как следует.
       - Разумеется, ваше величество, - сухо ответил Ферье, приложив шелковую столовую салфетку к губам.
       - А что вы скажете, дорогой Винсент? - король взглянул на Адри так внимательно, что тому буквально пришлось вытряхнуть себя из состояния малоприятного изумления, которое владело им уже четверть часа.
       - Мы можем прогнать наших лошадей через поместье Морелов - там ровные поля, к тому же здесь не далеко. Мне бы не хотелось, чтобы Сафо сломал себе ногу в каком-нибудь из оврагов. Отсюда мы с графом доскачем по дороге до перекрестка - это полмили. Потом свернем на поля и - до первых виноградников, а потом по дороге до того же перекрестка и вернемся обратно в Тихий рай.
       - Решено! Через поместье Морелов - значит через поместье Морелов!
       Король собственноручно налил вина себе и своему адъютанту - графу и принцу помог слуга.
       Филипп провозгласил тост за то, чтобы победил сильнейший, а у Винсента заранее складывалось ощущение, что речь идет о нем.
       Ферье с мстительной ухмылкой отсалютовал Адри бокалом с другого конца стола, что только стало подтверждением подозрений барона.

Винсент уже давно не верил в чудеса, да и в любви сомневался в последнее время слишком часто. Душевное одиночество мучило его сильнее, чем желания плоти. Лунный свет раздражал, а вся суматоха праздника травила разум скверными злыми мыслями. Сегодня Филипп отпустил Адри рано со службы, но вместо того, чтобы использовать время отдыха для прогулок или поездки к Морелу, Винсент заперся в своей спальне с бокалом дорогого вина, приказал Освальду убраться с глаз долой и загрустил. Около часа он задумчиво просидел в кресле у камина, потом попробовал почитать "Сказки древнего мира", но уже скоро потерпел в этом занятии сокрушительное фиаско. А в голове по-прежнему звучало: "Вы мне противны". Адри очень сожалел, что с Сэйлином тогда в полях вышло именно так - неправильно. Он чувствовал, что неправильно. В трагической смерти виконта Этьена Дюрана все винили Ферье - все знали, что именно граф попросил короля повесить того, кто был влюблен в Сэйлина без памяти. "Какая чудовищная жестокость!" - повторял себе Винсент и не понимал, почему не может пересилить в себе чувство острой вины перед Ферье.
       Где-то позади за спинкой кресла, в котором сидел Адри, скрипнула дверь - короткий щелчок замка подсказал Винсенту, что незваный визитер намерен остаться.
       - Я же сказал вам не приходить сегодня, Освальд, - проворчал Адри, оборачиваясь к дверям и замер.
       Ферье смотрел на него пристально, но с долей мерзкого неприятного высокомерия.
       - Я не займу у вас много времени, барон. - Граф неторопливо прошелся по комнате, лениво осматривая ее содержимое, словно был здесь впервые. У постели он задержался чуть дольше, чем у окна, поморщился, а потом встал перед Адри, иронично разглядывая его расслабленную позу и полный нетронутый бокал вина в руках. - Вы рано начали отмечать, а бал только завтра. Его величество не одобрит, если вы не придете на праздник по причине пьяного загула.
       Винсент со вздохом откинулся на спинку кресла, не сводя с красивого лица Ферье тоскливого взгляда.
       - Вы пришли смеяться надо мной, граф? - Он печально улыбнулся, приветствуя желание фаворита короля серебряным бокалом, а после поднеся его к губам. Адри выпил вино залпом до дна, и с трудом сглотнув, прямо взглянул в удивленные голубые и такие любимые глаза Сэйлина. - В каких грубых выражениях. Вы не стесняетесь. Что ж, я это заслужил.
       - Вы заслужили много больше моей откровенности и худшего отношения, - почему-то разозлился Ферье, сжимая какую-то маленькую веревку в кулаке.
       Когда Винсент разглядел ее, из его головы разом выветрился весь хмель - это был тот самый атласный шнур, который он потерял в полях. А если так, то выходило, что все это время граф хранил его у себя, держал в руках, носил за рукавом, а может быть за пазухой. Или даже прятал под подушкой.
       - Зачем я пришел? Ах да, - Ферье небрежно швырнул шнурок в грудь Адри, - хотел вернуть вам это, - сказал он ядовито, и резко повернувшись на каблуках, зашагал к двери.
       - Я люблю вас! - Ничего не понимая, Винсент вскочил на ноги. Комната перед глазами на миг качнулась и поплыла в слабом тумане от крепкого красного вина. Образ его идола и божества, разодетого в светло-бежевые одежды с россыпью алмазов по вороту и краям камзола, словно неуловимо ускользал от него в темноту, и Адри знал и боялся, что если это случится, между ними навсегда поселится ненависть.
       Ферье остановился.
       - Я больше не могу так, - Винсент готов был на коленях просить прощения, плакать, сделать что угодно, лишь бы его выслушали, но глаза оставались сухими, и только сердце трепыхалось в груди, точно раненая, изнывающая от боли птица в ветвях терновника. Серебряный бокал выскользнул из ослабевших рук и глухо упал на ковер. - Не уходите. Позвольте мне все исправить. Я давно и безнадежно люблю вас.
       Сэйлин молчал. Секунды ползли сквозь пространство, уподобляясь самой изощренной пытке для любящего сердца, для слабого измотанного чужим презрением духа и открытой души, а Ферье молчал. Наконец, он обернулся, улыбаясь вяло и холодно, он не поверил Адри.
       - Какой смешной парадокс, не находите? - Граф задумчиво потер мочку левого уха большим и указательным пальцами правой руки, размышляя вслух: - Вы объясняетесь в любви мне. А ведь еще недели не прошло, как вы сочли меня убийцей и подлецом.
       - Я не говорил этого.
       - Не говорили, почти. Разве вы не потому Дюрана упомянули, что верите всем сплетням? Я же в них выставлен не в лучшем свете - убийца благородного виконта Этьена Дюрана, которого повесили из-за смазливого мальчишки, личной шлюхи его величества. Вы тогда, заметьте, напомнили мне об этом лежа на мне же. А теперь вам хватает бесстыдства заявлять, что вы меня любите. - Ферье подошел к Адри вплотную, с отвращением вглядываясь в карие глаза. - Хотите, я открою вам правду о том, что вас побудило сказать мне такую ерунду? Все так бесхитростно и элементарно: вы просто хотите меня, как и все остальные. Я не злюсь на вас за это, нет. Знаете, когда я смотрю на себя по утрам в зеркало, я начинаю понимать Дюрана, и вас, и всех тех, кто силой или хитростью пытался нагнуть меня в своей постели лицом вперед. Да, признаю, что я сам прыгнул в вашу кровать в приступе какого-то временного помешательства. Сейчас я жалею об этом. С той поры вы возомнили себе, что имеете право тыкать меня лицом в грязь при малейшем удобном случае, воспитывать, жизни учить, дворянской чести, бог еще знает чему. Я думал, что вы не такой, как другие. Что ж, ошибся - сам виноват. Считайте меня хоть убийцей, хоть шлюхой. Кем угодно, но не смейте мне врать - я вас насквозь вижу.
       - Я никого никогда не любил, - онемевшими губами прошептал Винсент, не чувствуя земли под ногами от горя. - Я не образец морали и благородства. Я заслужил ваше презрение и ненависть. Я обычный человек, возможно, такой же, как и все, и в этом я не собираюсь опровергать вашу правоту, но я действительно люблю вас, будь я проклят.
       Ферье засмеялся и отступил на шаг.
       - Ну конечно, я почти поверил. Чуть не забыл сейчас: вы же так любите играть рыцаря, выставлять напоказ ваши достоинства, непорочность ваших чувств. Вы так скромны, не амбициозны, честны, у вас такие благородные возвышенные помыслы, что мне и стоять-то в вашем присутствии стыдно.
       - Замолчите! - Адри отвернулся, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Он отошел к кровати и сел на край, обхватив руками голову и опираясь локтями на колени. - Замолчите, - уже тихо попросил он. - Ваши постоянные насмешки сделали меня таким. Знали бы вы, как терзает меня моя совесть за все те невольные гадости, что я совершил по отношению к вам.
       Ферье деловито скрестил руки на груди.
       - Замечательно, - он покачал головой, говоря куда-то в сторону, - теперь я еще и виноват во всем. Вы явились черти откуда, перевернули всю мою жизнь с ног на голову, поимели меня, называли шутом, вызывали на глупые не нужные ни мне, ни вам состязания - и во всем вините меня? Ну, знаете... Да я вам в подметки не гожусь, дорогой барон.
       Закусив губу, Адри поднял на Сэйлина усталый взгляд - он знал, как жалко и неприглядно он выглядит в глазах графа, да и в свое оправдание сказать ему было нечего и, наверное, для Ферье это стало сейчас самым честным его поступком.
       - Вы действительно будете настаивать на том, что любите меня? - спросил граф, лениво поднимая с пола серебряный бокал. Ферье распрямился, беззлобно и чуть холодно глядя адъютанту короля в глаза.
       - Да.
       - Вы способны доказать это на деле?
       - Да, - последовало после недолгого молчания.
       - Что ж, - сказал Ферье, нехорошо прищурившись, - я поверю вам, если вы выполните два моих условия.
       Адри совсем не понравились эти слова - даже по виду Сэйлина было легко определить, что он задумал гадость. Но, как говорили древние, кто не рискует - тот не пьет шампанское, а кто рискует - часто ошибается. Нужно было решаться и самое время вспомнить о том, что Адри давно хотел заполучить возможность доказать серьезность своих чувств. Вот его шанс! Только почему-то Винсент не испытывал радости - ему сейчас хотелось оказаться где угодно, только не наедине с фаворитом короля.
       - Условия, - глухо повторил Адри, выпрямляясь. - Мне кажется, что это будет нечестная сделка. Вы же не из тех людей, кто дешево торгуется, так?
       - Верно. - Граф прошел до письменного стола, что стоял посреди комнаты и поставил бокал на него. Взял в руки старую книгу, открыл на первой странице и изумленно стал разглядывать содержимое шифрованного мореловского учебника по приготовлению ядов. Через минуту ему это наскучило - и он вернул книгу на место. - Впрочем, зачем вы так тревожитесь, Адри? Я уверен, что вы не согласитесь даже на первое условие, а до второго вообще дело не дойдет. Когда мы впервые встретились с вами в Сером храме, вы смотрели на меня так, как смотрит мужчина на женщину. Я для вас был немножко мечтой, немножко лакомым кусочком, немножко жертвой. В ваших фантазиях и мыслях вы с первой минуты отвели мне роль добычи, а добиваются женщин, барон. Вы не видели во мне мужчину так же, как не видите его сейчас. Тем не менее, я мужчина, прежде всего, и у меня есть совершенно нормальная тяга утверждаться именно в мужской роли.
       - Я не очень вас понимаю, - нахмурился Винсент, и Ферье коротко рассмеялся.
       - Конечно, не понимаете. Потому что в отличие от меня, вам никогда не приходилось раздвигать ноги для кого-то.
       Винсент, кажется, начал догадываться, к чему весь этот разговор. Он удивленно замер, от чего в голубых ясных глазах графа наряду с отблесками каминного пламени заплясали огоньки злости.
       - Я хочу вас трахнуть, - грубо сказал он, кривя губы в гадкой усмешке дьявола. - Я. Вас. А не наоборот.
       Адри казалось, что он очутился в каком-то вязком липком кошмаре, а дальше - он не сомневался - будет больно и унизительно; намерения графа были далеко не благими и если Винсент согласится на сделку, то лучше приготовится ко всему. Его потрясенное молчание затягивалось.
       - Я так и думал, - расслаблено усмехнулся Ферье, расценив замешательство Винсента, как отказ, потом вздохнул и посмотрел на дверь. - Мне не нужно такой жертвы от вас. Спите спокойно, Адри, мы все выяснили.
       Вровень с этими словами Винсент медленно поднялся с постели, как-то беззащитно отвел глаза и с решительным достоинством стал ослаблять шнурок рубахи на груди. Он снял ее через голову и бросил на пол.
       - Заприте дверь, граф, - твердо сказал он.
       На лице Ферье мельком отразилась растерянность, нечаянно отпущенная из-под ледяной маски, но Сэйлин довольно быстро взял себя в руки - запер дверь еще на два оборота, а потом молча смотрел, как Адри раздевается донага. Винсент читал в глазах графа панику, заметил, что дыхание его стало частым и сбивчивым, и пусть лицо королевского фаворита было каменным и холодным, Ферье нервничал. Даже когда Адри взобрался на кровать, под сумрачный полог, на белые одеяла, граф еще некоторое время не мог заставить себя подойти к нему.
       - Мне встать в колено-локтевую позу или лечь на спину? - Винсенту показалось, что еще немного - и Ферье откажется от своей идеи, обзовет его ослом, бросится прочь из спальни, но этого не случилось.
       Продолжая изучать Адри недоверчивым взглядом, граф подошел к его постели, а после, обхватив пальцами подбородок Винсента, склонился к лицу. Поцелуй, последовавший за этим, замутил разум барона такой изумительной легкой сладостью, осторожной страстью и жадностью, что он невольно ответил с не меньшим пылом. А ведь еще мгновение назад он намеревался быть сдержанным.
       Ферье повалил его на подушки так, точно одичал. В какой-то момент Адри показалось, что это все-таки любовь, что все будет хорошо, что предстоящее соитие не станет для него наказанием - и тут Сэйлин резко отстранился от него, схватил одной рукой за горло для того, чтобы вызвать неприятное чувство власти хозяина над своей жертвой и обжечь жестоким взглядом.
       - Нет. Не так. - Граф отпустил Адри, потом сухо приказал: - На колени. Лицом в подушки и руки за спину.
       Испытующе смотря в глаза Ферье, Винсент стиснул зубы, потом медленно повернулся на бок, подобрал ноги к животу и принял ту позу, которую пожелал его мучитель. Мерзость при мысли, что это все-таки наказание, вызывало в нем отвращение к происходящему и желание, возникшее в нем от ласкового поцелуя, стало стремительно таять.
       Ферье непослушными пальцами снял свой шейный платок, обмотал им запястья барона, стянул потуже, потом торопливо разделся.
       - Прелюдии не будет, - предупредил он, устраиваясь сзади между разведенных ног Адри, - однако вы можете еще передумать, барон. Еще не очень поздно.
       - Не дождетесь, - на манер графа огрызнулся Винсент, однако на этом их разговор был окончен - Ферье ухватил его за бедра и толкнулся вперед слишком резко, сразу до конца, без всякой жалости.
       От неожиданной боли Адри вцепился зубами в подушку, пытаясь заглушить рвущийся из горла крик. Он инстинктивно дернулся, но Сэйлин сжал пальцы на его бедрах, удерживая в нужном для себя положении. Граф замер, жарко дыша, прислонился лбом к спине любовника - эта короткая пауза позволила Винсенту немного выровнять рваное хриплое дыхание и собраться, чтобы хоть как-то попытаться расслабится. До фаворита короля ему уже не было никакого дела. Жжение, боль, дрожь - все смешалось для него воедино, напоминая, что его попросту унижают и срывают скопившуюся за многие недели злость. Сейчас Адри убедился в том, что его по-настоящему люто ненавидят, но об этом лучше было совсем не думать. Продолжать себя обманывать любовными фантазиями в таких ситуациях намного проще, а вот получить удовольствие практически невозможно. Но в этой странной игре у Адри имелся козырной туз - Ферье ошибочно полагал, что Винсенту раньше никогда не приходилось находиться "снизу" - в этом был серьезный промах графа. К счастью или нет, для адъютанта короля такой опыт оказался не в новинку - он умел настроить свое тело и разум нужным образом, чтобы просто пережить насилие. Попытаться из принципа достичь разрядки - вот все, что он сейчас мог противопоставить своему возлюбленному врагу.

Он не помнил, как седлал коня, как покинул Летний дворец и гнал Каро во весь опор через поля к Ашайре, рискуя заплутать в темноте. Когда Адри достиг виноградников, ночной мрак уже отступил, а сизые сумерки готовили мир к приходу рассвета - в это короткое время к людям всегда приходят прекрасные красочные сны: и к Филиппу, и к Ботри и, наверное, даже к Ферье. Потому что и после такой мерзости, что граф совершил, он, по мнению Винсента, умел спать сном невинного ребенка.
       Ферье. Ферье. И снова - Ферье... Адри нужно было с кем-то поговорить, чтобы попросту не сойти с ума. Неважно с кем, пусть даже с Морелом, с Танаром, с ветром, полями, небом, с самим дьяволом! Лишь бы унять эти невыносимые муки израненного сердца и растоптанной любви! Мог ли Винсент знать, что ждет его в будущем? Когда-нибудь смерть снова склонится над ним слишком низко, только в следующий раз не отступит и ухватит за горло - не веревкой, так клинком.
       Морел встречал Адри на пороге своей спальни на босу ногу, в одной мятой достающей до колен сорочке, взъерошенный, небритый и постоянно зевающий.
       - Бог мой, барон, что стряслось? - Молчаливая горечь в карих потемневших глазах Винсента пугала всех, кому не посчастливилось увидеть ее за последний час. - Да вы сейчас того и гляди упадете! Входите. Входите же! Росэм! - Морел приказал слуге принести вина, чего-нибудь съестного в плетеной ивовой корзинке, а сам усадил Адри в кресло, рядом с массивной старой кроватью из серого потрескавшегося дерева.
       - Что случилось? - допытывался маркиз, натягивая на плечи жилет из волчьих шкур. - Филипп за что-то разгневался на вас?
       Винсент покачал головой и сжал пальцы в кулаки, словно пытаясь так отогреть замерзшие руки, на которые он смотрел уже несколько долгих мгновений.
       - Мне нужен ваш совет, Морел, - и после затянувшегося молчания, Адри рассказал все, что произошло этой ночью, не упомянув лишь о том, что фаворит короля был с ним в постели далеко не ласков.
       Маркиз хмурил косматые брови, морщился, шептал что-то себе под нос на рафинском и качал головой.
       - Сэйлин, Сэйлин. Я знал, что это чудовище зайдет так далеко. Но вот почему он вас остановил в последний момент - загадка.
       - Мне кажется, что несмотря ни на что, граф в глубине души - хороший человек, - неуверенно, совсем не уверенно сказал Адри, прислушиваясь к шагам Росэма на лестнице, к его тяжелой отдышке и оханьям - бегать наверх башни по крутым ступенькам ему уже в силу возраста давно стало невмоготу, а по-прежнему приходилось. Морел редко баловал себя новыми слугами и предпочитал в этом вопросе качеству постоянство.
       - "Хороший человек - тот, кто на моей стороне". И я советую вам настоятельно запомнить это негласное правило, слышите? - подметил горбун, поучительно ткнув пальцем воздух. - А Ферье не на вашей стороне - это точно, и похоже, что ведет собственную игру за спиной Филиппа. Только знать бы еще, чего он добивается.
       - Вечно вы со своими подозрениями, - покачал головой Винсент в недосказанной мольбе не начинать философских разговоров о сущностях людей, но разве маркиза теперь остановишь?
       - А я графа знал еще до той ночи, когда он растерянным испуганным восемнадцатилетним мальчишкой оказался в постели короля, барон. И не говорите мне, что я сужу о том, чего не понимаю. Ферье вам не все сказал об истории с Дюраном, ох, как не все.
       - О чем вы? - насторожился Винсент, хмурясь.
       В комнату вошел Росэм и понес корзину и вино к маленькому медному столику с серебряной отделкой, что стоял у постели, но Морел забрал у него это все из рук и велел до утра не беспокоить их с бароном, даже если наступит конец света.
       Когда слуга, охая, ушел, маркиз налил вина Адри и, поставив корзину на постель, сел рядом.
       - Я расскажу вам, что произошло с Ферье на самом деле, при условии, что это никогда не покинет стен этой комнаты.
       - Я даю вам слово дворянина, маркиз.
       Морел улыбнулся по-доброму открыто, но уж как-то очень печально.
       - Вы пейте, пейте. Вам сегодня можно напиться и даже нужно, потому что этот разговор для вас будет очень неприятен, барон.
       - У меня сегодня столько неприятностей, знаете ли, что одной больше - одной меньше - уже не важно. - С мрачным сарказмом отшутился Винсент. - Что случилось с Ферье?
       - Я знаю по большому счету не больше вашего и того, что говорят, будто граф просил короля повесить Виконта как преступника и предателя, и Филипп выполнил его просьбу. Но в тот день я был на виноградниках - мы снимали первый урожай, когда ко мне прискакал гонец. Какой-то молоденький лейтенант из личной гвардии Филиппа. Он сказал, что я должен немедленно ехать во дворец и взять с собой препараты, необходимые для заживления ран и приспособления, которые мне могут понадобиться для изготовления лекарств на месте. В тот вечер лил очень сильный дождь - моя карета застряла в какой-то луже, в двух милях от города и мне пришлось ехать верхом. Проезжая мимо какого-то перелеска, я увидел, как плотники сколачивают виселицу - один из них засмеялся, что, мол, на рассвете не последнего человека казнят, из знати, а причина проста - королевский мальчишка попросил любовника вздернуть другого своего любовника. Я не поверил. Я знал Ферье еще до того, как его дражайшая тетя, да упокоит Вита ее прах, приставила его ко двору - он был целеустремленным, честным и добрым человеком, но видимо, власть сильно портит людей.
       Винсент примерял это высказывание на себя и с едва заметной на губах усмешкой, признал, что это правда, опустил глаза. Он пил вино и слушал Морела очень внимательно.
       - Всего лишь несколько человек видели Ферье именно в тот вечер, когда все случилось, и все они будут молчать об этом. Граф был в ужасном состоянии и, несмотря на то, что ни одна его кость не была сломана, его тело было сплошь в синяках и кровоподтеках, губы разбиты в кровь, страшные следы от веревок на руках, ногах, плечах и даже шее. Он был совершенно потерян и ни с кем не разговаривал.
       - Его избили? - спросил Адри, живо представив себе то, что причиняло ему страшную боль и побуждало снова думать о фаворите короля, понимать всю силу своей любви к нему.
       - Не совсем. Видите ли, таки следы остаются от долгих изощренных пыток. И судя по тому, что Ферье пытали, не нанося серьезных увечий, работал мастер своего дела. Взять, например, веревочные пытки: человеку придают самую неудобную позу и связывают - через некоторое время его мышцы начинают содрогаться в бесконечных непрекращающихся судорогах. Я видел много людей, которые уже после трех часов таких невинных мучений навсегда лишались рассудка.
       Адри почувствовал подкатывающую к горлу тошноту и холодок, что пробежал по его внутренностям от одной мысли об этом. Но как такое мог допустить Филипп? Ведь он так любит Сэйлина! Неужели он сам приказал?..
       Винсент провел рукой по лбу, стирая испарину с горячей, слишком горячей кожи.
       - А что король?
       - Филипп был очень зол, - признался Морел, теребя щетину на подбородке, - но потребовал от меня, чтобы на теле графа не осталось ни шрама, ни темных пятен и, ни в коем случае не готовить ему успокоительных. Задачка была почти непосильная, но за три недели я неплохо справился.
       - А Ферье?
       - А что Ферье? Он стал люто ненавидеть и сживать со свету всех, кто после смотрел в его сторону. - Маркиз вздохнул и налил себе и Винсенту еще вина. - Отступитесь от него, Адри. Просите короля об отставке и уезжайте, пока не поздно. Боюсь, что вам грозит серьезная опасность и в следующий раз вам не повезет так, как сегодня.
       Винсент ничего не ответил, но обстоятельно задумался над советом Морела. Уехать было необходимо - он это понимал так же ясно, как и то, что не может этого сделать. И дело сейчас было не в Ферье, просто Адри до черта надоело быть трусом и обходить препятствия. Он решил вернуться во дворец и предпринять хотя бы одну попытку по-человечески объясниться с графом.
       Весь следующий день и последующую новогоднюю ночь он провел в Ашайре и открыл для себя, что покой и запущенность этого места навевают на него умиротворение, приятные воспоминания о собственном доме, в котором среди крестьянских детей и скота он был по-настоящему счастлив. Цыгане встречали грядущий год веселыми песнями, танцами, жгучей энергией душ и характеров. После того, как под общие песнопения Тиса и Амира сравнялись в небе, счастливый Танар бесцеремонно ухватил Винсента за руку и поволок в самую гущу праздника - прыгать через костры и метать ножи в соломенных смешных чучел, а так же объедаться жареным мясом, свежими ароматными лепешками и, конечно же, виноградом. От этого смышленого мальчишки, так обожающего жизнь, легко было заразиться желанием дышать свежим сентябрьским воздухом, валяться в траве, радоваться. Радоваться и принимать все, как оно есть, словно жизнь сама по себе - штука правильная. Винсент не забыл того, что сделал Ферье, но попытался понять и даже простить. А еще ему смутно верилось, что Филипп способен на такую дикую страшную жестокость. Впрочем, сегодня Винсент вспоминал об аресте отца и не мог больше ни за что ручаться.
       Первого сентября, после полудня, Адри без всякого душевного восторга вернулся в Летний дворец. В гостях у Морела ему немного удалось отдохнуть, собраться духом, а заодно уточнить некоторые неясности, касающиеся приготовления противоядий. Маркиз находил Винсента талантливым учеником и в который раз поражался его способностям к химии и феноменальной памяти. "Не забрасывайте моего учения, дорогой барон, - наставлял он Адри между делом, - кто знает, может быть, оно когда-нибудь сильно вам пригодится и спасет жизнь". Так это было или нет, Винсент не задумывался - все его мысли по возвращении были заняты фаворитом короля.
       К несчастью, Ферье явился в комнаты Адри намного раньше, чем тот успел придумать, в каких выражениях и в каком тоне будет объясняться с графом.
       - Вы позволите мне засвидетельствовать свое почтение, барон? - с порога спросил Ферье, попутно выпроваживая взглядом из залитой солнцем комнаты Освальда, который недовольно хмурился, принимая из рук хозяина запыленный дорожной пылью камзол.
       Не желая связываться с графом, слуга убрался восвояси, а Винсент так и остался стоять в одной выпростанной из-за пояса рубахе и штанах.
       Мирный тон Сэйлина, как и его странная просьба вызвали на лице королевского адъютанта некоторую оторопь и на минуту лишили дара речи. Впервые в жизни Адри видел графа в черных одеждах и настолько смирным, что Винсент был не в силах поверить.
       Ферье подошел к нему и, чуть заламывая собственные пальцы, осторожно взглянул в карие глаза.
       Воздух спальни показался Винсенту сухим и горьким - от этого немного кружилась голова и ломило виски.
       - Послушайте, Адри, - неловко вздохнув, произнес Ферье, - то, что я совершил позапрошлой ночью, я совершил во вред вам и не жалею об этом. Но каким-то чудом для вас это обернулось удивительно невероятной удачей. Мой визит сюда официален... Даже слишком. С восьми до девяти вечера я буду прислуживать вам и помогать во всем. - Сэйлин усмехнулся в сторону с ядовитой обычной иронией. - Вот так вот.
       - Я совсем не понимаю, о чем вы говорите, граф, - откровенно признался Винсент. - Вы будете прислуживать? Мне? На вас это совершенно не похоже. С какой стати?
       - С такой, что король серьезно увлечен вами. - Сэйлин скривился и, слегка прищурившись, заглянул в лицо своего новоявленного господина. - Он ведь увлечен вами, Адри, да?
       - Я так не думаю... - стушевался Винсент, ничего не понимая. Все это было похоже на бред, фантазию, совершенно не остроумную шутку.
       Тем временем фаворит короля стал расхаживать по комнате, по-прежнему нервно заламывая руки. Адри в таком состоянии он напоминал Морела.
       - А вы вообще не думаете! - тихо злился Сэйлин. - Ни над чем! Похоже, что мыслительный процесс для вашего ума - вещь такая же эфемерная, как тщеславие - для вашей души. С какой из двух лун вы свалились?
       - Послушайте, Ферье... - начал Винсент.
       - Нет, это вы послушайте! И примите к сведению, раз уж намереваетесь залезть в королевскую постель.
       - Что?
       - Что - слышали. - Сэйлин остановился у книжного столика и высокомерно поинтересовался: - Вам неприятны мои слова, барон?
       - Это мягко сказано, - Адри во все глаза смотрел на графа и не хотел верить ни единому его слову.
       - Ничего, привыкните со временем. Вам придется привыкнуть, Адри, потому что его величество не далее, как час назад, приказал мне морально подготовить вас к вашему с ним... ужину, - Ферье поморщился, вероятно, все же пытаясь подбирать выражения помягче. - Для меня эта обязанность неприятна, а потому давайте быстренько покончим с ней. Итак. В шесть - вы примите ванну с ароматическими маслами. Лучше с лавандовым. В семь - вы оденетесь во что-нибудь этакое, - Ферье на миг задумался и слегка небрежно отмахнулся. - Наденьте сиреневый камзол - этот цвет очень идет таким жгучим брюнетам как вы. К тому же, Филипп любит сложности, а на этом камзоле много пуговиц. Далее, в девять - вы явитесь на ужин. Филипп не придет и, как бы случайно, вы заглянете в его спальню. И самое главное, Винсент, самое главное, помните: королю не говорят - нет.
       - Это что... шутка такая?
       С Ферье мгновенно слетело все напускное высокомерие на пару с сарказмом. Лицо его сделалось грустным, он отвернулся и, пряча взгляд от побледневшего от потрясения Винсента, медленно вздохнул.
       - Если бы, - в тихом голосе Сэйлина дрогнула скорбь. Граф стоял неподвижно, лишь задумчиво поглаживая указательным пальцем корешок священной книги богини Виты, усеянный черным мелким жемчугом и рубинами. Потом он взял себя в руки - вскинул гордо голову и фальшиво улыбнулся Адри: - Примите мои поздравления, барон.
       Ферье слегка поклонился в знак почтения и, развернувшись, быстро вышел вон, как обычно - не оборачиваясь и ни о чем не сожалея.
       Когда Адри очнулся, то понял, что уже минут пять стоит - как стоял, бездумно глядя на захлопнувшуюся за Ферье дверь. Он определенно собирался возражать, но у него не нашлось подходящих слов, чтобы выразить все свои чувства в тот момент. Король? Его? Сегодня? Представив себя с Филиппом, Адри на миг забыл, как дышать. Рука потянулась к шее, словно на нее накинули веревку.
       - Боги...
       "Боги, что ж я делаю?" - Адри спрашивал себя об этом и много позже, принимая ванну, а после, надевая сиреневый камзол, на котором было двенадцать пуговиц вместо привычных пяти. Чистая сорочка, новые туфли, кружевное белоснежное жабо, скрепленное синим сапфиром величиной с голубиное яйцо, собранные в хвост на затылке волосы, бриллиантовая серьга в левом ухе - подарок его величества. Винсент смотрел на свое отражение в состоянии странной эмоциональной глухоты; человек в зеркале - стройный, спокойный, разодетый в дорогие ткани был слишком красив для Винсента Адри - и словно бы черты лица его не изменились, но изменился внутренний стержень. В нем чувствовалась страсть, жизнь, сумасшедшая харизма! Только сейчас Адри - точно прозревший слепец осознал всю силу своей привлекательности и, глядя в черную бездонную пропасть собственных глаз, он мысленно слышал голос отца: "Прячь свои прекрасные глаза от похоти зверя...". Но поздно. Теперь было слишком поздно.
       Ферье пришел в будуар королевского адъютанта в восемь - минута в минуту, остановился на пороге, оценивающе скользнул глазами по стройной высокой фигуре барона. Винсенту показалось, что в какой-то момент во взгляде графа мелькнуло искреннее теплое восхищение вперемешку с горьким сожалением. Но, наверное, это только показалось, потому что в речах Сэйлин был прямолинеен и холоден, как всегда.
       - Кажется, вы нервничаете? Полно, барон, улыбнитесь. Вы добились своего - ваше лицо должно светиться счастьем, а вы больше напоминаете мне вдову на похоронах богатого мужа. Ваше печальное антре совершенно не искренне - не ваша роль.
       - А вы по-прежнему шутите, граф, - Адри отошел от зеркала к окну, и устало оперся плечом о стену. Доказывать что-то Ферье уже не хотелось, да и делом было совершенно напрасным. Он посмотрел на закатное солнце с таким щемящим чувством одиночества в груди, словно видел его в последний раз. Нет, ему не было страшно, отвратительно или плохо, просто все это было как-то непривычно и странно: король, который ждал его в своей спальне, Морел - вечно говорящий загадками и предостерегающий его непонятно от чего, Ферье, который был то жарким пламенем, то куском холодного безразличного камня.
       Адри распахнул окно, чтобы впустить в комнату свежего воздуха - ему казалось, что здесь совершенно нечем дышать.
       - Всего лишь через час вы станете фаворитом короля, барон, и, наверное, по праву лучшего займете мое место. - Сэйлин подошел ближе. - Не могу сказать, чтобы я был рад этому, однако я всегда напоминаю самому себе, что проигрывать нужно с достоинством. Сегодня я вам не скажу ни слова упрека, - он улыбнулся сам себе, - да с этой минуты я вам вообще ничего такого не скажу. Не сочтите за трусость, просто есть вещи, которые высказывать не положено, особенно человеку, превосходящему тебя по положению.
       - За что вы со мной так? - Винсент всматривался в полосы раскаленного солнцем золота в желто-зеленом вечернем небе, понимая, что сейчас от слов графа ему больно, как никогда. - Я не хотел причинять вам зла, даже мелких неудобств. Я согласился быть адъютантом Филиппа только потому, что мне необходимо было видеть вас, говорить с вами, возможно, прикасаться иногда.
       - Вы перешли границы во всем, барон. Это ваша плата, - спокойно ответил Сэйлин.
       Адри пытливо взглянул в глаза Ферье.
       - Мне еще возможно уехать, чтобы не портить вашу жизнь?
       - Боюсь, что нет. Филипп не отпустит вас, и будет лучше, если сейчас вы перестанете думать о своих ошибках и поскорее освоитесь с вашей новой ролью королевского любовника. Есть вещи, Адри, которые мы заслуживаем, а есть те, что судьба выдает нам, как неизбежность. В вашем случае произошло и то, и другое. Сокрушаться и жалеть бессмысленно. Филипп не будет с вами груб, как был когда-то со мной, потому что вы в силу возраста мудрее меня и не станете противиться ему.
       Винсент снова вспомнил о разговоре с Морелом, и в его воображении яркой молнией блеснула картина, где юный фаворит короля, едва отойдя от пыток, горько сожалеет о связи с Этьеном Дюраном - много горше, чем об ужасной позорной смерти виконта и о собственной очерненной жестокостью совести.
       - Филипп был груб с вами? Почему?
       Ферье пожал плечами.
       - Не знаю. Наверное, потому, что когда он впервые пригласил меня в свою спальню - я совершенно не понимал, чего от меня хотят, а у короля кончилось терпение. Он целый вечер пожирал меня глазами, пока я, опьяненный его нечаянным вниманием и оказавшийся впервые на балу, присматривал себе среди молоденьких благородных девиц подходящую партию. Мой ум тогда занимала карьера военного, удачная женитьба и продолжение собственного рода. Шансы на успех были велики - я не был обделен женским вниманием и использовал свое очарование направо и налево. Но тот первый вечер при дворе окончился для меня полным крахом всех этих глупых детских мечтаний, и самое смешное, что весь ужас моего положения оказался не в этом. Филипп действительно дал мне возможность добиться невообразимых высот, только не на поле брани, а в своей постели. Знаете, золотая клетка с россыпью бриллиантов - вот, что меня унизило по-настоящему. Филипп слишком хорошо разбирается в людях и знает, чего они хотят, знает, как и на что нужно надавить, чтобы достичь желаемого для себя. Он очень часто груб и неаккуратен со мной - он любит подчинять меня именно так и знает, что это эффективно. Однако вам не стоит его опасаться, с вами король будет самой любезностью и так будет всегда. Завтра утром вам не придется плакать в подушку от осознания, что за одну ночь вас лишили достоинства, собственной воли, мечтаний, свободы - абсолютно всего.
       - Вы так спокойно об этом говорите, словно всё происходило с чужим человеком - не с вами.
       Ферье снял пылинку с плеча барона и, выбросив её, приблизил свое лицо к лицу Винсента, с раздражением заглянул в карие глаза, и хотя голос графа был спокоен, на дне его скрывалась боль - такая жуткая, что Винсент уже пожалел о своих словах и готов был извиняться.
       - Мне нужно плакать и посыпать голову пеплом? Вы напрасно считаете, Адри, будто я не знаю, что вы сейчас чувствуете. Я знаю это даже лучше, чем вы сами, потому что у меня, в отличие от вас, было много времени - прочувствовать, проанализировать и испытать на себе все оттенки вашего нынешнего состояния. Вы напряжены из-за того, что вам надлежит сделать сегодня? Поверьте мне, в жизни бывают вещи намного хуже, чем совокупление с королем.
       - Куда уж хуже? - Адри опустил глаза, и тут теплая ладонь Ферье осторожно легла на его щеку.
       Винсент замер, уставившись на серьезное лицо графа, который как-то неприятно и внимательно присматривался к нему.
       Потом Ферье сказал:
       - Ну, хорошо, - отпустился перед бароном на колени, и быстро расстегнув нижние пуговицы его камзола, отвёл полы в сторону. Ловкие пальцы взялись за пояс штанов слишком решительно, и пока ошалевший Адри пытался справиться с шоком, Ферье видимо, решил наскоро объясниться: - Ваши нервы чересчур напряжены - так не пойдёт, - говорил он, то и дело, поднимая на Винсента глаза, - это только разозлит Филиппа, а вы натворите глупостей. С вашей ранимой чувственной натурой и с темпераментом его величества вкупе это не кончится ничем хорошим. Обопритесь спиной на стену и молчите, - Ферье закончил с поясом, запустил руку в штаны барона и едва заметно усмехнулся, отыскав там предательски твердую плоть. Он положил ладонь на живот Адри и слегка подтолкнул его к стене. - Кусайте губы, зажимайте рот рукой, но - ни звука, слышите? Я не хочу из-за вас на плаху, да и вам туда рановато. У нас мало времени.
       И Ферье принялся за дело с такой скоростью и умением, что у Адри едва не подкосились ноги. Кажется, он цеплялся пальцами за шершавую стену, задыхался, шипел и действительно кусал губы, сдерживая рвущиеся из горла стоны - Винсент точно не помнил. Его мир сузился до маленькой уборной, в которой гордый надменный граф Ферье стоял перед ним на коленях и при этом делал, что хотел, не встретив ни возражений, ни упреков, ни сопротивления. Адри казалось, что берет не он, а берут его. И кто? Человек, которого он желал и любил до такой степени, что весь инстинкт самосохранения притуплялся окончательно. Он знал, что может рискнуть ради Ферье всем: положением в обществе, честью дворянина, совестью, порядочностью, душой и самой жизнью. Он был твердо уверен в этом даже в моменты полного отчуждения Ферье и его жестокого безразличия, в моменты, когда граф, легко играя словами, унижал и высмеивал его. Адри любил его безразличным и ледяным, но что делать вот с таким Сэйлином - безумным, страстным, сумасшедшим, барон не имел ни малейшего понятия. В такие минуты у него просто отказывали мозги, и он таял от нежности и беззащитности перед этим светловолосым голубоглазым чудовищем.
       Все кончилось так же быстро, как и началось; Адри вздрогнул и ощущая, как его колотит в оргазме, излился в рот Сэйлина, а Ферье проглотил его семя до последней капли затем - как барон понял уже позже - чтобы не оставить на одежде ни единого свидетельства их близости. Не смутившись ни на минуту, граф вылизал мужское достоинство Адри начисто - когда его горячий мокрый язык быстро скользил по краю головки или уздечке, Винсенту казалось, что он медленно сходит с ума. Такое просто не могло происходить с ним. С ними. Барон так был оглушен произошедшим, что у него совершенно не осталось ни сил, ни желания думать о Филиппе.
       Поднявшись с колен, Ферье привёл одежды Адри в порядок, ещё раз оглядел его с ног до головы, чтобы убедиться в том, что всё сделано аккуратно.
       - А теперь идите, Винсент, - сказал он, всего лишь один раз мельком встретившись с Адри глазами, и барон поразился, как быстро может меняться настроение этого человека от пылкой страсти к абсолютной холодности. Сэйлин гнал его от себя, словно панически боялся странной нежности, застывшей в карих глазах своего любовника.
       - Послушайте, Ферье, я...
       - Идите, вас ждут, - с расстановкой проговорил тот, отходя к окну и раздраженно поправляя ворот сорочки, но в последний момент в вечернем полумраке, разбавленном огнем камина, Адри заметил, что щеки графа покрылись нежным персиковым румянцем. Он уже видел этот румянец однажды - в то раннее утро, когда пьяный Ферье ввалился в его спальню, а потом и в его постель. Но сейчас вокруг силуэта Ферье сгустилась атмосфера злой безнадежности, и если бы Адри вздумалось неосторожно продолжать настаивать на разговоре, он непременно натолкнулся бы на очередную насмешку. Винсент не хотел портить то, что случилось сейчас между ними, он слишком ценил эти моменты близости, которые ему позволяли время от времени трогать запретный плод райского сада любви. Сердце Ферье было каменным - вот где была истина. Каменным оно и оставалось. А потому постояв минуту в полной тишине, барон Адри просто вышел из комнаты и сделал то, что ему должно было сделать. Уже через четверть часа он - спокойный и безразличный к собственной судьбе, впервые в жизни бесшумно переступил порог королевской спальни.
       Никогда раньше Адри не входил сюда - в святую святых - это было царство двоих: Ферье и короля (во всяком случае, Винсент так думал, и так было до сегодняшней ночи). Первое, что бросилось ему в глаза, это широкая дубовая кровать с массивными резными спинками и роскошной белоснежной периной - она стояла на невысоком постаменте похожем на панцирь черепахи, а вокруг по полу были брошены тигриные шкуры. Филипп чинно возлагал на самой большой, что лежала у подножия постели и, опираясь на локте, с многозначительной улыбкой внимательно следил за Адри. Перед королем стояли две серебряные чеканные вазы с фруктами, пара хрустальных бокалов и бутылка вина зеленого рафинского стекла. Оделся сегодня Филипп, как обычный горожанин Онтальи - в белоснежную рубаху с широкими рукавами и накрахмаленным воротом в узкие штаны и легкие сапоги. Похоже, что у монарха были весьма обособленные понятия о том, как нужно одеваться для свидания.
       Винсент почувствовал, что выдохнул слишком коротко. От мысли, что ему предстоит сделать, у Адри на миг свело внутренности.
       - Вы бледны, барон, - мягко сказал король, откровенно забавляясь. Филипп отпил вина из хрустального бокала с высокой ножкой, и слегка поигрывая им, улыбнулся тому, как искристо на гранях стекла играет свет огня.
       Камин жарко полыхал, и Адри постепенно становилось душно. Он посмел подумать, что Филипп нарочно приказал натопить спальню.
       - Право слово, - продолжил монарх, снова поднимая на Винсента колючий взор, - отчего вы так напряжены? Наш ужин еще не начинался, а вы уже хотите избавиться от моего общества и бросить меня поедать этот ароматный виноград в одиночку?
       Филипп поставил бокал на маленький напольный столик из слоновой кости, до которого не составило труда дотянуться, и оторвал от бугристой крупной кисти винограда одну ягодку.
       У Адри неожиданно запершило в горле, а сильный запах ладана, витавший в воздухе, уже начинал кружить голову. Винсент немного прокашлялся.
       - Простите, ваше величество, но я не думал об этом.
       - Не лгите, - ласково сказал Филипп, вертя в руках виноградину. - Вы совершенно не умеете врать. У вас даже нет таланта. Ваша искренняя открытость с нашей первой встречи импонирует мне. Ваше нелепое неумение защищаться ложью возбуждает во мне воспоминания о моей юности. Тогда еще я сам только учился постигать науку лести и вранья. Я король, а ложь в крови у всех королей. А вы... Вы поберегите ваше благородного сердце от этой весьма полезной, но весьма неприятной науки.
       Адри на миг виновато опустил глаза, ругая себя за то, что ему не хватает мужества сделать шаг вперед, улыбнуться Филиппу с очарованием молодой куртизанки, доставить королю массу удовольствия и немного получить его самому. Если бы не было Ферье, он бы сумел, но Ферье был; стоит, наверное, сейчас в той маленькой комнатке у распахнутого настежь окна, подставляясь под нежные поцелуи прохладного сентябрьского ветра! Он любит целоваться с ветрами - такими же порывистыми и прекрасными, как он сам! Любит, когда южный ветер ласково перебирает его золотые локоны; когда восточный - забирается под одежду и бьет по лицу; западный - шепчет на ухо протяжные ласковые песни Рафины и приносит запах соленых морских волн; а северный - холодит кожу. О чем думает сейчас Ферье? Почему на его щеках, покрытых румянцем стыда, слезы?
       Адри поймал себя на мысли, что снова пытается понять суть молитв графа, которые не шли из головы Винсента с их первой встречи в Сером храме. Но ответов, как обычно, у него не было.
       - Вот что, барон, довольно обивать пороги. Идите-ка лучше сюда, - голос Филиппа выдернул Адри из его фантазий в малоприятную реальность.
       Король забросил виноградинку в рот и, пережевывая ее, небрежно похлопал рукой по тигровой шкуре, приглашая Винсента присесть рядом с собой.
       Под пристальным взглядом серых глаз монарха, Адри повиновался. Ноги у него стали - словно ватные и это только что открыло ему всю степень его скованности и нежелания находиться в спальне короля. А ведь до постели еще даже не дошло. Винсент тряхнул головой и заставил себя собраться. Он лег на пол, опираясь на локоть, и попытался улыбнуться. Однако неловкая ухмылка, которая получилась в результате, видимо, не слишком впечатлили монарха, потому что Филипп налил Адри полный бокал вина и приказал выпить залпом.
       - Это вас взбодрит, - сказал он участливо. - Я понимаю, что ужинать в спальне вам, возможно, неловко, но, право слово, это же не эшафот. Надеюсь, вы простите мне эту маленькую прихоть, барон?
       Чувствуя, как вино приятно согревает внутренности, Винсент кивнул, но нужно было что-то сказать, пока Филипп не вообразил, что у его адъютанта отсох язык.
       - Для меня большая честь разделить с вами трапезу, ваше величество, - произнес Винсент и едва не отвел взгляд. Вино нисколько не ударило ему в голову, оставив на языке только терпкий стойкий аромат чернослива, сладких вишен и кориандра.
       Филипп собственноручно налил в бокал барона вторую порцию.
       - Послушайте, Адри, - с беспечной улыбкой сказал он, - вы могли бы оказать мне небольшую услугу?
       - Все, что угодно.
       - Все? Ну, зачем же. Мне не нужно настолько много. Короли обычно получают именно все - так заведено с древних времен. Не мы с вами придумали этот закон - не нам его отменять. Так было и так будет. Нам, сильным мира сего владеющими людскими судьбами, не пристало желать меньшего, но знали бы вы, ах, Адри, знали бы вы, как иногда хочется побыть простым человеком! Как хочется не думать о государственных делах, о политике, а просто сесть вот так, как мы с вами, и поболтать о чем-нибудь не серьезном. Я так ценю такие вот моменты! И прошу вас, не называйте меня - ваше величество. В эту ночь зовите меня Филипп. Сегодня я - не король, а вы - не мой слуга. Пусть мы заблудимся в эпохах и времени и до утра пропадем в более прекрасном мире без дворцового этикета и прочих разделяющих нас атрибутов. - Филипп отхлебнул вина и, подперев голову рукою, указал взглядом на вазу с фруктами. - Вы должно быть голодны, Винсент, ешьте, не стесняйтесь. Если хотите, я распоряжусь принести дичь и хлеба. Может быть, хотите окорок под пелеройским чесночным соусом? Или почки новорожденного ягненка, приправленные рафинскими специями?
       - Нет, благодарю, я не слишком голоден, - вежливо соврал Адри и поздно подумал о том, что попроси он дичь или окорок, это бы хоть на сколько-нибудь отодвинуло час, когда он окажется под Филиппом. Винсент мысленно чертыхнулся, обозвав себя последним ослом, и пригубил вина. Разумеется, он будет называть короля по имени сегодня, но ни на миг не сможет забыть, кто перед ним. И, разумеется, Филиппу не придется повторять ни одну из своих просьб дважды - это Адри знал, как истину.
       А король тем временем принялся разглядывать его одежды, милостиво не отпуская взгляд ниже талии.
       - Это Ферье посоветовал надеть вам этот камзол? - с улыбкой поинтересовался он, цедя вино.
       - Да, - немного растерянно ответил Винсент и тон короля - насмешливый, с долей презрения, его почему-то насторожил.
       - Вот мерзавец. Он же прекрасно знает, что я не терплю этот цвет, - Филипп сощурил глаза и усмехнулся.
       Сердце в груди Адри екнуло от страха, от леденящего душу осознания как неосторожен он был в словах. Но ведомый своей любовью, желая защитить Ферье, он сказал еще большую глупость:
       - Выбирал в конечном итоге я. Граф только дал мимолетный совет.
       - Вот как? - наигранно изумился король. - Значит ли это, что мимолетные советы графа Ферье имеют для вас вес?
       Адри понял, что пора юлить, иначе они с Сэйлином серьезно поплатятся за все их "совместные секреты".
       - Как и мнение любого другого человека, в котором есть хоть капля здравого смысла. Граф - ваш фаворит, он ведает о ваших вкусах и пристрастиях больше меня. Если бы я знал, что вам не нравится сиреневый цвет - я непременно бы надел что-нибудь другое.
       - И все-таки вы не забываетесь, - рассмеялся король с какой-то грустью, вероятно, потому что Адри так и не выполнил его просьбу и по-прежнему держал дистанцию. - Ну, полно, оставим это пока. Поговорим лучше о здравом смысле.
       Адри допил остатки вина в бокале.

Винсенту было до черта обидно, что Филипп делает все очень бережно, неторопливо, как правильно угадывает его чувствительные места и как быстро запоминает их. Адри досадовал за это больше на самого себя, чем на короля и - будь проклята эта ночь! - ему было хорошо в сильных властных объятиях человека, которого он ни капли не любил. Чем дольше все это длилось, тем больше приносило удовольствия. Даже когда Филипп после продолжительных размеренных фрикций, хрипло дыша, точно озверев, сорвался в жесткий быстрый темп, Адри уже просто беспомощно цеплялся пальцами в его скользкие от пота плечи, выгибался под ним, нетерпеливо обнимал ногами и ничего не соображал. Глухие стоны - словно чьи-то чужие лились с его искусанных зацелованных губ, тело плавилось в нарастающем желании удовлетворить себя, достичь апогея этой сумасшедшей животной похоти, бесстыдного танца плоти затем, чтобы в самом конце всего лишь на несколько секунд коснуться восхитительного райского света и излиться белым вязким семенем на собственный живот.
       Адри услышал облегченный вздох над собой и понял, что давно лежит, прикрыв глаза, безуспешно пытаясь восстановить рваное дыхание и дрожа, будто неопытный юноша в руках старшего любовника. А еще он почти безразлично подумал, что Филипп не кончил, и в этот самый момент сильная жаркая ладонь легла на его щеку, немного повернула голову прямо.
       - Посмотрите на меня, Винсент, - снова приказали ему, но уже как-то нежно, почти любовно. - Посмотрите на меня, прошу вас.
       С большим трудом Адри заставил себя разлепить отяжелевшие веки и взглянуть в серые затуманенные страстью глаза Филиппа. Сейчас король был другим - волосы его спутались и несколько влажных прядей небрежно прилипли ко лбу, покрытому испариной, лицо было спокойным, а взгляд... вот о нем Винсент предпочитал не думать, ему и без любви монарха проблем хватало. В жизни, с Морелом, с Ферье в конце концов.
       Филипп вздрогнул и немного вжался бедрами в ягодицы любовника - король был тверд и терпение ему давалось нелегко, но видимо, ему было мало просто трахнуть Адри и забыть об этом.
       - Не закрывайте глаз... Я должен их видеть. - Рука Филиппа со щеки переместилась на пах Винсента, сжала еще не утративший чувствительности член, расслабилась на мгновение - и снова сжала.
       "Скорей же", - пусто подумал Винсент, а потом едва заметная ухмылка короля напугала его, потому что в ней без труда читалось: "Потерпите. Еще совсем чуть-чуть". Это было полным провалом для Адри - никогда и ни с кем у него не было такого взаимопонимания, без слов, без сложных фраз, без многочисленных выверенных ситуациями масок. Сейчас его читали чересчур просто и позволяли читать в ответ себя, а это значило, что никакая ложь - малая или великая - не удастся.
       Сердце в груди Адри замерло от ужаса, а потом снова забилось, точно бешенное. Он не знал, что делать. Пойти на попятную? Претвориться, что не расслышал приказа? Признаться королю, что он переспал с ним из банального чувства долга и для того, чтобы побыть рядом с Ферье, но ему честно-честно было сейчас очень хорошо? Винсент почувствовал себя не столько дураком, сколько маленьким глупым растерянным до слез мальчишкой - и вдруг зажмурился.
       Филипп ничего не сказал, лишь приник губами к виску Адри, тяжело дыша в его волосы, трижды толкнулся в расслабленное тело, а потом замер и оставался в нем несколько долгих томительных минут.
       В камине догорали дрова, и Винсент слышал их робкое потрескивание, чувствовал, как тяжел Филипп, обнимающий его за плечи, будто любимую игрушку, как воздух спальни насквозь и безнадежно пропитан запахом пота и секса. Адри просто хотелось спать, но до рассвета было еще слишком далеко, к тому же король быстро восстанавливал силы, что несколько удивило Винсента и заставило, пусть и вынужденно, отказаться даже от мыслей о сне. Между ног у него было приятно тепло и скользко.
       Филипп легко поцеловал Адри в губы, лег рядом, подперев голову рукой и лениво разглядывая измученного страстью барона. Потом мягко улыбнулся ему.
       - Знаете, - сказал он ровно, - у вас потрясающая выносливость. Можете принять это за комплимент.
       Адри непонимающе посмотрел на короля и тот рассмеялся:
       - Так долго я этого не делал ни с одним из своих любовников. Смотрите, луна уже появилась в окне. Вы пришли ко мне в девять, а сейчас уже около полуночи.
       - Я совсем потерял счет времени, - неловко признался Винсент. Ему хотелось пить и в горле пересохло от вина, но перетерпеть эти маленькие прихоти казалось проще, чем испрашивать Филиппа - дать ему воды. Его разум начинал мыслить ясно и в голову лезли глупые рассуждения об измене и вранье, а еще о том, что он не выполнил просьбу короля и не смог в самый нужный момент посмотреть ему в глаза. К счастью, это было единственное, что он не смог сделать и, похоже, монарх не сердился за это. Они лежали в одной постели, поговорили об их удивительной и волшебной ночи, после перешли к обсуждению рафинских военных кораблей, и Адри к приятному изумлению короля проявил в этом вопросе не праздные знания. Филипп был настолько восхищен, что в результате попросту сгреб Винсента в охапку, усадил на себя и, побив предыдущий временной рекорд, поимел уже совсем не осторожно. Конечно, позже Адри принесли воды и свежей земляники, Филипп извинился за свою невнимательность, а в качестве прощения для себя выпросил у Винсента еще одно жаркое страстное соитие, после чего с собственных губ кормил его ароматными ягодами. Они уснули на рассвете и, закрывая глаза, вконец измученный Винсент уже ни о чем не думал.
       Утром король должен был встретиться с послом Рафины. Едва Винсент открыл глаза и перестал сонно щуриться от яркого полуденного солнца, что бессовестно пробивалось сквозь кремовые полупрозрачные гардины, он увидел склонившегося над собой Филиппа. Монарх довольно и далеко не невинно поцеловал его в шею, пожелал доброго утра и, наконец, позволил Освальду подойти к себе - в последний раз расправить кружева манжет и жабо, осмотреть алый безупречно пошитый камзол и с таким же невозмутимым лицом принести Винсенту для умывания таз с водой, полотенце и вычищенные одежды.
       - Сегодня я думаю освободить вас от ваших обязанностей адъютанта, - с улыбкой говорил монарх, разглядывая себя в зеркале. Он повернулся сначала правым боком, потом левым, потом через зеркало взглянул в глаза Винсента, и Адри подумал, что голый, едва прикрытый простыней до пояса в разворошенной постели, напоминающей больше поле битвы, чем ложе любви, он выглядит забавно и нелепо. В подтверждение этим страхам улыбка короля стала шире. - Мы с вами, к сожалению, проспали обед, и боюсь, что посол Мирдан займет мое время до ужина, потому постарайтесь отдохнуть днем. А к ужину я лично приду за вами.
       - Но я могу выполнять свои обязанности, ваше величество, - робко возразил Адри, которому не хотелось праздно проводить время, и вовсе не потому, что он не любил бездельничать, просто занятость часто позволяет не думать о ненужных вещах. Осмысливать все, что произошло вчера, ему совсем не хотелось, однако Филипп был слишком добр и непреклонен.
       - У меня куча гвардейцев, и вас найдется, кем в седле заменить. Скакать верхом после такой бурной ночи - не дело. Вам следует набраться сил, дорогой барон, потому, что по окончании ужина... - король повернулся лицом к Винсенту, и многозначительная усмешка поддернула его губы, - я надеюсь провести с вами несколько приятных часов, может быть какое-то время даже за беседой. Теперь я не отправлю вас от себя даже к принцу Ботри. Примите свою отставку, как мой подарок вам.
       У Адри сердце упало вниз, слова Ферье молотом застучали у него в сознании: "...дал мне возможность добиться невообразимых высот, только не на поле брани, а в своей постели. Знаете, золотая клетка с россыпью бриллиантов...". Винсенту сделалось дурно, он даже не понял, как выдавил из себя слабую улыбку, которую король счел то ли смирением, то ли благодарностью.
       - Кроме того, - Филипп сделался серьезным, страстно понизил голос, - когда мы занимаемся любовью, вы избегаете смотреть мне в глаза. И либо вы боитесь меня, либо не хотите...
       "А он ничего не забывает", - подумал Адри, не в силах отвести взгляд от серой стали в глазах короля и продолжая улыбаться.
       - Если бы было верно последнее, вряд ли вы смогли бы получить удовольствие в постели со мной. Но с этим не было проблем. Тут вы превзошли все мои ожидания. Поэтому пока отметем этот вариант, и я позволю себе предположить, что вы в силу своей скромности не свыклись с вашим новым статусом моего фаворита. Начинайте привыкать.
       - Да, ваше величество, - глухо отозвался Винсент. Руки и ноги у него отяжелели, он едва слез с кровати - так ему казалось, хотя движения его были плавны и уверенны как всегда.
       - Я не буду торопить вас, Адри, но своего добьюсь, - Филипп подошел к барону, участливо положил руки на его плечи, заглянул в лицо. - Мы потратим столько времени, сколько потребуется на то, чтобы вы привыкли ко мне. Надеюсь, вы понимаете меня, Винсент?
       - Более чем.
       Король облегченно вздохнул и, улыбнувшись любовнику напоследок, вышел вон.
       Освальд с ледяным лицом и ничего не выражающим взглядом, вызвался помочь новоявленному фавориту Филиппа второго одеться, но Адри как обычно отказался. Слуга взмолился и сказал, что если он не сделает этого - его накажут за то, что плохо выполняет свои прямые обязанности. Впервые в жизни Винсент пожалел этого мерзкого неприятного ему человека и позволил сделать с собой все, что было необходимо. Он чувствовал себя то ли принцем, который в жизни не застегивал себе туфель, то ли клоуном в дешевом балагане. Его заперли во дворце так же, как когда-то сделали это с Ферье. О боже! Ферье...
       Точно спохватившись, Адри забрал из рук слуги сапфировую брошь для жабо и, игнорируя жалобные поскуливания Освальда, сам застегнул ее на кружевах, сказал, что до вечера хочет побыть один - был резок в словах и угнетающе зол на все на свете. Его свободная душа изнывала, кровоточила, корчилась в судорогах при мысли, что он теперь просто игрушка, или того хуже - игрушка любимая. Когда Винсент вернулся в свою спальню, то просто просидел на краю постели долгое время, глядя в рыжие тусклые языки каминного пламени и на то, как солнечные лучи медленно ползут по лиловым шелковым обоям из левого угла комнаты в правый. Он думал о том, что произошло ночью, но еще больше о чувстве вины перед Ферье, которое точило его изнутри. Конечно же, для графа он - никто, они не давали никогда друг другу никаких обещаний, и в их сложных отношениях не было никаких обязательств и взаимности, но Адри чувствовал вину - безотчетно, остро, постоянно.
       Ферье вошел в его спальню тихо и, опершись плечом о косяк, излишне внимательно уставился на Адри. Правая рука графа деловито зацепилась большим пальцем за золотой пояс, пальцы левой - задумчиво барабанили подушечками по медово-рыжему дереву откоса.
       - Хотя бы сегодня избавьте меня от ваших колких комментариев. Пожалуйста, - устало попросил Адри, отводя взгляд и чувствуя всем естеством жгучую жалость, исходящую от Ферье.
       Граф некоторое время молчал, потом тихо хмыкнул. Подумав, что тот опять насмехается, Адри бросил на него сердитый взгляд и впервые в жизни увидел доброе, все понимающее лицо графа Сэйлина Ферье.
       - Идемте - прогуляемся. В парк, - мягко сказал он. - Я покажу вам одно удивительно необычное местечко. Там очень красиво...
       Позже они вдвоем на глазах у двух десятков слуг вышли с парадного входа и, ступая по дорожкам мелко-колотого рыжего гравия, затерялись среди бесчисленных аллей и розариев, безупречно ухоженных и красочных в свете золотого дня. Шли в молчании, плечо к плечу, очень редко встречаясь осторожными взглядами. Еще час назад Адри столько хотел сказать Ферье о том, что жалеет о ночи с Филиппом, что ему к своему стыду было хорошо с королем, но вот сердце его по-прежнему принадлежит Сэйлину! Но имел ли он право на это теперь? Он хотел сказать и не находил правильных слов.
       Ферье тоже молчал. Адри не знал, о чем он думает. Он казался таким же спокойным и непреступным, как всегда, таким же элегантным и прекрасным, словно от немилости монарха в его жизни не переменилось ничего. А может быть, его это не волновало?
       Винсент заметил, что они ушли далеко от дворца и забрели в заброшенную часть парка. Ферье вел его через высокую траву к густому ельнику, куда почти не проникало солнце. Среди птичьего гомона и шелеста лесных крон откуда-то издали сюда доносилось журчание ручья.
       - Вам нравится подобное дикое запустение природы? - попытался пошутить Винсент, заранее готовясь к новой колкости, но ее не последовало.
       - Да, - просто ответил Ферье. Он не оглянулся и так же шел, немного опережая Адри, с беспечной и счастливой улыбкой всматриваясь вперед. Его ладонь легла на верхушки травы, заскользила по ним, едва касаясь пальцами, не вредя и не сминая хрупкие стебли. - Здесь деревья и трава растут так, как хотят, как могут и как умеют, и им никто не указ. Их жизни принадлежат только им и Вите, но она милосердна - она никогда не прикажет им расти в строгом кругу или оставлять на земле тропинки для случайных путников. Это свобода. Даже когда деревья умирают, Вита позволяет им погибнуть свободными.
       Адри вспомнил, кто он теперь и прикусил губу. Из груди у него невольно вырвался тяжелый вздох.
       - Вы чем-то расстроены, барон? - лениво поинтересовался граф, останавливаясь перед можжевеловыми зарослями. Кусты здесь росли так густо и были так высоки, что казались сплошной стеной.
       Адри подумал, что они сумасшедшие, если полезут туда.
       Ферье не стал ждать, пока Винсент соберется с мыслями и ответит на его риторический вопрос.
       - Полезайте за мной, - сказал он, уходя немного влево, а потом, склонившись вдвое, юркнул в узкую лазейку в кустах. Поняв, что Винсент немного замешкался, Сэйлин крикнул: - Давайте же! Или вы теперь записались в чистюли и боитесь ручки испачкать?! Лезьте, Адри! Где вы там?
       Выставив перед собой руки, Винсент решительно полез следом за графом. По пути он сломал несколько веток, нацеплял на одежду пауков и один раз едва не наткнулся щекой на сухой еловый сук, что предательски торчал в этой мерзкой беспорядочной древесной паутине. Когда он вылез на свет, то увидел, как Ферье привычным похлопыванием ладони, отряхивает камзол от мягкой можжевеловой хвои и все тех же пауков.
       Адри справился с этой задачей быстрее графа, и пока тот, ворча на испуганных насекомых и того бедолагу, которому нужно было оторвать руки за то, что их сотворил, продолжал отряхиваться, Винсент скоро огляделся.
       Они оказались у края бурного ручья шириной примерно в двадцать локтей, чьи берега сплошь поросли елями и можжевельником. И только одно место было не затронуто этим буйством - огромный плоский гранитный камень шириной примерно в пятнадцать футов, на котором они сейчас стояли, почти круглый и ровный, точно какой-то мастер специально его отесал. Мастером этим была вода, и видимо, когда весной ручей разливался, она шлифовала гранит. В то время как ельник стоял в вечных сумерках, сюда проникало теплое ласковое солнце. Адри наклонился и коснулся рукой гранита - тот был теплым, почти горячим.
       - Это очень здорово, правда? - услышал он.
       Винсент взглянул на Ферье, тот улыбался ему совсем не зло, даже по-дружески как-то, и Адри в ответ тоже улыбнулся. От этого все его напряжение спало, и почти забылись последние огорчения.
       - В солнечную погоду, - продолжал хвастаться Сэйлин, - здесь почти невозможно замерзнуть, даже поздней осенью. Ветер не задувает сюда. Зато в пасмурную - тут очень прохладно, да и весной приходится выгребать всякий мусор и коряги, что нанесло течением.
       Представив, как Ферье собственноручно таскает ветки и пучки сгнившей травы, Адри удивленно приподнял брови.
       - Что? - развел руками граф. - Думаете, я ничего делать не умею, кроме как досаждать вам? Мне приятно, барон, что снова удалось удивить вас настолько, что вы дар речи потеряли.
       - Вовсе нет, - присаживаясь на камень, Адри вдруг вспомнил, как Сэйлин насиловал его, точнее пытался сделать все, чтобы это выглядело именно так. Винсенту показалось странным, что, начиная с сегодняшнего утра, прошлое казалось уже не таким страшным. Адри гораздо сильнее пугало будущее. И еще неизвестно, кто сделал ему больнее: Ферье, который мучил его, или Филипп, который лишил его свободы. - Иногда мне кажется, граф, что вся ваша флегматичность, напыщенность и холодность - только маска, которую вы умело носите...
       - Вы верите, что в каждом человеке есть добро. - Сэйлин фыркнул, точно был непреклонно убежден в обратном. - Смешно. С такими нелепыми идеологиями вы недолго протянете. Я вообще удивлен, что вы пошли со мной сюда - в эту глушь. Неужели вы совсем не боялись, что я могу всадить вам нож в спину?
       Адри помолчал с минуту, раздумывая над тем, что и не мыслил о подобном, потом тихо спросил:
       - Какой вы настоящий, Ферье?
       Граф безразлично пожал плечами, подошел к Винсенту и присел рядом.
       - Я не помню. Наверное, так случается с теми, кто долго не имеет собственных желаний. Моя жизнь подчинена дворцовому этикету и расписана до последнего дня. А сюда я иногда сбегаю, чтобы отдохнуть от всего этого. А еще я хочу, чтобы вы никогда никому не выдавали моего тайного убежища.
       - Я не выдам.
       Они стали смотреть на воду - в ее янтарно-карюю глубину и искры серебряных бурунов, пробегающих над застрявшими на дне ветками, молчали долго, наслаждаясь журчанием ручья и птичьими пересвистами, и думали каждый о своем. На противоположном берегу с елки на елку перепрыгнула рыжая молоденькая белка.
       Ферье вздохнул.
       - Не полагайте, барон, что я жалуюсь. Моя жизнь сложилась много лучше, чем у любого портового моряка или уставшего от службы солдата. Многие мне откровенно завидуют.
       - Только не я, - Адри стряхнул со своей черной пыльной туфли зеленого паучка, который упорно уже в третий раз пытался забраться повыше. Ферье следил за этим противоборством со снисходительной ухмылкой. - Я вам сочувствую, граф. Наверное, вы будете смеяться, но вчера я узнал, каково быть на вашем месте. Правильно говорят, что если хочешь понять человека, влезь в его шкуру. Те, кто завидует вам, не знают, как сильна воля короля - она способна сломить кого угодно. Таким не противятся и не перечат - таким подчиняются, и это плохо потому, что именно подчинение убивает в человеке личность. - Адри покачал головой: - Никакая золотая клеть с россыпью бриллиантов не станет утешением тому, кто теряет себя. Я с трудом представляю, каково вам было все эти годы, тем более что Филипп с вами, как вы говорите, обычно груб. Он и ласковый-то способен изменить кого угодно.
       Винсент взглянул на Ферье - тот замерев, не мог отвести взгляда от Адри, рассматривал как-то пристально, очень внимательно и очень серьезно. Такой Сэйлин казался настоящим, правильным - с этой неприкрытой потрясенной горечью в глубине глаз, плотно сжатыми губами и учащенным дыханием. Винсенту безумно захотелось поцеловать его - нежно, будто признаваясь в любви заново, легким касанием губ спрашивать позволения быть рядом! И он уже поддался вперед так, что почувствовал дыхание графа на своей щеке, но в последний момент остановился.
       Они смотрели друг другу в глаза, не решаясь на большее, но Адри казалось, что он чувствует, знает, понимает - Ферье хочет того же, что и он. Хочет, но что-то останавливает его, какой-то странный тайный страх, словно коснись он губами губ - и случится нечто ужасное. Нет, он боялся не короля, чего-то другого, но вот чего? Поцелуй - даже легкий невинный в этот самый миг причинил бы ему нестерпимую боль. Адри не хотел делать Сэйлину больно. Да, он мог бы сейчас совершенно безнаказанно сгрести его в охапку, не встретив сопротивления, повалить на спину и зацеловать до одури, он мог бы этим отомстить за все зверства, что творил Ферье по отношению к нему в последние дни, но Винсент не хотел поступать так. Мечта о поцелуе осталась несбыточной мечтой, однако Адри решил получить для себя хоть что-то - пусть даже незначительное и простое.
       - Можно мне взять вас за руку? - спросил он едва слышно, и после долгого мучительного молчания услышал печальное:
       - Нет. - Ферье поднялся на ноги, все время, отводя взгляд от Винсента. - Это совершенно ни к чему, барон. Давайте лучше вернемся во дворец. Скоро ужин. К тому же, если Филипп хватится вас до того, как вы успеете переодеться к столу, нам обоим придется не сладко.
       Граф был предусмотрителен не в меру, и они действительно вернулись в Летний дворец к ужину. Не опоздали и не заработали неприятностей, но Филипп запретил Ферье отныне появляться в столовой, поэтому Адри пришлось принять на себя все королевское внимание и благосклонность, а как следствие - провести еще одну ночь в постели Филиппа. В этот раз король его измотал настолько, что Адри не помнил, как уснул. Ему снился кошмар - такой жуткий, что даже во сне заходилось сердце. Снилось, что руки его привязаны к мачте, а сам он грудью лежит на ней, не в силах шевельнутся, вокруг столпились жуткие уродливые твари лишь отдаленно похожие на людей - они лапают его, смеются над ним, и от их хриплого издевательского смеха, напоминающего звериный в жилах леденеет кровь.
       Когда Адри в ужасе проснулся, то увидел, что Филиппа нет в постели. Это было странно, потому что за окном едва начинало светать и нежные розовые облака тихо плыли над желто-зелеными кронами огромных магнолий как предвестники нового, еще не наступившего дня. Винсенту было тревожно - это была безотчетная тяжелая тревога, словно предчувствие беды. Адри утер со лба холодный пот и снова повалился в постель, попытался уснуть, но не смог - ему все время казалось, что в сумраке королевской спальни кто-то тихо и хрипло продолжает смеяться над ним.
       Когда поднялось солнце, на пороге появился совсем еще юный слуга, низко поклонился, сказал, что его величество отбыли по неотложным делам на два дня к принцу Ботри, а так как Освальд заболел, то прислуживать Винсенту будет он. Звали этого юношу Лассон. Паренек оказался довольно милым собеседником и совершенно не назойливым лакеем; уже за то, что он позволял барону одеваться самому, Адри проникся к нему искренней симпатией. Кроме того, во дворце редко встречались столь симпатичные лакеи - русоволосый, с зелеными глазами и чуть вздернутым носом Лассон, к тому же обладал очень обаятельной лучезарной улыбкой. Когда он весело трещал, обсуждая придворных девиц, и улыбался, казалось, что в спальню заглядывает солнце. Но Адри не покидала та мерзкая тревога, что поселилась в его сердце с ночи, а потому к девяти утра, бросив Лассона разбираться с уборкой комнат, Винсент пошел бродить по дворцу. Он робко надеялся в одном из коридоров встретить Ферье, но тот точно в воду канул. В конце концов, Адри позабыл все правила приличия и, здорово рискуя получить от графа очередную словесную трепку, решительно направился в его спальню, где к своему огорчению он не был ни разу с тех пор, как поселился в Летнем дворце. Каково же было его удивление, когда у дверей покоев Ферье Винсент наткнулся на стражу. Как он не пытался убедить двух вооруженных до зубов солдат, что дело у него к графу срочное, его не пустили. Только сказали, что Сэйлин под домашним арестом по приказу короля.
       Адри решительно ничего не понимал, а предположения были одно хуже другого. Неужели Филипп что-то узнал о них с Ферье, или догадывается, раз запер последнего под замок? А может быть, он решил избавиться от экс-фаворита, или еще хуже - уже избавился?! А охрана у дверей для отвода глаз. Каждый раз, когда в голову Винсента приходила мысль, что графа, возможно уже в помине нет при дворе, барона передергивало. К вечеру он решился на сумасшедший, но, по его мнению, единственно верный поступок, а именно - влезть в спальню Ферье через окно и прекратить страхам мучить себя. Нужно признать, что задача была не из простых - третий этаж, скользкий карниз и узкие перила балюстрад. Винсенту пришлось вспомнить былые навыки лазанья по горам и пещерам, которые он, признаться, в последнее время подзабыл. Несколько раз он едва не оступился, о камни исцарапал ладони, дважды в ночной темноте ему - уставшему и напряженному до боли в пальцах - приходилось держаться за мелкие выступы в кладке, вжиматься в стену и замирать, чтобы караульные не заметили его. В такие моменты Адри мысленно молился всем богам, чтобы никто из гвардейцев случайно не вздумал поднять голову и посмотреть на карниз. И ему везло сегодня слишком явно.

Бледный, напуганный Лассон шагнул через порог. Он с поклоном поднес королю письмо на серебряном чеканном подносе для корреспонденции и едва вымолвил: "Срочное послание из Ашайре, ваше величество". В другой момент Адри бы рассмеялся над робеющим мальчишкой, впервые представшим перед королем, но сейчас полураздетый и обеспокоенный судьбой Ферье, он меньше всего был расположен к веселью. А взгляд короля задержался на молоденьком лакее несколько дольше, чем если бы перед Филиппом стоял старый тощий Освальд, всегда прямой, как жердь, и невозмутимый, как большинство лакеев.
       Поддев мизинцем край конверта, Филипп привычным отточенным движением руки распечатал письмо и, развернув, бегло пробежался глазами по рваным, неказисто исписанным строчкам. Винсент видел, как король нахмурился, плотно сжал губы. Это напугало Лассона еще больше, и он бросил на Адри жалобный взгляд, словно моля о защите еще до того, как Филипп впадет в ярость. В какой-то момент Винсент и сам был уверен в этом. Он застегнул камзол, мягко улыбнулся мальчишке-лакею, и встал справа от короля.
       - Ваше величество? - позвал он, здорово рискуя перетянуть весь гнев монарха на себя, чему бедняга Лассон был рад и даже позволил себе смотреть на Адри с благодарностью.
       Заметив этот молчаливый диалог взглядов, король в резком тоне приказал слуге убраться, а сам сел в кресло за столом, смял пару чистых листов, выкинул в мусорную корзину два новых пера и подозвал Адри.
       - Думаю, вам эта новость будет интересна, Винсент, - сказал он с легкой нервозностью. - Старый пройдоха Морел сегодня днем испустил дух. Сердечная недостаточность.
       В кабинете повисла тишина - такая, что потрескивание дров в камине раздражало слух. Но разве не должен был умолкнуть мир, потерявший хорошего человека? Разве не должен был умолкнуть даже огонь в камине? Вовсе нет. Миру все равно, сколько хороших людей уходит из него и сколько приходит. А вот Филиппу было не все равно - и Винсент видел это. Вспомнилось морщинистое лицо Морела и его слова о том, как ценит король его талант и знания о ядах и противоядиях. Теперь Филипп лишился своего лучшего химика, а у него, как у любого добропорядочного монарха, были свои недоброжелатели, способные отравить бокал вечернего вина, потому новость для короля оказалась не из приятных.
       Пребывая в странном омуте неверия, Адри невольно подумал о Ботри - он и сам не знал, почему именно о нем, но четко представил себе тихую торжествующую радость принца, ведь случись что с Филиппом, именно Ботри унаследует трон. Морел, пока был жив, был своеобразной гарантией власти Филиппа Эдуарда, теперь все стало шатким и, похоже, король понимал это не хуже своего экс-адъютанта. Адри не скорбел о кончине Рене, он просто не мог принять то, что услышал.
       - Почему вы молчите, Винсент? - Филипп вопросительно приподнял брови. - Вы, помниться любили навещать старика Морела, не так ли?
       - Он знал моего отца, - ровно ответил Адри. - К сожалению, нам с маркизом не удалось свести близкой дружбы.
       - Зачем же вы туда ездили? - еще больше изумился Филипп, но в этом удивлении было столько фальши, что в него поверил бы только глупец. Король без сомнения знал о том, что Винсент увлекся химией с подачи маркиза, знал о том, что часто его эксперименты были неудачны, ибо прислуге Летнего дворца приходилось выносить из комнаты барона уйму всякого мусора, битых колб, скверно-пахнущих жидкостей и трав. Знал Филипп и о том, когда, сколько и как надолго барон выезжал в Ашайре. Только о том, что Адри - гениальный ученик Морела, знали, пожалуй, что сам Винсент и ныне покойный маркиз.
       Помолчав с минуту, Адри признался:
       - Ашайре мне напоминало о доме там в горах. А еще я хотел знать, почему мой отец был казнен, как заговорщик. Маркиз рассказал мне правду. Правду о том, что барон Жюльен Адри отравил короля Эдуарда, но отравил его не по собственному наущению. Он был замешан в заговоре, в котором остальные участники остались неизвестными. К сожалению, я не смог узнать их имен и...
       - Довольно, - холодно прервав Адри, Филипп словно грозная тень поднялся с места, и Винсент низко поклонился, выражая крайнюю степень покорности и смирения, желая показать этим, что признает вину своего отца перед короной.
       - Вот что, ступайте сегодня к себе, барон, - сказал Филипп, не повышая тона, - и постарайтесь помалкивать о смерти маркиза. Чем позже об этом пойдут по дворцу слухи, тем лучше. А что делать с вашей скукой на пару с господином графом я подумаю.
       Поблагодарив короля за понимание, Винсент покинул кабинет монарха, и только когда массивная резная дверь за его спиной плотно закрылась, он обессилено прислонился плечом к косяку и, опустив голову, перевел дух. Ему удалось избежать разговора о тайном учении Морелов и вернуть Сэйлина. Но главное - ему не придется сегодня делить постель с королем.
       Утром Адри завтракал в компании веселого и добродушно настроенного Филиппа, непривычно мрачного Ботри и прежнего флегматичного и высокомерного Ферье. Это могло показаться странным, но, встречая редкие язвительные взгляды Сэйлина, Адри был по-настоящему счастлив - тихо, без лишних улыбок и щенячьего детского восторга, без положенного трепета в сердце и слез в глазах. Просто за все последнее время ему было спокойно от одного присутствия Ферье, его молчаливого образа, от его не в пример прежним скромным одеждам. Тем временем Филипп обсуждал приготовления к большому балу, на который распорядился собрать, если не всю знать Онтэ, то ее большую часть - готовилось нечто грандиозное, и всем было ясно, что король затеял этот праздник неспроста. Увы, Филипп никому и ничего не сказал о своих намерениях. Однако бал вдруг перенесли с конца октября на ближайший понедельник - почти на три недели раньше, чем планировалось, и когда монарх объявил об этом за столом во всеуслышание, Адри заметил, что Ферье резко переменился в лице и мертвенно побледнел - до конца завтрака он больше не поднял глаз от своей полупустой тарелки. С этого дня он поддевал Адри только в присутствии принца или короля, а все остальное время старательно избегал встреч с бароном. Тем не менее, Винсент был счастлив ровно три раза каждый день: когда Ферье приходил на завтрак, когда Ферье приходил к обеду и когда Ферье приходил к ужину. И никто не мог запретить Адри, как прежде, тайно любоваться графом. Казалось, что жизнь всего за неделю вошла в привычное русло, и смерть Морела стала последним настоящим огорчением для Винсента.
       К балам Адри всегда относился безответственно, а потому Филипп настоял на личном портном, который должен был пошить для барона такие одежды, в каких его красота засияла бы ослепительным Солнцем, была способна поразить окружающих и вызвать зависть в сердцах мужеложцев. В результате к Винсенту приставили пожилого манерного ворчуна лет восьмидесяти, который по сто раз на день восхищался изяществом королевского фаворита, но вечно был недоволен мелкими деталями его камзола. Он умудрился измотать Винсента примерками в первый же день так, что Адри один раз всерьез подумал: уж лучше было провести это время в постели короля. Впрочем, его неосторожное желание сбылось тем же вечером и не в лучшей своей ипостаси - Филипп приказал Адри к полуночи явиться в конюшни. Там король настойчиво затащил любовника в пустое стойло, где с жаркими признаниями и комплементами взял прямо на полу, на соломе, предварительно поставив барона на четвереньки. Они поиграли в своеобразные скачки, а после, утром - как пояснил Филипп Адри чуть позже - чтобы развеять скуку своего любовника окончательно, король устроил роскошную охоту, на которую пригласил Ботри с семейством, посла Мирдана с двумя его совсем юными сыновьями, с десяток придворных. В тот момент сонный уставший Винсент только и смог, что лениво размышлять о том, спит когда-нибудь Филипп или нет. Жить рядом с человеком такой неиссякаемой энергии и силы было сложно, а порою до черта утомительно, и в возрасте было последнее дело. Адри иногда казалось, что король спешит жить или боится чего-то не успеть. Филипп не позволял себе расслабляться ни на минуту, старался все и всегда держать под личным контролем и, наверное, поэтому у него было так мало министров и так много соглядатаев в разных селениях Онтэ и даже кое-где в Рафине. В собственном огромном королевстве его не интересовала жизнь только одного человека - Сэйлина Ферье. Тем не менее, по просьбе принца, граф все же был приглашен сегодня на общую забаву.
       Охота получилась на славу хорошая! Утренний теплый туман почти рассеялся, когда Филипп со свитой под призывные звуки витых охотничьих рожков и лай взволнованных борзых, выехал в угодья Адри, чтобы поохотится на оленей и волков. Винсент с изумлением узнал, что у него есть не только эти земли, но еще двадцать опытных лесничих, пекущихся о том, чтобы в охотничьих поместьях новоявленного королевского фаворита всегда водилась разнообразная дичь и звери.
       Чтобы немного разогреться для начала, король пожелал затравить волка. Охотники с десятком свор остановились у края опушки, куда егеря должны были пригнать зверя. В лесу приглушенно слышались окрики людей, визгливый лай собак - но еще слишком далеко и было время собраться силами перед горячей стремительной погоней. А королевская свора волновалась и нетерпеливо жалась к ногам лошадей. Пестрые борзые скулили, всматривались вдаль, водили носами по ветру и вздрагивали, если неподалеку из травы в воздух поднималась какая-нибудь до смерти перепуганная птица. Прохладный осенний ветерок смешал запахи увядающей травы, лошадей, лесной хвои и дождя, что прошел вчера, а солнце еще ласково согревало мир.
       - Барон, я хочу, чтобы сегодня именно вы сострунили для меня матерого, - Филипп улыбнулся Винсенту в тот момент, когда Ферье на Эмире остановился в трех четырех ярдах позади Адри.
       - Барон не справится с этим в одиночку, - подметил граф, встретившись с королем упрямым взглядом.
       - А вот вы и поможете ему, Ферье, - ласково сказал король и его приказ перебил лай своры Ботри. Принц в полголоса велел ловчему отвести собак в сторонку, но Филипп даже не заметил этого. - Будете держать волка за уши, граф, пока барон сунет ему в зубы струнку. Мне будет жаль, если паршивец кому-нибудь из вас оттяпает пальцы.
       - Мы с графом будем осторожны, ваше величество. - Адри слегка поклонился королю и Ферье последовал его примеру.
       Филипп широко улыбнулся:
       - Я надеюсь на вас, господа, - сказал он снисходительно, разворачивая своего вороного холеного жеребца и направляя его рысью к замешкавшемуся с собаками принцу. - Мой дорогой брат, - крикнул он, - если вы не будете знать, за какой сворой следовать - вы испортите нам все удовольствие, - и король принялся подтрунивать над принцем в сотый раз объясняя, что преследовать зверя он будет со стороны поля.
       Адри и Ферье остались ненадолго одни и с любопытством наблюдали за этой забавной сценой. Супруга Ботри вместе с послом Рафины оживленно учувствовали в споре и отнюдь не на стороне Юстиана.
       - Ботри терпеть не может охоты, - негромко сказал Сэйлин, подводя Эмиру вровень с Каро и вскользь улыбнувшись Винсенту. - Бедный принц, из года в год он вынужден постигать сложную науку охотника, и Филипп знает, что его дражайший кузен не терпит таких вещей как вставать спозаранку, травить зверя, мерзнуть на ветру и скакать верхом. При его грузном телосложении это просто пытка. Представляете, каково ему сейчас слушать нравоучения короля?
       Винсент невольно засмеялся, и вдруг Ферье задержал на его лице долгий нежный взгляд. Когда Адри заметил это, Сэйлин отвернулся, чуть погодя поправился в седле и стал нарочито наблюдать, как помощники отстегивают собак с привязи.
       - Вы когда-нибудь связывали волка, Адри? Если нет, то лучше откажитесь - я все сделаю сам.
       - Вы так беспокоитесь о моих пальцах? - Винсент с замиранием сердца ожидал еще одного подобного взгляда от Ферье, но тот делал вид, что вообще ничего не произошло. Но не мог ли Адри обмануться столь жестоко? С одной стороны было невозможно, что бы граф внезапно воспылал любовью к нему, с другой - для такой щемящей нежности в глазах иных причин кроме любви не бывает. Вся охота разом вылетела из головы Адри, и сейчас он готов был отдать жизнь всего лишь за еще один такой миг, за один именно такой, полный ласки взгляд Сэйлина Ферье. Увы, он снова обманывал себя, а спустя минуту уже был твердо уверен: ему померещилось.
       - Ваши пальцы меня интересуют меньше, чем ваша шея.
       Граф усмехнулся, но эта усмешка была вызвана не презрением к Винсенту, просто Ботри от праведного гнева и стыда так смешно побагровел, что король плюнул на все тщетные попытки вбить в голову принца все прелести травли зверя, и переключил свое внимание на супругу Юстиана, осыпая ее умелыми, но сомнительными комплиментами.
       - Если быть точнее, то меня интересует моя шея, - поправился Ферье. - Если волк вас укусит, Филипп скажет, что я нарочно не удержал зверя. Боюсь, что в этом случае домашний арест покажется мне безобидной детской шуткой.
       - Я не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое, - очень серьезно заверил Винсент, с трудом подавляя в себе слабую злость, которую вызывали в нем воспоминания о синяках на лице Сэйлина.
       - Вы ничего не сможете сделать, - твердо ответил граф, и в этом была истина, которую знали они оба.
       Король тем временем уже возвращался к ним - продолжать эту беседу дальше не следовало.
       - Мы так давно не оставались с вами наедине, - сказал Ферье так тихо, что даже Винсент едва расслышал его слова. - Я намерен сегодня загнать оленя для короля, но и вам от всего сердца желаю удачной охоты, барон.
       Сэйлин развернул коня, уступая Филиппу место рядом с Адри, который утратил всякую холодность и теперь растерянно смотрел ему вслед. Слова графа бились в мозгу, точно натянутая струна и Винсент пытался сообразить, как бы остаться с Ферье наедине хотя бы несколько минут, в то время как лес кишел людьми и собаками. Намек Сэйлина он понял без труда. Им необходимо было поговорить.
       - Ферье снова донимал вас? - вкрадчивый голос короля привел Винсента в чувство.
       Он хотел ответить "нет", но подумал, что правильнее будет сказать:
       - Да. Граф, знаете ли, ведет себя в своей обычной манере. Не упустит случая изойти ядом по любому поводу.
       - Кажется, вы говорили, Адри, что это развеет вашу скуку, - Филипп проводил взглядом лошадь Сэйлина, которая переходила через овраг, и слабо улыбнулся, когда граф почувствовал это, повернул голову и вздрогнул, будто испугавшись холодности серых глаз. Король внимательно взглянул на Винсента, только уже без улыбки. - Скажите, Адри, вы находите графа красивым?
       Винсент затаил дыхание и разом сообразил, к чему был задан этот вопрос. Филипп не мог ничего знать об их связи, но чутье у него было, что у охотничьей собаки, и Адри понял: король все равно узнает правду - это только дело времени. Теперь оставаться даже на пару минут наедине с Ферье было опасно. Теперь нужно было врать, не моргнув глазом, не тушуясь, не позволив даже тени сомнения мелькнуть в глубине взгляда.
       - Я ценю в людях духовную красоту более телесной, ваше величество, а с этой позиции граф непримечателен ничем. Он, безусловно, красив лицом и это редкая притягательная красота способна завладеть разумом поначалу, но потом она словно отталкивает. Граф принадлежит вам, Филипп, и признаться, я никогда не задумывался о его достоинствах. Меня, знаете ли, с самого начала довольно полно занимали его недостатки. Особенно скверный характер.
       Король довольно прищурился и, увидев усмешку на губах монарха, Винсент думал: "Лжец. Какой же я лжец! Как могло со мной случиться такое? Каким образом я превратился в подобие Ферье?" Все это было ужасно и угнетало Адри, делая его еще более открытым и беззащитным перед Филиппом.
       - Вы ненавидите его, барон? - напористо спросил монарх.
       - Нет, - ответил Адри, немного растерявшись. Он перехватил поводья в руке. Каро медленно переступил с ноги на ногу и фыркнул. - Мне жаль графа.
       - Жаль? - повторил эхом Филипп, пытливо глядя прямо в глаза Винсента и даже не моргая, и в этот момент спасительный призывной стон охотничьего рожка разнесся над опушкой, что означало - зверь близко и вот-вот выскочит из перелеска.
       Среди людей лошадей и собак началась суетливая возня, как у хищников в предвкушении крови.
       - Расскажете мне об этом сегодня вечером, Адри, в моей постели, - король улыбнулся, и Винсенту не понравилась эта улыбка - он понял, что монарха более всего забавляет охота не на волков и оленей, совсем не на них.
       Винсент кивнул, после короткого замешательства заставил себя благодарно улыбнуться. Потом они с Филиппом заняли свои места и сосредоточились на происходящем, от которого Адри почему-то морально подташнивало. Он встал вровень с Ферье - они быстро обменялись понимающими взглядами и Винсент почувствовал, как тяжесть на его сердце ослабла, будто руки заботливого лекаря коснулись больного места, исцелили, помогли. Он хотел сказать спасибо Ферье и сказал бы, но не выпало случая.
       Волк выскочил из кустов в ста футах от них и тут же бросился прочь, пытаясь скрыться в полосе жухлой травы, что пересекала поле поперек горизонта. Собаки визгливо заскулили, подняли лай, и несколько хозяйских голосов, прозвучавших почти одновременно, восторженно приказали: "Ату!" - и спустили смерть с поводка.
       Ферье ударил пятками в бока Эмиры - раньше всех сорвался с места. Началась общая погоня: тридцать людей, шестьдесят собак и двадцать лошадей - и все на одного до смерти напуганного измученного зверя, желание которого понятно и незатейливо - ему просто очень сильно хочется жить. Глядя, как собаки гонят по полю серого ощерившего волка, Винсент задыхался от жалости, он словно сам был тем волком - убегал, спасался, хотел свободы, но судьба была уже предрешена. Его самого уже давно и поймали и сострунили, и он не имел права на жалобы. И что такого собственно случилось? Король пожелал барона вечером, Филипп по обыкновению возьмет его сегодня, и наверняка Адри даже понравится, будет жарко и стыдно, долго и утомительно, будет не в первый и не в последний раз... Но все-таки, Винсент никак не мог привыкнуть ни к ласковым рукам Филиппа, ни к его властным губам, мягким речам и внушительному естеству, что порой ассоциировалось у него горячим длинным колом, которым его и пытали и подчиняли, и ввергали в пучину преступного наслаждения на осколках прежней душевной ненависти. Если бы король был жестче с ним и мягче с Ферье Адри, возможно, смог бы даже полюбить Филиппа - нет, не так, как Сэйлина, не так, как любят желанных и родных, но, по крайней мере, он смог бы входить в спальню короля без отвращения, неловкости, без лживой приветливой улыбки на губах.
       Волк выдохся - он почти достиг спасительного перелеска, когда споткнулся от усталости, перекувыркнулся через бок и тогда собаки обступили его со всех сторон. Надежды больше не было. Он стоял в кругу из псов и лошадей, припадая к земле, утробно и хрипло рыча, он скалил зубы и отчаянно бросался на тех борзых, что пытались ухватить его за шкуру - эти смелые и отважные собаки, попробовавшие силы в бою не с одним волком. Те, что были трусливей, просто звонко лаяли, иногда ложно кидаясь на врага, отвлекая внимание на себя. Стоило только раз попасться на эту уловку и волк оказался придавлен к земле тройкой самых задиристых псов - потом началась грызня.
       Люди (все, кроме Сэйлина и Адри) смеялись над тем, как матерый отбивается, несмотря на раны, мертвой хваткой вгрызается в собачьи морды и теряет кровь и силы в неравной борьбе. В карих глазах зверя больше нет страха и ненависти - они пустые и бездумные, точно у мертвеца. Винсент, бывало, изредка охотился в горах, но это был всегда равный бой - один на один, где он сам мог стать добычей, где противники уважают друг друга, соревнуются в силе и ловкости - в таких сражениях и смерть и победа достойны уважения, а удача на стороне правого. Здесь же была не охота - убийство.
       Винсент с трудом заставил себя отвернуться от волка, который уже давно не пытался никого кусать, а просто лежал, удерживаемый собаками, тяжело дыша с пеной у рта, весь в сухой пыли, крови и собачьей слюне. Адри посмотрел на Ферье и по взгляду понял, что пора. Он перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю; кто-то из егерей тут же подал ему струнку - короткую палку, с привязанной к одному концу веревкой.
       Сэйлин легко спешился, подошел к волку со стороны хребта, отпустился на одно колено и, ухватив за уши, навалился на него, прижал телом к земле.
       - Ваш выход, барон! - воскликнул король, уже провозглашая его победителем.
       Адри сглотнул, не чувствуя ног, сделал несколько шагов к волку - тот слабо дергал головой, все еще пытаясь развернуться и укусить человека, надежно удерживающего его. Пасть волка была раскрыта, розовый язык испачкан землей и рыжей шерстью и, стараясь от нее избавится, зверь скоро сглатывал, слабо рычал, потом снова беспомощно трепыхался в руках графа.
       - Чего вы возитесь, Адри? - подначивал Филипп. - Смелее! Свяжите же его и подарите своему королю!
       Винсент наклонился, ловким движением сунул палку в пасть волка, и сильные челюсти судорожно сцепились на ней, словно это она была виновата во всем, она, струнка - самый ненавистный и злобный враг всех загнанных и замученных человеческой жестокостью волков. А карие глаза смотрели на Адри, точно на убийцу.
       Винсент обмотал морду волка веревкой так, что тот больше не мог кусаться - мог только дальше впиваться зубами в бездушную деревяшку и исходить слюной и ненавистью.
       Ферье дал собакам команду - отпустить, и они тут же разбежались, рыся вокруг добычи и довольно помахивая хвостами, точно щенки на прогулке. Сегодня они заслужили похвалы своих хозяев и лакомство из их рук - им будут трепать загривки, ласково хватать пальцами за длинные морды и бросать лучшие кусочки мяса.
       Общими усилиями Винсент и Сэйлин связали лапы матерого - это было непросто; волк оказался здоровым крупным самцом, к тому же едва собаки отпустили его, он сразу начал брыкаться, точно строптивый козленок в руках мясника. Однако довольно скоро силы покинули его и Адри, без особого труда поднял связанное животное с земли, удерживая руками под живот, поднес к королю. При виде матерого, конь Филиппа боязливо поджал уши и всхрапнул, переступил с ноги на ногу, но монарх успокоил его лишь одним движением руки, натянувшей поводья.
       - Ваше величество, - Адри склонил голову перед королем в знак глубочайшего почтения, но скорее не по велению сердца, а потому, что этого требовал этикет, - позвольте мне преподнести вам этого волка, как символ моей преданности.
       - И это все, что вы можете мне сказать, барон? - с улыбкой спросил монарх, как спрашивают: не зайдете ли вы ко мне в гости? - небрежно и шутя.
       Винсент поднял глаза на короля, и после недолгой паузы тихо добавил.
       - Как знак моей любви к вам, о, мой король.
       - Ваш подарок принят, Адри, - благосклонно кивнул Филипп, после чего двое егерей помогли поднять волка на седло и надежно приторочили, чтобы во время скачки зверь не упал.
       Ботри с каким-то странным сожалением в глазах смотрел на Адри, Ферье один раз недовольно хмыкнул за его спиной, остальные наблюдали за королем и его фаворитом с тайным наслаждением. Винсент знал, что своей заминкой он дал повод для скверных сплетен на две недели вперед, если не на месяц - завтра дворяне будут говорить об этом во всей Онтальи: фаворит короля уважает монарха, но не любит его. Но оказалось, что самого Филиппа подобная перспектива совершенно не устраивала, но об этом Винсенту не посчастливилось узнать только лишь через час, когда на берегу реки Марсаль король пожелал устроить пикник.
       Прямо на земле разложили чепраки и покрывала для знати, заставили разнообразными яствами и в мехах принесли лучшего вина. Тут же, на поляне, жарили фазанов и перепелов, подавая их свежее мясо к столу прямо с обгоревших деревянных жердей.
       Филипп уложил голову барона к себе на колени, и пока тот сгорал от стыда, на глазах у всех кормил его со своих рук, время от времени легко и игриво целовал, словно разделяя с ним приятный вкус пищи, и снова кормил. Адри краснел, в десятый раз мысленно проклял эту охоту, а еще он не смог смотреть в глаза Ферье, который старался держаться поодаль, и даже сидел от монарха дальше всех. Граф был так невозмутим и спокоен, словно его вообще ничего не интересовало.
       - Вы готовы к завтрашнему балу, дорогой брат? - между обсуждениями охоты, поинтересовался у принца король. - Я созвал даже мелких дворян, которых в глаза не видел.
       Ботри отчего-то бросил на Винсента рассеянный взгляд и, дожевав виноград, кивнул.
       - Я готов, мой король, только вот никак не могу привыкнуть к тем сюрпризам, которые вы устраиваете на этих балах. Иногда мне кажется, что все пышные большие пиры устраиваются вами только ради какой-нибудь шокирующей шутки.
       - Как хорошо вы меня знаете, ваше высочество, - рассмеялся Филипп, погладил Адри по волосам, точно собаку. - Право слово, мне с годами становится скучно от вашей догадливости. Приходится чрезмерно изощряться, чтобы выглядеть хоть каплю непредсказуемым.
       - О, вам даже стараться не надо, ваше величество, - парировал Ботри.
       Все засмеялись, а Винсент закрыл глаза - сейчас ему проще было изображать ленивое блаженство, лишь бы не видеть своего позора, не понимать, что он - вещь, красивая кукла, которая сегодня особенно сильно интересует короля. Но что было еще хуже, что под одеждой Адри плечом чувствовал налившуюся кровью плоть Филиппа, и при этом монарх беззаботно болтал с принцем. Иногда его пальцы забирались Винсенту волосы и, легко дразня, ласкали кожу на затылке - в такие моменты в паху Адри разливалось знакомое тепло, а на душе делалось особенно скверно. Он думал о Ферье, о его нежном взгляде, о его словах, сказанных осторожно и тихо - они растревожили все чувства Винсента, не давали покоя; он все еще размышлял, каким образом им обоим сбежать от Филиппа хотя бы на четверть часа.
       - Вы уснули, Винсент?
       Адри открыл глаза, и немного щурясь от слепящего солнца, взглянул на Филиппа.
       - Простите, ваше величество, - сказал он чересчур ласково, - я утомился, но через час буду в порядке.
       - Будьте в порядке к вечеру. - Король коснулся пальцами губ Винсента, и ему показалось, что Филипп вот-вот склонится над ним и поцелует уже не в шутку, а потом здесь же и возьмет - таким страстным был взгляд короля, и таким невозмутимым его лицо. - Волка я вам возвращаю - делайте с ним то, что сочтете нужным. А от вас я хочу получить совсем иной подарок.
       Адри вздрогнул от этих слов, сел прямо и, почувствовав, как его щеки полыхают от смущения, обвел взглядом присутствующих. Господи, они все, все смотрели на него с многозначительными улыбками. О да, король получит от Адри сегодня свой подарок, и даже намерен взять больше, чем Винсент способен дать - наверняка заставит смотреть себе в глаза, пока будет вминать его молодое и горячее тело в постель своим.
       Ферье поднялся и отошел к стреноженным лошадям.
       - Если позволите, я бы хотел отвезти волка в Тихий Рай. - Адри обернулся через плечо.
       Филипп смотрел на него, изумленно приподняв брови и, в конце концов, проникся чем-то вроде понимания.
       - Это ваше право, - сказал он, поцеловал Адри в губы и отпустил ровно до четырех часов вечера.
       Две четверти часа Адри гнал Каро по лесной песчаной дороге, петлявшей среди высоких подтянутых сосен - гнал во весь опор, и лишь ощутив, как мучительная тоска отпускает его сердце, остановился. Волк, привязанный к луке седла, немного приподнял голову - в уголках глаз скопилась коричневая слизь, кровь бурыми сосульками местами слепила шерсть, а дыхание было напряженным и хриплым. Винсент погладил несчастное животное по загривку и матерый утробно рыкнул - так слабо, что Адри скорее почувствовал это ладонью, чем услышал.
       Он спешился, снял добычу и отнес в густой ельник, уложив в ломкий белый мох, развязал лапы, освободил от струнки морду - и тут же волк попытался его укусить. Попытался, но даже на рывок ему не хватило сил - ему оставалось лишь лежать, слабо рычать и скалить зубы.
       Винсент потрепал беднягу за ухом, а потом вернулся к Каро, легко поднялся в седло, постоял некоторое время, всматриваясь туда, где под елками оставил раненое животное.
       Волк отлежался немного, поднял голову и взглянул прямо на Адри, раскачиваясь, попытался встать, но тут же обессилено упал брюхом на землю. Винсент не знал наверняка, но отчего-то подумал, что теперь с ним будет все в порядке.
       Развернув Каро, Адри неторопливо поскакал назад, однако решил, что еще около часа не вернется на берег реки Марсаль, а попытается просто побыть один. Беззаботное щебетание птиц успокаивало его так же, как и шелест деревьев, и казалось, что в жизни не было ни Филиппа, ни Летнего дворца, ни Ботри на пару с послом Мирданом, ни Морела. Был только Ферье - всегда был только один он, с его вечными тайнами и странностями, с его холодностью, жестокостью и этими редкими приступами удивительной нежности. Адри улыбнулся своей наивности: все же он - безнадежно влюбленный дурак, если вопреки всему помнит то единственное хорошее, что было между ними. Винсент позволил себе маленькую слабость - мечту о том, что когда-нибудь в далеком будущем, они с Ферье снова будут целоваться лежа в полевой траве, только Ферье не нужно будет ни за что просить прощения, а Адри никогда больше не позволит себе горьких неосторожных слов.
       Его мысли прервали странные приглушенные крики - где-то недалеко слышались голоса мужчин и ребенка.
       Винсент остановился, прислушался.
       - Отпустите! - жалобно разнеслось над лесом, и этот голос не принадлежал взрослому, кроме того, Адри отчетливо услышал детский плач.
       Не раздумывая, он направил коня на звук и, судя по тому, что голоса становились ближе, не ошибся в направлении. Он обнаружил их в еловом логе - двух городских стражников и совсем юного тощего мальчонку с накинутым на голову мешком, по пестрой одежде в нем было легко узнать цыгана. Руки мальчика были связаны впереди, он плакал и умолял своих мучителей отпустить его, но стражники только гоготали громче и нарочно волокли свою жертву по ямкам и корягам. Мужчины так увлеклись, что даже не заметили всадника, стоявшего в еловом сумраке на пригорке и внимательно наблюдавшего за ними.
       Мальчишка упал, ударился ногой о старое бревно и вскрикнул.
       - А ну вставай, щенок! - Один из стражников - худой и спившийся, вздернул ребенка за шиворот, поставил на ноги, потом ударил ребром ладони по хребту с такой силой, что мальчик упал на колени. - Сейчас мы отучим тебя воровать у честных людей, маленькая шлюха.
       Адри не стал дожидаться, что будет дальше - он догадывался, зачем двое мужчин затащили мальчишку в лес. Винсент вывел коня на свет и строго спросил:
       - Что тут происходит?
       Стражники замерли и одновременно уставились на него. Пока они изумленно моргали, оценивая коня и богатые одежды незнакомца, а так же какие у них будут неприятности в случае конфликта со знатью, которая в Адри угадывалась без труда, сам Винсент думал о другом: у него не было с собой никакого оружия, кроме охотничьего ножа. Против двух острых алебард это был смешной и слабый аргумент. К счастью стражники оказались умнее и, видимо, побоялись связываться с человеком, разодетым как истинный король.
       Мальчишка все еще лежал у их ног, дрожал и тихо всхлипывал.
       - Этот мальчик - вор, ваша милость, - сказал другой, более молодой стражник, но лицо у него было хитрым и неприятным, как у ободранной лисицы. Сам наверняка подворовывал при случае. - Он украл лепешку у пекаря.
       Такое мелкое нелепое обвинение покоробило Адри, ему даже было не смешно.
       - Разве такие дела не должен рассматривать городской суд? - холодно спросил он.
       Стражи переглянулись, ответили, что именно туда ведут воришку, и Винсент понял, что эти двое извращенцев вовсе не собираются просто так расставаться со своей добычей.
       - Я не виноват! - крикнул мальчик, и стражник - тот, что постарше, раздосадовано пнул его по боку.
       - А ну заткнись, мелюзга, - прошипел он тихо, но Адри услышал.
       Пора было прекратить все это.
       - Я выкуплю его, - сказал Винсент, направив Каро вперед. Он подумал, что неплохо было бы попробовать решить дело миром. - Сколько вы хотите?
       Мужчины переглянулись, и по жадному блеску в их глазах Адри понял, что сделка состоится.
       - Ну, мы не знаем, - протянул молодой. - Пекарю за булку бы вернуть и за моральные потрясения приплатить бы. И наше молчание тоже не дешево обойдется и...
       - Три золотых устроит?
       Старший стражник аж подпрыгнул от радости, но тут же притих под пристальным взглядом своего приятеля-проныры, который, видимо, знал толк в подобных торгах и дешево не отдавал то, что считал своим.
       - Мы хотим двадцать на двоих.
       Адри присвистнул. Грабеж средь бела дня! В другой раз он бы с азартом поторговался, но мальчишка совсем продрог лежа на земле и был так измучен, что даже всхлипывал с трудом.
       Винсент снял кошелек с пояса, отсчитал двадцать золотых и отдал молодому стражнику.
       - А теперь пошли вон отсюда.
       На радостях стражники даже не обратили внимания на грубый тон Винсента и, прихватив деньги, быстро затерялись среди елок и сосен.
       Адри спрыгнул на землю, подошел к мальчику, присев на корточки осторожно коснулся плеча. Цыганенок вздрогнул.
       - Не бойся. Все в порядке. Я не обижу, - сказал Винсент, снимая с головы своего приобретения грязную рваную мешковину. Снял, да так и обмер. - Танар?
       Мальчик из-под спутанных кудрей бросил на Адри гневный взгляд, потом резко сел и стал озлобленно срывать зубами веревки с рук.
       - Вот это сюрприз! - воскликнул Винсент и попытался убрать сбившуюся челку со лба Танара, но тот отпрянул с таким норовом, что Адри невольно подумал: неужели он боится даже меня? Неужели эти двое сделали с ним что-то неприличное?
       - Танар, все в порядке. Это же я, Винсент... Ты что, не узнаешь меня?
       - Узнал, - проворчал мальчишка, судорожно переводя дыхание и выпутываясь из веревок. Он выглядел маленьким и жалким, совсем исхудал, но был все тем же чертенком, правда, взгляд теперь у него был затравленный, волчий, а не открытый и добрый, как раньше.
       - Они не сделали с тобой ничего плохого? - серьезно спросил Адри, и мальчик прекрасно понял, что он имел в виду, они оба поняли.
       - Сделали, - хмуро глядя перед собой, Танар судорожно растирал тонкие посиневшие запястья, и хотя он уже не всхлипывал, по его перепачканным грязью щекам прозрачными каплями бежали слезы, голос надрывно дрожал: - Когда Рене умер, нас всех выгнали из Ашайре. Половину отправили в тюрьмы, кого-то убили, кого-то покалечили... Они Барку убили... Он же добрый, он же даже защититься не мог. Его-то за что?
       - Кто это сделал?
       - Стражники, - Танар рукавом упрямо стер с лица слезы и этим только больше размазал грязь по щекам. - Эти мелкие трусливые твари пришли нас грабить... Крестьян не тронули, а нас... Мы для них не люди, мы - мусор и воры... Я вырасту и убью их всех. Убью. Убью. Убью, - он повторял это, как заведенный, сжимая тонкие пальцы в кулаки, дрожал точно заблудившийся щенок, и лишь когда Адри осторожно обнял его за плечи, Танар вдруг смиренно прижался к нему, спрятал лицо на груди и, наконец, затих.
       Они просидели так довольно долго, пока дрожь Танара не прошла, и он не согрелся в крепких объятиях своего спасителя. Адри положил подбородок на макушку мальчика и, разглядывая высокую стать деревьев, тянувшихся к солнцу, думал о том, что мир, в котором такое происходит с детьми, неправилен. Так не должно быть. Одно насилие всегда влечет за собой другое, и зло, коснувшееся ума ребенка, породит только другое - еще большее зло. Танар не заслуживал такой судьбы. Никто не заслуживал.
       - Ты совсем один остался? - Адри осторожно отстранил Танара от себя.
       Мальчик кивнул, виновато опустил глаза - теперь, когда безумие освободило его, ему было стыдно за слабость, стыдно за то, что взрослые поступают с детьми жестоко, унижая и обижая тех, кто в силу возраста не в состоянии защитить себя сам.
       Адри отвез Танара в Тихий рай и уговорил остаться у него насовсем, разумеется, при условии, что тот не будет воровать с кухни серебряную посуду и сбывать ее ростовщикам по дешевке. В тот миг Танар даже смущенно улыбнулся ему. За время, проведенное в Ашайре, цыганенок все-таки успел привыкнуть к оседлому образу жизни, и его совсем не тянуло бродяжничать на жестокие улицы города, где любой может схватить и покалечить. Мальчика умыли, переодели, сытно накормили. Редмод выделил ему весьма скромную комнатку - в таких комнатах для прислуги, обычно, не было ничего лишнего; кровать, комод и табуретка возле решетчатого деревянного окна, но Танар был рад этому настолько, что едва снова не расплакался.
       К своему сожалению, Адри не мог остаться с мальчиком дольше - Винсент и без того задержался в Тихом рае сверх дозволенного времени. Теперь, чтобы вернуться в свои охотничьи владения на реке Марсаль к назначенному королем сроку, ему пришлось нещадно гнать Каро во весь опор, подбадривать криками и не бояться загнать своего любимого ахалтекинца до пены.
       Солнце коснулось верхушек деревьев, время близилось к четырем часам, и у Адри появился повод нервничать. Если он не успеет вовремя, Филипп наверняка рассердится. Два или три раза некоторые участки пути Винсент срезал через лес и этим делал все, что мог.
       Впереди показался сильный уклон - Адри слегка придержал коня и вдруг услышал далеко за спиной топот другой лошади, а затем знакомый голос Ферье:
       - Торопитесь подарить себя Филиппу?! - крикнул он, нагоняя барона. - Напрасно спешите! Король травит оленя!
       Адри осадил измученного Каро и наконец, увидел Сэйлина. Эмира под ним нетерпеливо топтала песок, все еще не успокоившись после погони.
       - Вы что, не слышали, как я вам кричал? - недовольно спросил Ферье, но Адри сейчас думал только о том, как спрыгнуть с коня, стащить графа на землю и зацеловать пусть даже насильно. Эти странные душевные порывы, такие несвойственные для его доброй открытой натуры, с некоторых пор пугали его самого. Он хотел поддаться этому безумию и в то же время Винсентом владел горький стыд за то, что он позволял королю целовать себя на глазах Сэйлина. А впрочем, графу должно быть все равно.
       - Как давно вы за мной скачете?
       - Уже с четверть мили. Ваш конь много резвее Сафо, я этого не учел, когда вы промчались вихрем и не заметили меня за кустами ивы. Я не особо торопился догонять вас, кликнул только, но вы не соизволили остановиться. Поэтому пришлось снова устраивать скачки. Меня начинают утомлять ваши нездоровые пристрастия к беготне.
       Адри перевел дух.
       - Я не слышал, - с чувством собственной правоты признался он, отметив про себя, что сейчас Ферье необычно хмур и серьезен.
       - Давайте по дороге поговорим, - предложил граф, пуская Эмиру рысью.
       Каро тронулся с места только, когда Винсент дважды пихнул его пятками в бока.
       - Вы хотели остаться со мной наедине, чтобы только поговорить? - пошутил Винсент, и ответ отразился на красивом лице графа насмешливой гримасой.
       - А у вас все одно на уме, Адри, - подытожил он и, как не прискорбно было это признавать самому Винсенту, был прав. - По-прежнему хотите, чтобы я бросился вам на шею, тая от любви.
       Адри и не надеялся, а потому неопределенно пожал плечами.
       - Почему вы сказали королю, что не водили дружбу с покойным ныне маркизом Морелом? - продолжал Ферье. - Вы же солгали. Вы что, держите Филиппа за идиота? Полагаете, что король ничего не знает о ваших химических экспериментах? Вы хотя бы иногда пытаетесь думать, что говорите?
       - Я сказал то, что счел нужным сказать, - Адри нахмурился и приподнялся в седле, чтобы размять уставшие мышцы ног и дать Каро небольшой отдых. Он вдруг отчетливо осознал, что сейчас ведет себя и говорит в точности, как Рене при их первой встрече. - Откуда вам известно о моем разговоре с королем?
       - Как же вы наивны, - фыркнул Ферье, ускоряясь. Он бросил встревоженный взгляд направо и назад, чтобы убедится, что их с бароном никто не видит. - У меня иногда складывается впечатление, что вы нарочно прикидываетесь таким, когда хотите лгать, но не в состоянии придумать, как это сделать. Это двор, Адри, там все про всех все знают.
       - О да, похоже на то.
       - Похоже, - эхом повторил граф как-то уж слишком издевательски. - Обманывать Филиппа глупое и неосторожное занятие - он видит людей насквозь. Голову в пасть льва надо умеючи совать. Я-то знаю, как это делать, а вы совсем не умеете, и я честно не понимаю, каким чудом король до сих пор не узнал о наших встречах.
       - Может быть благодаря вашим вечным нападкам на меня, граф? - беззлобно улыбнулся Адри. - Кстати, эти ваши приступы раздражения - какие из них настоящие, а какие разыгранный вами спектакль? Вы, то лед, то огонь. Я до сих пор не знаю, чего от вас ожидать, а ваши мысли для меня по-прежнему темны, Ферье. Утром вы были куда ласковее со мной.
       - Я не намерен обсуждать наши с вами отношения, Адри, тем более что тут нечего обсуждать. Хоть раз в жизни перестаньте думать о моей заднице и займитесь своей. Вы же были учеником Морела. Я видел у вас в комнате его шифрованный учебник.
       - Дался вам этот Морел, Ферье. И с чего вы взяли, что это его учебник? - всполошился Винсент и тут же догадался: возможно, что Рене брал его с собой в тот вечер, когда Сэйлина вытащили из камеры пыток.
       - Я знаю и все.
       - Вы сказали об этом королю?
       - Нет, но мог бы, и даже думаю, что это необходимо сделать. Однако я дам вам шанс сказать Филиппу правду самому. Он, конечно, не будет в восторге от вашего поступка, но поластитесь к нему, и кто знает, вдруг он вас простит.
       - Вы снова издеваетесь надо мной, Ферье, - сказал Адри раздраженно. - Придержите лошадь - впереди ямы.
       - Если бы я хотел над вами поиздеваться, Адри, я бы придумал что-нибудь поинтереснее, чем разыскивать вас по лесу, рискуя пробудить любопытство Филиппа. Мы с вами подозрительно часто оказываемся в одно время и в одном месте. Возможно, вам надоело жить, а мне нет. - Сэйлин направил Эмиру через сосновый бор, вняв совету Винсента по-своему; дороги в этих местах были такими, что если гнать коня в вечерних сумерках, то наверняка убьешься вместе с лошадью. Днем же было куда проще - просторные сосновые боры давали хороший обзор и возможность маневрировать между рыжими стволами. - Король знает, что вы солгали ему о Мореле, - продолжал Ферье, стараясь держать свою лошадь вровень с Каро. - А одна плохая ложь ведет к желанию поискать еще одну. Скажите королю, что вы ученик Морела.
       - Нет. Я дал слово маркизу, что никогда не открою его тайн при дворе. Я не скажу ничего Филиппу.
       - Даже если от этого будет зависеть ваша жизнь?
       - Даже так.
       - Тогда это сделаю я, - пылко заверил Сэйлин, наградив Винсента вызывающим взглядом.
       - В этом случае, - просто сказал Винсент, - я буду все отрицать.
       Они снова оказались на ровной широкой песчаной дороге, и до реки отсюда уже было совсем не далеко. Ферье сжимал поводья в руках слишком сильно - это означало только одно: Сэйлин зол, взволнован и чем-то обеспокоен.
       - Вы не наблюдательны на свою беду. Начинайте анализировать уже, наконец, то, что происходит вокруг вас, - сказал - и все равно, что назвал Адри дураком или недотепой.
       - Я не понимаю, к чему вы затеяли весь этот разговор, - насупился Винсент. Он действительно не понимал, с чего вдруг Ферье так сильно разволновался из-за Морела, почему требует открыть королю то, что Адри дал клятву сохранить в тайне.
       - Вы хотите, чтобы я был с вами откровенен, барон?
       - Было бы неплохо. Хотя бы иногда.
       - Любая откровенность при дворе - дурной тон, Адри. Неужели вы считаете меня настолько падшим? Негодным, я бы сказал. Вы хотите оскорбить меня? - эти слова были произнесены с такой обидной издевкой, что Адри не выдержал.
       - Почему вы вечно все передергиваете наизнанку?! Какого черта все мои слова, какой бы смысл они не несли, принимаются вами, как оскорбление вашей личности?! Вы все время говорите загадками, и я не понимаю, чего вы добиваетесь, граф!
       - А вы начинайте! - Ферье осадил коня и зло уставился на Адри, крича на него, как на провинившегося слугу. - Начинайте хоть немного понимать и думать о том, что твориться вокруг вас! А еще, было бы неплохо, если бы вы, хотя бы изредка задумывались над тем положением, в котором оказались! Я понимаю, что при дворе вы - человек новый и не знаете здешних нравов, но в последнее время я все больше убеждаюсь, что вы - тупой, наивный, редкостный идиот! Господи, - в глазах Ферье на миг отразилась какая-то пугающая, не человеческая мука, словно его сердце разрывалось надвое, - какой же вы идиот! Такие люди, как вы обычно видят недалеко, а живут недолго - это вам в виде подсказки!
       Сэйлин развернул коня и, не слушая окрика Адри, отчаянно погнал Эмиру в направлении реки.
       Винсент, обескураженный этой странной вспышкой гнева, просто смотрел вслед Ферье до тех пор, пока тот не скрылся за деревьями. Их нелепая ссора действительно заставила барона задуматься над истинными мотивами просьбы Сэйлина. Винсент знал, что если он объявит себя учеником Морела и докажет свои знания на деле - он займет его место и нарушит слово данное маркизу. А если не докажет, еще неизвестно каких бед навлечет этим на себя. Адри не мог так поступить хотя бы потому, что не знал всей степени риска и его последствий. Кроме того, он дал покойному Морелу слово, слово дворянина и, как бы ни хотел пойти поперек своих принципов - не мог. Он не нарушал слов даже данных самому себе в мыслях, а таких тем более, и Ферье этого не понимал, не хотел понимать и не собирался. Однако граф определенно пытался о чем-то предупредить Винсента, об угрозе, которую Адри не мог разглядеть, как не крути: он стал любовником короля и Филипп был к нему благосклонен, даже чересчур, Ботри его обожал, а единственной опасностью для Винсента в Летнем дворце был сам Сэйлин. Ну не глупо ли предупреждать опасности о самой себе? Впрочем, от Ферье можно было ожидать даже более невероятных вещей! И дался же ему этот учебник Морела.
       Когда Винсент предстал перед Филиппом, король не стал отчитывать его за опоздание, но негласное наказание, которое понес Адри за свою безответственность, понравилось фавориту короля еще меньше, чем могли бы понравиться болезненные упреки и откровенная брань. Винсент провел эту ночь в постели монарха и преимущественно под самим монархом. Когда Филипп приказал барону явиться к себе в спальню, Винсент слабо надеялся, что все закончится скоро. Король встретил его на пороге, улыбнулся ему, сделал комплимент касательно его синего нового камзола с аметистовыми пуговицами, потом они выпили вина, лениво обсуждая охоту и добытые трофеи, немного посмеялись над Ботри. За всем этим Адри уже было забыл, что делают в королевской спальне Эдуарда второго с такими, как он. Его призрачные надежды оказались так же ненадежны, как камзол, рубаха и штаны - их Филипп стянул с Адри нетерпеливо и слишком ловко. Когда Винсент остался полностью голым, король долго тискал его, хватая то за ягодицы, то за яйца - пошло, как в борделе. Так что Адри был даже рад, когда его приперли к стене жарким сильным телом, подхватили одну ногу под коленом и поимели в таком положении долго и сладостно. В ту ночь Винсент один раз постоял на коленях, полежал на животе в мягкой разворошенной постели, пряно пахнущей сексом, дважды ублажил короля ртом, а вдобавок ко всему оказался на спине. Последний раз стал для него самым плохим - Филипп сильным приказным тоном просто заставил Адри смотреть ему в глаза, и чем больше король читал в них о нелюбви своего бывшего адъютанта, тем сильнее и резче двигался в нем, точно бы злясь. Филипп закинул ноги Винсента себе на плечи - вспотевший, яростный, ненасытный - и так вошел в раж, что Адри впервые в жизни кричал от боли. Ему стало противно, но он, зажатый между Филиппом и постелью, не смел даже сопротивляться, только терпел, захлебывался криком и вздрагивал от каждого жестокого толчка, точно от удара плети. Нетрудно было понять причины, побудившие короля поступить так грубо: Филипп, как и любой другой мужчина, хотел быть если не любимым, то хотя бы желанным. Он возвышал Адри, осыпал его дорогими подарками, был терпеливым и ласковым с ним, но увидев, что ничего не добился, почувствовал себя отвергнутым. Видимо нельзя занять вновь уже занятое сердце, не завоевать никакими бриллиантами и замками, не заставить властью и уговорами! Винсент сильно пожалел, что не смог пересилить себя и притвориться обезумившим от счастья. Утром его задний проход болезненно пульсировал и никак не мог сжаться до своего обычного размера. Сразу после этого соития Филипп заявил, что раз Винсенту было больно, то это просто не его поза, и они больше никогда не будут так делать. Говоря все это ласковым тоном, король, извиняясь, целовал лицо и плечи Адри, гладил его влажное от пота тело, нежил кончиками пальцев и тыльной стороной ладони его разгоряченную любовью кожу. И Винсент почти поверил, что вся грубость короля действительно просто случайность, а потом он забыл об этом, уснул крепко-крепко, глубоко и без грез о Сэйлине Ферье. В этом блаженном забытьи Винсент пробыл до самого вечера.

Входная дверь жалобно скрипнула, приоткрылась, и Сэйлин перешагнул через порог. Он выглядел по-прежнему великолепно в своей расшитой алмазами одежде. Как во сне.
       - Вы отдыхаете, Адри? - спросил он, и Винсент выпутался из одеяла в одно мгновение. Он метнулся к решетке мигом забыв, что мерз со вчерашнего вечера точно проклятый, и на одном дыхании выпалил:
       - Ферье? Ну, слава богам, хоть вы на свободе! Вас отпустили?
       Граф поморщился так, словно его мучила изжога, и Винсент прочел в голубых глазах ответ раньше, чем его озвучил Сэйлин:
       - Меня не сажали в тюрьму, барон... Мне жаль.
       Все нехорошие предчувствия Адри разом всплыли в сознании, все скверные мысли и все тяжелые догадки. Ферье просто стоял и смотрел на него - пристально, открыто, грустно, словно видел в последний раз.
       - Что происходит? - не своим голосом спросил Винсент.
       Граф опустил глаза, устало провел ладонью по лицу, дважды прошелся от скамейки до стены и обратно.
       - Я же предупреждал вас, - простонал он, садясь на свежие лоснящиеся доски и толком не глядя на Адри. - С первого дня я пытался сказать вам, чтобы вы держались подальше от Филиппа, что он опасен для вас, но вы упрямый и ограниченный, а еще вы глупый. Да, да, вы величайший глупец из всех, кого я когда-либо видел.
       Адри смотрел на графа во все глаза.
       - Что вы пытались сделать, простите? - спросил он, искренне не понимая и силясь припомнить, было ли что-то подобное. Да, Ферье при их второй встрече "советовал" Винсенту вернуться домой в горы, да он говорил не раз, что Адри необходимо уехать, да, он уже называл барона идиотом. Да он вообще говорил много странных непонятных и малоприятных вещей, но это всегда выглядело одинаково - желанием избавится от ненавистного врага любыми средствами.
       - Я не понимаю, - взвился Сэйлин, - вы издеваетесь надо мной или вы на самом деле такой осел?
       - Так, Ферье, - сказал Винсент куда-то в потолок, будто незримое взорам существо сидело там и по-дружески могло выслушать что угодно, вплоть до нецензурной брани. - Мало того, что я сижу в тюрьме по вашей милости, вы еще и обзываетесь, - в голосе Винсента прозвучали шутливые нотки, но радостью не веяло ни капли. Его переполняло отчаяние.
       - Это не смешно, - резюмировал Сэйлин, с трудом взяв себя в руки. - Вы даже не представляете, как все серьезно. Я пришел не отношения выяснять, а просто сказать вам, точнее рассказать, к чему следует готовиться.
       - И к чему же мне готовится? - поинтересовался Адри с ноткой сарказма. - К тому, что выпустив меня отсюда, король снова потащит меня в свою постель? Или к тому, что вы сдержите свое обещание убить меня? Кстати, граф, раз уж у нас с вами зашла такая душещипательная беседа, может быть вы мне ответите, почему вы дважды упустили шанс проткнуть меня насквозь во время дуэли? Только не говорите, что это была случайность, я не поверю вам.
       Ферье посмотрел на Винсента и задержал взгляд на его руке, судорожно сжимающей черный толстый прут решетки, а Адри вспомнил, как ласкали нежные губы Сэйлина пальцы этой руки. Неужели этого больше не случится с ними?
       - Я не собирался вас убивать, - Ферье оперся спиной на выбеленную стену, откинул голову назад, медленно прикрыл глаза, и отблески огня осветили его лицо притягательным золотым светом.
       Адри видел, как подрагивают длинные ресницы Ферье, видел взволнованный румянец на его щеках, видел, как трудно графу давались слова и напускная невозмутимость.
       - Знаете, что мне сказал Филипп три часа назад? Он сказал, что жалеет только об одном, что не видел нашей с вами склоки. Хотя придворные уж распишут намного красочнее, чем я. Защищая жизнь, честь и доброе имя короля, я вызвал на дуэль злодея и лжеца, замышляющего измену, желающего отомстить за смерть своего отца и отравить Филиппа. Вчера вечером в суде два десятка слуг подтвердили, что, живя при дворе, вы готовили яды и неизвестные лекарям снадобья. Когда король испросил вас об этом, вы якобы все отрицали. Одновременно вы пытались втереться в доверие к принцу Ботри... - Ферье усмехнулся и плотно сжал веки, будто хотел ослепнуть таким образом. Показалось, что крохотная искорка блеснула на его ресницах. - Юстиан подтвердил это перед судьями. Вы заговорщик, Адри. Так отныне гласит закон. А я теперь прощен его величеством и возвышен как никогда ранее, ведь именно я, граф Сэйлин Ферье, от великой любви к своему королю спас Филиппа от вашего губительного влияния.
       Ферье замолчал, а Винсент все смотрел на него и ждал, когда он откроет глаза, рассмеется и скажет, что пошутил. Пусть зло и подло, но пошутил.
       Сэйлин глубоко вздохнул, положил на лицо ладони, потом встряхнулся и молча стал смотреть на входную дверь, будто раздумывая: не пора ли уйти. Он сказал правду.
       Адри отпрянул от решетки, зачем-то метнулся к окну, вернулся назад, замер в недоумении. Все внутренности его ожгло ужасом и непониманием, напряженные плечи подрагивали, пальцы до боли сжались в кулаки. Он вспомнил, как страстно Филипп брал его еще совсем недавно, какие сладкие признания срывались с его умелых губ, улыбки и горячее дыхание влюбленного мужчины, и ощутил себя растоптанным, униженным и грязным. Слепец! На него накатила удушливая дурнота. Винсент утер ладонью проступивший на лбу холодный пот.
       - Но ведь это не правда, - тихо вырвалось у него, и вдруг он понял если не все, то многое. - Зачем это нужно Филиппу? Вряд ли бы вы сами организовали такое у него за спиной, да и Ботри бы не рискнул. Значит король... Зачем ему такой низкосортный оговор?
       Ферье вздрогнул. Он долго молчал.
       - Зачем?! - резче повторил Адри, подходя к решетке и схватившись за прутья так, что та содрогнулась.
       Сэйлин судорожно сглотнул, а потом вдруг улыбнулся настолько гадко, что Винсент осознал, наконец, все предназначение этой ухмылки - она защищала Ферье от боли и мук совести, за ней было так просто и надежно спрятать сострадание, и Ферье настолько привык это делать, что сейчас даже не потрудился сдержаться.
       - Он хотел дать мне возможность доказать мою любовь к нему, в которой после скандала с Этьеном Дюраном, его величество сильно сомневались. Я должен был сразиться на дуэли... из-за него... с вами. Убить вас потому, что люблю его.
       Винсент слушал и не никак не пытался придти в себя - это оказалось просто бесполезно. Ему даже нечего было сказать сейчас - так мерзко и низко с ним обошлись. Нет для человека ловушки великолепней, чем собственные заблуждения! Как же он сильно ошибся!
       - Завтра с утра в Онтальи состоятся ваши похороны, на которые не придет ни Филипп, ни я, никто.
       - То есть? - не понял Адри. Он почувствовал, как виски заломило болью, и попытался растереть их пальцами, после чего пришло небольшое облегчение.
       - Вы помните, какой Ботри замечательный сказочник? Хотите расскажу? Очень милая сказка получилась у нашего трусливого принца о том, что вы на дуэли сражались против правил, бесчестно и не достойно дворянина, и именно потому боги были на моей стороне, вложив в мой клинок праведный гнев, которым я пронзил ваше сердце и убил вас. - Сэйлин снова откинулся спиной к стене, только в этот раз не отвел ироничного взгляда от мертвенно-бледного лица барона.
       Адри медленно присел на табурет, ослабил шейный платок, но так и не смог вздохнуть полной грудью.
       - Все началось еще задолго до смерти короля Эдуарда, который слыл человеком не глупым и осторожным, - продолжал Ферье. - Осторожным настолько, что держал обоих приемников трона в Альторрийских бухтах шесть лет, опасаясь, что кто-то из них станет чинить препоны его абсолютной власти. Периодически он приближал к себе то одного, то другого и создавал такие ситуации, в которых эти двое могли только враждовать меж собой. Когда выяснилось, что Филипп не способен продолжить род и испытывает ненормальную тягу к мужеложству, будущему королю было пятнадцать. Эдуард много раз пытался повлиять на наследника, но если с его любовью к мальчикам он еще мог что-то сделать, то с бесплодием Филиппа уже невозможно было ничего поправить. И после того, как это подтвердил консилиум лучших докторов Онтэ, Эдуард стал бросать свои взоры на Ботри, как на своего приемника. Его короткое замешательство в выборе между сыном и племянником стоило ему жизни. Филипп не стал ждать, пока его сгноит в тюрьме собственный отец. Более того, он неожиданно воспылал теплой дружбой к своему брату и хитростью принудил того стать участником заговора против Эдуарда. Для начала нужно было убрать короля, а престол они поделили бы позже. Там уж в своем преимуществе Филипп не сомневался. Ботри глуповат. Он до сих пор слабо представляет, чем для него обернется скандал, связанный с вами. Несколько раз принц чужими руками пытался отравить короля, однако искусные противоядия Морела неизменно возвращали монарха к жизни. Единственным человеком, кому Рене позволял травить королей, являлся ваш отец, и насколько я знаю, именно это в результате привело его к гибели. А Ботри... Своими бесплотными попытками убить Филиппа только больше вредил себе, пока не понял, что в его положении ему выгоднее сидеть тихо. До определенного момента, разумеется.
       - Смерть Морела, - догадался Адри и Ферье кивнул.
       - Да. И король это тоже отлично понимал.
       - Ботри попытается отравить Филиппа? - зачем-то спросил Винсент, хотя ему совсем не хотелось знать ответ на этот вопрос. Глупо спрашивать о вещах очевидных, особенно тогда, когда в твою камеру в любой момент может войти кто-то с ножом и, заткнув тебе рот подушкой, по-тихому зарезать.
       Ферье безразлично пожал плечами.
       - Поразительно, - размышлял он вслух, присматриваясь к печальному Винсенту со странной иронией. - Кажется, я зря называл вас идиотом. Беру свои слова обратно. Похоже, что вы в принципе не способны понять масштабы королевской прозорливости. Видимо, у вас это от природы. Неужели до вас до сих пор не дошло, что Филипп гениален? Он уже придумывает, как использовать ваши отношения с Ботри таким образом, чтобы похоронить принца заживо. Ботри сейчас в очень невыгодном положении - желая избавится от меня, он надеялся, что Филипп испытывает к вам искренние чувства и, заведя с вами что-то наподобие дружбы, имел неосторожность упомянуть об этом кое-кому при дворе. Он попался в расставленные Филиппом силки так же легко и незатейливо, как вы, Винсент. Покорность - это сейчас единственное, что ему нужно делать. Для Ботри признать подобное унизительно, но Филипп уже взял его за горло и держит крепко. Он может в любой момент обвинить Ботри в сговоре с вами.
       - Король вас восхищает, Ферье? - Адри ошарашенно моргнул, потом отвел взгляд и тяжело дыша, произнес: - Он использовал меня, чтобы только шантажировать Ботри? И чтобы заодно дать вам шанс доказать ему вашу любовь? Всемогущая Вита! - Винсент уронил лицо в ладони, а потом услышал слабый смех Ферье.
       - Наоборот, дорогой мой Адри. Я был первопричиной, а Ботри - это так себе, "заодно" - как говорит Филипп. Вы почему-то очень боитесь расставить в правильном порядке причины и следствия. Вам так легче?
       - Да! - Адри вскочил со стула и стал расхаживать по своей клетке, точно дикий зверь, загнанный в ловушку. Ему было больно даже физически, а душа просто трескалась на мелкие жалкие осколки. - Я не хочу знать, что вы его любите! Я не хочу этого слышать от вас! Вы все знали! С самого начала знали, что задумал Филипп! И вы с радостью помогли королю уничтожить меня! Что ж, пусть так! Пусть я обесчещен и унижен! Пусть я сгнию в этих мерзких подвалах заживо! Пусть я умру! Но я не хочу знать о вашей любви к королю ничего! Вы слышите? Ни-че-го!
       Винсент остановился и измученно взглянул на Ферье, опять задумчиво смотревшего в сторону дверей. Казалось, что Сэйлин совсем не слушал его отчаянных просьб, не обращал внимания на боль и слезы застывшие в карих больших глазах Винсента предательскими искрами.
       Их разделяла всего лишь решетка, и Адри готов был умереть только за то, чтобы Ферье сейчас встал, сделал несколько шагов к нему, а потом, легко скользнув рукой сквозь прутья, позволил прикоснуться к себе. Его надежды рушились в очередной раз с уже привычной простотой.
       - У вас была когда-нибудь собака? - голос Сэйлина разрезал тишину слабой дрожью, а вопрос подействовал как хорошая встряска.
       - Причем тут это?
       - Да или нет, Адри?
       Винсент покачал головой, смиряясь с неспособностью понять Ферье и со своей безнадежной любовью, которая была не нужна графу. Не нужна ни тогда, ни сейчас.
       - Да. У моего отца была свора гончих для охоты на фазанов.
       - Тогда вы знаете, что делают с непослушной агрессивной собакой, - ровно ответил Ферье не, выходя из своей странной задумчивости, такой похожей на тоску. - Знаете?
       - Да. Ее наказывают.
       - А если собака не понимает ударов плети и сапог? Если она кусает хозяина за руку?
       - Убивают.
       Ферье медленно повернул голову и посмотрел на Адри мертвым обреченным взглядом.
       - Я хочу жить, - сказал он тихо, едва улыбнулся, а потом, нервно теребя кружевной белоснежный манжет, опустил глаза. - В восемнадцать лет я мечтал покорить мир, и был уверен, что у меня получится. Идеалист до мозга костей, я совсем не знал жизнь. Я думал, что смерть моих родителей - это предел горя. Что я понимал в пять лет? В восемнадцать, как оказалось, тоже не больше знал. По-моему, я даже не знал, что делал со мной Филипп в первый раз в своей постели, что мужчина может брать мужчину. Я просто лежал лицом в подушках и терпел боль. Когда король на утро сообщил мне о моем "привилегированном" положении фаворита, я едва не удавился. В последний момент передумал. Потом попытался принять такое положение дел и потерпел в этом глупом занятии полный крах. Каждый раз Филиппу приходилось тащить меня в постель силком, бить, связывать, чтобы добиться подчинения. Я вел себя словно дикий, а он методично меня приручал. Тетя Алиссия не вынесла такого позора - скончалась от инсульта через три месяца после того, как меня перевезли во дворец со всеми вещами. К тому времени я уже неплохо соображал, как доставлять Филиппу удовольствие, чтобы наше соитие окончилось как можно скорее. Только самого короля это не устраивало - он хотел получить от меня тело, душу и разум целиком. Он стал красиво ухаживать за мной, осыпать подарками, тратил на меня все свободное от государственных дел время, а в постели даже грубостью добивался оргазмов. Под пологом кровати наши отношения почти не изменились и по сей день, хотя Филипп умеет быть хорошим любовником, вы знаете. Через какое-то время я научился нежно смотреть на него и, если в момент соития закрыть глаза и представить, что меня берет другой мужчина, то удавалось получить удовольствие. Я ненавидел короля. Я изменял ему со всеми подряд: со стражниками, с дворянами, с нищими и слугами. Потом появился Этьен. Он пообещал мне, что мы убежим с ним в Рафину, и там Филипп не достанет нас. Я верил ему... Так слепо и наивно верил, что он спасет меня. - Ферье тихо хмыкнул. - Какой полезный урок я усвоил в результате: не доверяй никому, никогда и ни при каких обстоятельствах, как бы ни хотелось.
       - Вас пытали? - Винсент почувствовал, как по щеке скатывается слеза, но ему не пришлось отворачиваться, чтобы спрятать ее от внимательных голубых глаз. Сэйлин не взглянул на него.
       - Вам Рене сказал?
       - Да. Он.
       - Зря. Без этого знания вам было бы легче, - Ферье произнес это как истину и Винсент мысленно согласился с ним. Граф тяжело вздохнул и продолжил: - Я благодарен Филиппу за тот день, когда он приказал пытать меня - он не стремился просто сделать мне больно, он показал мне, какой бывает ложь, какими бывают люди. Дюрана не пытали. Ему предложили выбор. Филипп согласился отпустить нас, но при условии, что я выдержу некоторое количество пыток. Фактически я не давал согласия, но в то же время не отпирался. Я был готов вынести что угодно ради свободы и Этьена. Когда меня привязали к скамье для бичевания, Филипп склонился к моему лицу и, сказав, что безумно любит меня, поцеловал в лоб. А еще он сказал, что если Этьен тоже меня любит, он согласится взять на себя часть пыток, предназначавшихся мне. Когда Филипп спросил Дюрана об этом, я уже едва мог шевелиться, я готов был молить о пощаде лишь бы боль прекратилась. Все время, пока я мучился, король говорил со мной ласково, просил одуматься, добровольно отдаться ему. Я не мог так поступить. Я бы пошел до конца. Мне была нужна всего лишь короткая передышка, чтобы собрать остатки сил и выдержать то, что осталось. И осталось ведь совсем немного, но даже этого Дюран не взял на себя. Трясся точно испуганный заяц и хныкал, умоляя короля пощадить его. Я возненавидел его гнусную ложь, его фальшивую любовь и его самого. Я пристыженным и смирным был вынужден отпуститься перед Филиппом на колени и ублажить его губами - он так захотел. При всех, прямо у ног Дюрана. После Филипп склонился к моему лицу, перепачканному своим семенем, и сквозь поцелуй поинтересовался, что сделать с Этьеном. Мне было настолько скверно, что в приступе ненависти я попросил повесить его. Впоследствии я стал Филиппу хорошим любовником, который добровольно ластится к его рукам, посвящает королю стихи, песни и самого себя. Я научился любить этого человека именно так, как нужно ему. За два года, что мы были вместе, я больше ни разу не выказал своего нежелания спать с ним, ни разу не представил в мыслях другого мужчину. Я улыбался, был веселым, я сам приходил в его спальню и говорил ему тысячи разных фраз о том, как желаю его! Порою, мне удалось в этом убедить даже самого себя, но не Филиппа. Увы, я наивно полагал, что история с Этьеном Дюраном так запросто сойдет мне с рук.
       Ферье коротко засмеялся, мотая головой. К нему пришло горькое веселье.
       Винсент словно сызнова видел этого человека, который сейчас не смел взглянуть в его глаза, озлобившегося, привыкшего к своей жуткой привязи, будто действительно пес с каплей волчьей крови в жилах. Перед Адри сидел совершенно другой Сэйлин Ферье - почти настоящий, открытый и беззащитный, сломленный и больше не желавший бороться за свободу. Ему было все равно, и лучшим свидетельством тому стал вызов Винсента на дуэль.
       - Когда первого июля король отправил вам приглашение, он сказал мне, что не верит в мою искренность и любовь. Я клялся ему, что все в прошлом, что мое сердце принадлежит ему, что я никогда больше не взгляну ни на одного мужчину, но Филипп сказал, что это страх. Он хотел любви, хотел доказательств, и чтобы я ради него рискнул собственной жизнью.
       - А в качестве жертвы был выбран я, - тихо заключил Винсент. В ушах у него шумело и голос Сэйлина - насмешливый и глубокий звучал словно издалека, а смысл его слов едва достигал разума Адри. Так нельзя! Разве можно играть чужой жизнью, любовью и душой ради маленького сомнения?! Какая жестокая отвратительная кровавая забава! Это даже не месть, это - простая низость. Его использовали в этой ужасной игре как средство для достижения результата! - И вы согласились учувствовать в этой подлости, Ферье?
       - Нет! - разозлившись, крикнул Сэйлин и ударил кулаками по скамье, в его глазах пылала ярость - та самая, которую Адри видел на балу. - Я на коленях умолял его не делать этого! Я говорил ему, что в этом нет необходимости! Вы что, не понимаете, что он видит меня насквозь?! На что он способен, чтобы заставить любить себя!
       - Да знаю я, - огрызнулся Винсент, делая шаг вперед, почти вплотную к решетке. - Если вы помните, я тоже был в его постели! Все первые две недели вы указывали королю на мои достоинства, а сами смеялись надо мной! Вот это помните? - Адри сдернул бриллиантовую серьгу с уха и швырнул к ногам Ферье.
       Сэйлин в ужасе уставился на нее, как на ядовитую змею.
       - Я думал, что если вы станете его любовником, он не захочет вас убивать, - рвано дыша, прошептал он. - Я не хотел, чтобы гибли ни в чем неповинные люди. Не хотел, чтобы - из-за меня. В тот вечер я думал, что это необходимо остановить. Я пошел на балкон - подышать свежим воздухом... Потом не помню что было. Когда я очухался, вы уже волокли меня прочь от перилл. - Ферье встал и неуверенным шагом пошел к двери, но вдруг остановился, опустил голову, оставшись стоять спиной к Адри.
       - Простите, - после долгого мучительного молчания, виновато прошептал Винсент.
       - За что? - ответил Сэйлин. - Я ненавидел вас с первой минуты нашей встречи. Я просто не считал, что вы заслуживаете смерти и унижения. Никто не заслуживал бы такого. А вы клялись мне в любви, смотрели на меня с такой нежностью и тоской. Это сильно путало мои планы и только злило больше. Поначалу я решил, что если дам вам желаемое, вы успокоитесь. Я дождался пока Филипп уедет из дворца и залез в вашу постель... Потом все стало еще хуже. Когда я понял, что вы не собираетесь отказываться от ваших намерений на мой счет, я попытался просить короля окончить эту игру, отпустить вас, пусть даже изгнать к чертям из Онтэ. Он разозлился и влепил мне по лицу, после изнасиловал в своей обычной манере. С вами ему приходилось хитрить и сдерживаться, чтобы не спугнуть ненароком, а все, что оставалось после нежности и страсти, перепадало мне. Не думайте, я не жалуюсь. Меньше всего на свете я хочу, чтобы меня жалели вы. Я привык к грубости Филиппа и даже научился наслаждаться ею. По-настоящему наслаждаться, Адри. На самом деле это просто, если не строить себе границ морали. Филипп сказал мне: умрет столько людей, сколько потребуется для того, чтобы я по-настоящему осознал свою любовь к королю. Поэтому я делаю все, чтобы скорее достичь результата.
       - Вы бы только слышали себя со стороны, Ферье, - угрюмо ответил Винсент, раздраженно стерев со щеки слезы. Он злился на то, что не сумел сдержать их, злился на самого себя: почему он не слушал Морела, Танара, не внял голосу опасности, звучавшему в глубине разума? Ради кого? Ради человека, который больше не может и не хочет бороться? Ради мертвеца, похоронившего себя заживо в постели Филиппа? Или все-таки ради самого себя - величайшего глупца в мире, который даже сейчас любит и жаждет взаимности! - Вы же не любите короля. Я могу ошибаться, но чувствую, что вы его не любите.
       - Вы ошибаетесь, - Ферье медленно обернулся, и их взгляды встретились, сердце Адри сжалось, а в камере погас еще один факел. - Я доказал ему это, погубив вас. Я не стану просить прощения. Такое нельзя простить - я слишком хорошо это понимаю. Я не жалуюсь вам. Я не хочу унижаться этим. Я пришел за раскаянием и будет довольно того, что вы выслушали меня.
       - Вы довольны? - на этот вопрос Ферье не ответил.
       Адри опустил голову, едва вздохнул, потом обреченно посмотрел на Сэйлина и тихо спросил:
       - Что он собирается сделать со мной? Оставлять меня в живых опасно, это даже я понимаю.
       - Вас не убьют, Адри. На ваше счастье король не знает о нашей связи, иначе бы вы умирали долго и мучительно. Даже если кто-то из слуг видел что-то или слышал - он будет молчать. При дворе нет ни едино человека, который бы рискнул навредить мне таким образом и подписать себе смертный приговор. Поэтому, у вас будет шанс выжить, - сказал Ферье. - Я просил короля сохранить вам жизнь, и если вы пообещаете никогда не возвращаться в Онтэ, вас пощадят. Завтра утром вас тайно отвезут в Альторрийские бухты, где посадят на первый корабль, отплывающий до Рафины. Вам отрежут язык, большие и указательные пальцы на руках, чтобы вы не могли никому и ничего поведать об этой истории.
       - Лучше бы вы убили меня на дуэли, граф. Это было бы милосерднее.
       - Наша дуэль была фарсом, и само ее наличие вполне удовлетворило короля. Он не стал бы рисковать моей жизнью всерьез и никогда бы не позволил нашей драке зайти слишком далеко, а вам нанести мне серьезный вред. Вам нужно было с самого начала покинуть дворец и как можно скорее вернуться домой. Вы упустили много шансов избежать участи, которой удостоились сейчас.
       Винсент вспомнил вечер в саду - тот самый, когда он получил запоздалое известие о пожаре, уничтожившем Вороний замок и пристально, почти решительно взглянул в голубые глаза прошлого, настоящего и будущего королевского фаворита.
       - Смерть моей матери - тоже дело рук Филиппа?
       - Нет, - сказал Ферье, отводя взгляд, и Винсент знал, что он лжет, лжет затем, чтобы оказавшись на свободе, Адри не вздумал вернуться в Онтэ и мстить королю. И не смотря на то, что с этой минуты Винсент не верил больше ни единому слову Сэйлина, он робко спросил:
       - Последнее... Вы любите меня?
       - Мне пора, - Ферье нахмурился и скоро осмотрелся, будто что-то потерял на полу, потом вскользь взглянул на Адри и пошел к выходу.
       - Сэйлин! - отчаянно сорвался Винсент. - Ответьте мне! Ради бога! Я должен знать...
       Фаворит короля молчал, как показалось, вечность.
       - Нет, - резко произнес он, но голос предательски дрогнул. - Я не люблю вас, барон.
       Адри, что было сил, бросился к решетке.
       - Не правда! - закричал он. - Вы лжете! Вы лжете, Ферье, затем, чтобы я не пытался вернуться в Онтэ и искать встреч с вами!
       Граф порывисто обернулся - на его губах играла сумасшедшая улыбка.
       - Мне все равно, - выверено сказал он, глядя пустыми глазами на Винсента и убивая последние надежды в его разбитом вдребезги сердце. - Прощайте.
       - Нет... - Адри поддался грудью на решетку, пытаясь кончиками пальцев дотянуться до плеча Сэйлина, но тот уже пошел прочь без оглядки.
       - Черт бы вас побрал, Ферье! Да будьте вы прокляты на пару с вашей предусмотрительностью! Почему вы так жестоки со мной?! - вопрошал ему вслед Адри, а потом еще долго кричал в пустоту, и эхо носило по сырым подвалам последнее отчаянное: - Почему?!

Пираты все как один выжидательно смотрели на капитана.
       Адри медленно высвободил ногу из-под пальцев Ферье, стянул с лица платок и судорожно втянул ноздрями воздух. Он не почувствовал облегчения - скорее уж полное бессилие.
       - Он не умрет, - запоздало утешил Танар. В ответ на слова юнги люди Моргана стали переглядываться - до сих пор они не знали, что их будущая жертва по своему дорога капитану Золотого дельфина, теперь же Танар открыл эту тайну.
       Но Адри не мог размышлять трезво о пользе и вреде такого откровения. Он точно во сне склонился над Сэйлином, приложил пальцы к его едва бьющейся на шее жилке и зал: скоро и она погаснет под слоем обманчивой маски смерти.
       - Его необходимо отвезти в парк, там его быстро обнаружат.
       - А потом? - спросил Танар.
       Винсент подхватил королевского фаворита на руки, едва удерживая его, шагнул вперед.
       - Потом будем ждать, - сказал он сухо. - Пошли.
       Пираты саблями расчистили заросли можжевельника на пути капитана. Бесчувственного Ферье перекинули животом через седло, точно большую безвольную куклу, после чего Адри доверил поводья теплым хрупким рукам своего юнги, а сам с остальными пиратами вернулся в гостиницу на улице Роз. Он не нервничал, не сожалел, не грустил - просто сидел в своей комнате, на постели, и смотрел на собственные руки. Риск того, что Ферье погибнет, был очень велик, но Адри боялся думать об этом и топил свой безотчетный страх за выверенным привычным безразличием. Танар заглянул к нему вечером, на минутку, чтобы сообщить, что Ферье нашли в кипарисовой аллее и увезли во дворец. Теперь от Винсента больше ничего не зависело. Оставалось только ждать.
       Утром по всем базарам Онтальи торговцы и солдаты, зажиточные горожане, знать и нищие разнесли весть о внезапной кончине графа Сэйлина Ферье, доверенного лица короля и его возлюбленного фаворита, чья власть и сумасбродство шесть лет держали в страхе дворянство Онтэ и тех, кто имел несчастье знать графа лично. Никто не понимал толком, от чего он умер: одни говорили, что от сердечного приступа, другие твердили, что от кровоизлияния в мозг, третьи клялись перед знакомыми, что Сэйлин Ферье умер от жуткой заморской лихорадки, не приходя в сознание. Кто-то считал, что его покарали боги за скверный характер и за всех несчастных людей, которым этот человек сломал жизнь. Правду знала всего лишь горстка пиратов, что жила в гостинице, окна которой выходили на площадь перед Серым храмом. Именно по этой площади должна была пройти на следующий день похоронная процессия, и едва узнав об этом, Адри разом растерял всю холодность. Мрачной тенью он мерил шагами комнату, почти ничего не съел из того, что приносил ему к обеду и ужину Танар, запустил в Ростнара кувшином только за то, что тот помешал его злобной меланхолии. К счастью попал в стену и до утра никого так и не убил. Все это напряжение, в конце концов, вылилось в другую, более худшую крайность - полную холодность и молчаливость. В таком состоянии капитан Антуан Морган обычно отправлял ко дну королевский фрегат с шестью сотнями человек на борту, а потом весь вечер глушил тоску и ужас адовых картин красным, как кровь, вином. Понимал ли он в такие моменты, в кого превратился, каким дьявольским огнем сжигал собственную душу? Он знал только одно - что не может простить Сэйлину своего жестокосердия, алчности и мстительности. И все же он собирался вырвать Ферье из лап короля любой ценой. Пусть даже граф больше не проснется никогда.
       Не в силах смотреть, как капитан гробит себя в пучине терзаний, Танар с трудом уговорил его выйти вечером на улицу - подышать воздухом. Адри принял идею без восторга, но поразмыслив немного, уступил. Его юнге частенько удавалось уговорить капитана сделать что-то, чего он не хочет, и команда за это любила Танара с особым благоговением.
       До полуночи они вдвоем бродили по узким улочкам и скверам, предаваясь мелким ничего не значащим воспоминаниям: о том, как Танар украл лепешку у пекаря, о том, что Адри некогда возил письмо вон в тот огромный белый дом с мансардой, или в другой - мрачный и запущенный на соседней улице. Про Ферье и случившееся они не обмолвились ни словом.
       Утром следующего дня по площади двигалась траурная процессия, и уйма зевак столпилась вдоль всего пути, чтобы хотя бы глазком увидеть, как король провожает в последний путь своего прекрасного любовника. Людей набежало так много, что яблоку негде было упасть. Особенно проворные взобрались на крыши и карнизы - они уж точно не собирались упускать ничего. Адри стоял у окна и тоже смотрел. Рядом на подоконнике сидел Танар - он скорбно молчал, то и дело вздыхал, но попутно с аппетитом поедал ржаную лепешку с курагой.
       Процессия прошла прямо под окнами гостиницы. Впереди чинно шагало полсотни юных пажей с корзинами, наполненными алыми лепестками роз - и мостовая после их прохода уже напоминала кровь. Следом за ними ленно плелись священнослужители в серебристо-красных ризах - они несли благовония и священные книги Виты, распевая псалмы зычными голосами. Гроб везли на широкой золоченой телеге, запряженной четверкой вороных.
       Когда Винсент увидел Сэйлина, он ощутил, как вся тоска последних лет разом навалилась на него. Невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться.
       И лежа в черном гробу, усыпанном белыми орхидеями и украшенным гирляндами черных роз, Ферье словно спал. Его ангельская красота поражала взоры даже из могилы! Белые кружева сорочки меркли перед бледностью неподвижного спокойного лица. Винсент в какой-то миг отчетливо подумал: он умер, он мертв по-настоящему, его голубые глаза уже никогда не откроются и больше не увидят Солнца, только старый огромный склеп на Леройском кладбище ждет свою добычу, дабы навсегда спрятать от мира! Еще бы мгновение этой пытки, и Адри не смог бы поручиться за себя, выбежал бы в безумии на улицу, расшвыривая людей на своем пути, бросился к Ферье и, зная, что лишится головы, влил бы в его рот противоядие. Он так хотел сейчас убедиться, что не переборщил с дозой. К счастью именно в этот момент он увидел короля - и вся прежняя ненависть окатила его ледяным отрезвляющим потоком с ног до головы!
       Филипп следовал за гробом, восседая на своем жилистом вороном коне с косматой гривой. Короля сопровождали гвардейцы и, наверное, вся столичная знать вплоть до маленьких детей, собак и стариков.
       Винсент мечтал увидеть на лице монарха скорбь и боль, но, взглянув на Филиппа, даже он, человек привыкший видеть всякое, был поражен до глубины души. Досадливо поджав губы, король гордо смотрел вперед, и в его серых глазах плескалась едва сдерживаемая стальная злость, будто он хоронил не дорогого ему человека, а игрушку, которую невозможно было починить.
       Винсент отпрянул от окна и кинулся к постели. Он так хохотал, что бедняга Танар от испуга за его рассудок выронил из рук лепешку и в панике захлопнул створки окна, чтобы никто на улице не вздумал позвать стражу.
       - Винсент, ты чего? - спрашивал он трижды, но Адри смеялся ненормальным торжествующим смехом и повторял:
       - Как ты не понимаешь? Ферье сбежал от него. От него! Ферье... От него - всемогущего и великого короля...
       Адри лежал на постели, широко раскинув руки, и тяжело дышал радостью. Ему было хорошо, даже если он не сможет воскресить Сэйлина, ему теперь всегда будет так хорошо! Это было чудесное чувство, напоминающее наркотик и настоящую свободу!
       - Что, Филипп, ты богом себя считал?! - Адри сел и на радостях ухватив Танара за руку, уронил того на постель рядом с собой, а потом обхватил лицо ладонями и поцеловал - только не влюбленно, а как-то по-другому, будто бы просто захотелось кого-то поцеловать. - Пожелай нашему королю удачного разочарования, малыш!
       - Совсем спятил, - пробурчал цыган. Он оттолкнул Винсента и утер губы тыльной стороной ладони - не обиженно, но упрямо. - А если бы кто-нибудь вошел и увидел, как ты тут ко мне присосался? Потом объясняй всем и каждому по десять раз, что у капитана приступ сумасшествия. А у нас команда - пятьсот человек, не считая семидесяти пяти обалдуев, вечно норовящих ущипнуть меня за задницу.
       - Да ладно, не дуйся, чертенок, - Адри улыбнулся уже сдержаннее и лег на спину, заложив руки за голову. - Скажи нашим, пусть готовят лошадей. Сегодня вечером мы покидаем Онталью.
       Едва над белокаменным городом сгустились сумерки на пару с прохладным туманом, двенадцать человек покинули гостиницу на улице Роз и верхом отправились к Леройскому кладбищу. С собой они везли съестное, чистую одежду и раздобытый заранее труп какого-то крестьянина, похороненного накануне на окраине города. Труп замотали в саван и, перекинув через седло, прикрыли пучками соломы. Окольными путями и темными закоулками они неторопливо приближались к своей цели и, в конце концов, остановились у кованной трехметровой ограды, недалеко от ворот, у которых и днем и ночью стояла бдительная стража.
       - Их двое, - сообщил Танар весело, как только разведал обстановку, но Винсента эта новость не обрадовала нисколько - для того, чтобы выкрасть и беспрепятственно вывезти Ферье из Онтэ необходимо не оставить ни единого следа их присутствия. Поэтому убийство стражников как вариант даже не рассматривалось, хотя у Эллина и Ростнара сильно чесались руки до порядочной драки.
       Винсент срезал с пояса толстый кошель, набитый золотом и приказал проворному пройдоха Сэму по прозвищу Коротышка, достать из мешков с провизией бутылку крепкого вина, потом Адри немного облил им одежду Сэма, отдал выпивку и кошель, и до того как Адри озвучил свою идею, все догадались, что он задумал:
       - Убери их Сэм, - приказал Винсент. - Доведи до кабака и держи там - пока не упадут под стол, понял?
       - Нет проблем, капитан, - Коротышка зычно рассмеялся в рыжую бороду и, притворившись в стельку пьяным, пошел вдоль ограды до ворот. Сравнявшись с караульной, он нарочно споткнулся и упал, громко ругаясь на силы небесные, которые уже якобы в третий раз бросают его на землю. Стражники вначале подошли к нему и ухватили под руки, чтобы оттащить, но потом, видимо, прознали, что у их приятеля водятся деньжата и завели с ним нудную и совершенно не содержательную беседу о доброте душевной, о том, что все люди - братья, а с братьями полагается делиться.
       Прячась в тени ограды, Танар прикрывал рот ладонью и, глядя на этот цирк, тихо хохотал.
       Только Адри было не до веселья.
       Когда Сэм увел стражников прочь в темноту ночи, Винсент и остальные осторожно проникли на кладбище, а после без труда отыскали королевский склеп. Воздух здесь пах сырой землей и хвоей, даже казался холоднее, чем за воротами. Сотни роскошных каменных усыпальниц черными силуэтами зловеще проступали во мраке, тревожа души покойников и незваных гостей. Где-то здесь покоилась баронесса Адри, но сейчас в темноте, Винсент бы не отыскал ее склеп, как бы не захотел.
       - Жуть какая тут, - весело заявил Танар и зажег факел - рыжий свет тут же заплясал на массивных гранитных дверях могилы Сэйлина Ферье, а с губ Адри сорвался тяжелый стон.
       - Ничего себе замок, - сказал кто-то из-за спины капитана, и тем самым озвучил мысль всех присутствующих. - Не скоро откроем.
       И действительно - целый час ушел у Танара на то, чтобы без повреждений открыть железного стража. Юноша сломал об него две отмычки и очень скоро возненавидел замок с пылкостью, свойственной только лишь молодости. Впрочем, Адри понимал Танара в этом как никто.
       Наконец путь был открыт, и Адри вошел во мрак, неся с собой огонь как символ торжества жизни над смертью, но едва он увидел заколоченную крышку гроба, уронил факел и бросился вперед.
       - Танар! Танар! Лом! Живо! - крикнул он и цыган среагировал быстрее ветра. Об осторожности никто уже не думал - деревянную крышку ломали быстро, и как только та поддалась, Адри швырнул лом в сторону, сбросил проклятое дерево на пол, тяжело дыша, схватил лицо Ферье в ладони и припал губами к холодному лбу.
       - Задохнулся? - осторожно спросил Танар, страшась услышать утвердительный ответ.
       Винсент попросил подать света, потом приоткрыл глаза Ферье и долго всматривался в суженные зрачки, а после вдруг облегченно вздохнул и упал головой на грудь Сэйлина.
       - Он жив, - только и вымолвил он. - Слава Вите... жив.
       Ферье осторожно вытащили из гроба, потом избавили тело от дорогих одежд и заменили на простую рубаху, штаны и сапоги. Мертвого крестьянина обрядили в графские шелка, парчу, украшения и, положив в гроб бездыханное тело, вернули крышку на место.
       Следующим вечером в своей капитанской каюте, сидя на краю постели и рассеяно сжимая рубаху Ферье в руках, Адри вспоминал все с неприятным чувством вины. Как он мог рисковать так бездумно жизнью Сэйлина, и разве рабство - это жизнь? Ты подчиняешься чужим законам, мыслям, желаниям, чужой похоти и теряешь себя по крупицам. Каждый день понемногу. Разве это жизнь? Но украв Ферье так дерзко и своевольно, не дав ему права выбора, Адри поступил не лучше короля Онтэ. И разве подчинять кого-то своей любви - не то же ли рабство?
       Винсент почему-то никак не мог заставить себя посмотреть на Ферье, который все еще был в беспамятстве, хотя после приема противоядия прошло уже более двух часов. Он лежал в постели, обнаженный, укрытый по грудь теплыми шкурами, и мир смерти не собирался отпускать назад того, кто слишком устал от жизни. Адри ждал и боялся, что все-таки ошибся, и теперь он изнывал от страха, что мозг Сэйлина, возродившись, утратит способность мыслить, понимать, и останется только тело - красивая оболочка без разума.
       Адри проглотил вставший в горле ком, потом с надеждой посмотрел на разложенные по круглому дубовому столу препараты, сызнова в сотый раз перебирая в уме последовательность приготовления яда, противоядия, обезболивающего, которое скоро понадобится Ферье. Безумному ли, сохранившему себя - не важно. Исправить уже невозможно ничего, и значит нет смысла корить себя за содеянное. Теперь уже поздно.
       Дверь со скрипом приоткрылась - Танар принес капитану чай и свежих булочек. Держа все это на медном чеканном подносе, юнга скользнул в полумрак каюты с кошачьей грацией, прикрыл за собой дверь и неловко улыбнулся.
       - Вторые сутки толком не спишь, - сказал он тихо, скользящим движением ставя поднос на край стола. Юноша проворно переложил некоторые ступки с порошками, треногу, пару колб подальше от подноса, осторожно погасил пламя в горелке, о которой Адри как обычно забыл, зажег пару свечей. В каюте стало немного светлее - и засверкали драгоценные камни на серебряных рукоятях старинных мечей, заплясали тени на золотом песке парчи, укрывающей большие сундуки, набитые золотом и серебром, жемчугом и дорогим шелком, лучшим в мире табаком и ароматными маслами. И повсюду книги, книги, книги.
       - Поешь хотя бы, - попросил Танар, подходя к Адри и с улыбкой глядя сверху вниз на понурую темноволосую голову. - Уморишь себя голодом нечаянно - кто потом нас в сумасшедшие авантюры втягивать будет? А мы уже привыкли.
       Адри посмотрел на цыгана немного виновато.
       - Не хочется. Спасибо.
       - Спасибо? - изумился Танар шутливо. - Я давненько от тебя этого слова не слышал. Ты только при команде такого кому-нибудь не скажи, а то будут потом до самой Рафины мучиться да гадать, что это твое "спасибо" означает. Решат еще, что обругал.
       Винсент слабо улыбнулся и подумал, что улыбки от него этот темноволосый стройный юноша способен добиться, наверное, даже в самой скверной, безвыходной, ужасной ситуации. И много раз искрометный юмор Танара спасал разум Антуана Моргана от горечи преступлений.
       - Все получилось, - цыган стал серьезен, что для него было совсем не свойственно. - Скажи мне, что тебя так беспокоит? Мне казалось, ты должен быть горд от счастья - утер Филиппу нос, оставил Эдуарда второго ни с чем. По кораблю уже ходят слухи, что ты привез к нам ангела, а раз так, то и богов ограбить горазд наш славный и лихой капитан Антуан Морган.
       Винсент небрежно фыркнул.
       - Все вам шуточки, черти несносные.
       - Так в чем дело? - снова спросил Танар.
       - Не знаю, - Адри с трудом подбирал слова, продолжая сжимать в руках белый хлопок сэйлиновой рубахи. - Я все думаю о передозировке барбитуратов. Ферье давно уже должен был прийти в себя. Препарат действует на мозг, замедляет жизненные процессы организма настолько, что человек впадает в сон, такой глубокий, что не отличить от смерти. Одна лишняя унция - и тело может погибнуть. И что он не очнулся раньше, говорит о том, что дозировка оказалась превышена. И, несмотря на это, он еще жив. Он очнется, я в этом не сомневаюсь, но очнуться может слепым, глухим, потерявшем память.
       - С ним все будет в порядке, - уверенно сказал Танар, и они оба задумчиво взглянули на Ферье. Его белокурые волосы волнами разметались по подушке, голова оказалась откинута набок так, что на шее проступила пульсирующая жилка, губы порозовели, и даже их сухость казалась очаровательной.
       - Он красив. Для будущего пирата слишком красив, - заметил Танар. - Я понимаю, почему ты из-за него потерял голову.
       - Ты даже не представляешь, сколько я из-за него потерял, - в тоне Адри проскользнули ледяные нотки, заставившие юношу насторожиться. - Дом, имя, честь, совесть, жизнь и даже самого себя. Я зря не послушался старика Морела когда-то. Он советовал мне уехать из Онтальи, а я думал, что смогу со всем худо-бедно справится. Чертовски самонадеянно с моей стороны. От Ферье я видел только боль и унижения. Он же принес мне страдания, о которых мне вспоминать не хочется. Ради него я спустился в ад и не выбрался оттуда до сих пор. Я не собираюсь мстить ему, но мне больше не нужно его презрение. Поэтому он никогда не станет одним из нас.
       - Ты его ненавидишь? - Танар взглянул в карие, полные боли глаза Винсента Адри, и тот отвернулся.
       - Да, - ответил он едва слышно. - Немного... Наверное.
       - Ты его любишь?
       - Нет. Наверное... Больше жизни.
       Танар вздохнул и присел рядом на постель.
       - Почему ты не желаешь оставить его для себя? - спросил он после недолгого молчания. - Ты ведь можешь.
       - Я не хочу, - Адри швырнул рубаху на сундук у стены и выпрямился, разминая спину, глядя перед собой. Его слова рвались с губ с пугающей решительностью: - Я не хочу, чтобы он оставался, потому что больше некуда идти. Я не хочу, чтобы он был моим рабом, моей игрушкой, моей добычей. Как ты не понимаешь, Танар, я жажду, чтобы он любил меня, просто любил, ни за "что-то" и не потому, что должен, даже не из великого чувства благодарности, если он на нее вообще способен. Любовь не терпит клетки и условностей - она должна быть свободной, независимой, должна приносить радость. А Ферье ненавидит меня. Он не нужен мне таким, пойми, а я не нужен ему любым. Ни Бароном Адри, ни Антуаном Морганом. Никем.
       Танар некоторое время, перебирая пальцы, размышлял над словами Винсента.
       - Иногда для того, чтобы родится заново, - сказал он, - нужно погибнуть и пройти через адово пламя, а потом, претерпев все муки маленьким ростком, начать все с начала. То, что нас губит - делает нас сильнее. И если он пожелает, дай ему шанс. А если нет, поступай, как знаешь. Ты достаточно глупостей делал в жизни, руководствуясь одними лишь чувствами. Остынь.
       - Я не замечал в тебе тяги к философии. - Винсент в изумлении уставился на Танара, и юноша смущенно улыбнулся в ответ.
       - Когда ты перестанешь считать меня ребенком?
       Адри потрепал своего смышленого юнгу по волосам.
       - Боюсь, что никогда, малыш.
       - Только при моей невесте малышом меня не зови, - шутливо укорил тот, - а то в жизни больше не буду таскать тебе булочек к чаю. - Танар поднялся и направился к двери. - Кстати, они с вареньем. С абрикосовым, - сказал он, а потом исчез в узком темном коридоре.
       Винсент немного поел и почувствовал, что силы возвращаются к нему вместе с душевным равновесием. Он приготовил еще одну порцию обезболивающего. За окнами каюты над темными водами моря уже алел горизонт, и ночной сумрак таял в небесной чистой вышине, обещая хорошую погоду. Адри распахнул одно из окон, чтобы впустить свежего воздуха и послушать ласковый шум моря, когда Ферье вдруг пошевелился.
       Винсент бросился к постели, склонившись над Сэйлином, услышал протяжный мучительный стон. Ослабевшими руками Ферье потянулся к вискам, потом выгнулся дугой и вскрикнул. Он начинал медленно приходить в себя.
       Адри метнулся к стакану с обезволивающим отваром, потом к постели.
       - Все хорошо, слышите? - Винсент бережно просунул левую руку под шею Ферье и помог ему чуть приподняться, приложил край стакана к губам и едва не разлил все - Сэйлин попытался отвернуться и совершенно не понимал, чего от него хотят. Он приоткрыл глаза и невидящим взором скользнул по лицу Винсента, зажмурился и снова застонал.
       - Выпейте, - Адри буквально силой влил в его рот лекарство. - Пейте, говорят. Вам станет легче. Пейте же, ну!
       Ферье глотал горький отвар, давясь и кашляя; две тонкие зелено-коричневые струйки сползли с уголка рта к подбородку. Потом Адри положил его голову обратно на подушки и с тревогой стал ждать, что будет дальше.
       Сонный Танар ввалился в двери зевая и шатаясь.
       - Что, уже? - спросил он.
       - Да, - сухо ответил Винсент, хмурясь. - Скажи, чтобы на кухне приготовили крепкий куриный бульон. И поживее.
       - Понял. Поживее, - глухо повторил Танар, зевнул и убрался восвояси. Потом Адри услышал, как неторопливо скрепят ступеньки лестницы.
       Ферье кое-как перевернулся на бок, свернулся клубком, судорожно сжимая пальцами виски.
       - Господи-и, - простонал он хрипло, трясясь от боли. - Что это?
       Адри осторожно положил ладонь на плечо Сэйлина и постарался говорить тише:
       - Потерпите. Вам скоро станет легче. У вас болит голова - это последствия отравления барбитуратами. Вам трудно соображать и шевелиться, поэтому попытайтесь успокоиться и хотя бы с четверть часа не делать резких движений.
       Ферье ничего не ответил, но кажется, понял, что ему говорили, потому что лежал, не шевелясь и не пытаясь открыть глаз. Его тихие стоны проходили по нервам Адри подобно лезвию острого ножа, и минуты тянулись вечность, отсчитывая не то время, не то удары сердца в груди. Потом наступило долгое затишье - казалось, что Ферье снова уснул или провалился в беспамятство, а Винсент, закусив губу, ждал и надеялся, что все будет хорошо. Море качало корабль, точно заботливая мать ребенка, но Адри хотелось приказать ему остановиться, потому что каждое движение, звук и вздох сейчас были для Сэйлина пыткой, многократно усиливающей боль. Продолжая держать руку на плече Ферье, Винсент ощущал, как у него немеют пальцы от волнения.
       - Где я? - едва шевеля непослушными губами, Сэйлин чуть приоткрыл глаза - его взгляд бездумно уперся в стену.
       Как же Адри был рад услышать эти слова! Он едва восторженно не вскрикнул от понимания, что Ферье способен задавать разумные вопросы, и если вдобавок он вспомнит свое имя, то лучшего и не надо!
       - Вы на борту фрегата "Золотой дельфин". Вы помните, как вас зовут?
       Ферье медленно моргнул, обдумывая вопрос, потом слабо ответил:
       - Я граф Сэйлин Ферье, подданный короля Филиппа... Кто вы?
       - Капитан Антуан Морган.
       Адри бережно взял Сэйлина за плечи и перевернул на спину. Их взгляды встретились так спокойно, что у Винсента начисто пропало чувство реальности происходящего. Ферье не узнавал его и в глубине голубых затуманенных долгим сном глаз не проскальзывало даже искры воспоминаний. И не удивительно, последние два года сильно изменили лицо Винсента Адри: морские ветра сделали его кожу закаленной и грубоватой, жестокость оставила на его лбу суровые морщинки меж бровей, а последняя схватка с военными кораблями - тонкий длинный шрам на скуле до самого виска.
       - Я дам вам еще одну порцию обезболивающего, - Адри сходил до стола и принес еще отвара, помог Ферье приподняться. - Это приведет вас в норму. Если постараетесь и выпьете до дна, через полчаса сможете сесть. Потом вам нужно поесть немного. Поначалу будет тошнить, но придется перебороть себя, если вы вообще хотите подняться на ноги, граф.
       Ферье пока пил, то и дело поднимал глаза на Адри, хмурился и растерянно глотал свое лекарство, но Винсент уже чувствовал скребущую тоску в груди и понимал, что сейчас ему невыносимо тяжело находиться рядом с Сэйлином. Только чувство безграничной любви не позволило ему сейчас бросить Ферье на попечение Танара и не сбежать на палубу, и хотя команда давненько ожидала его появления, у него в запасе была еще пара свободных часов. Оставив Сэйлина отдыхать, Винсент решил чем-то занять себя, например, уборкой лекарств со стола, однако через пару минут перекладывания вещей с одного места на другое и обратно, Адри понял, что попросту бежит от самого себя. Он задался вопросом, что мешает ему подойти к Ферье и рассказать все, как есть, но не смог ответить. Если Сэйлин не вспомнил его, что ж, все к лучшему - так же, как было к лучшему там, в темноте огромного парка два года назад, когда они с Ферье скрестили шпаги на дуэли.
       - Адри, - тихий голос Сэйлина в спину заставил Винсента замереть. - Адри, это правда вы?
       Долгое молчание Антуана Моргана окончилось тяжелым вздохом. Он вернулся к постели Ферье, присел на край и прямо взглянул в голубые непонимающие глаза.
       - Вам сложно поверить в то, что я жив? - спросил он. - Да, это я, граф, и честно признаться, безумно рад видеть вас. Но пока вы не пришли в себя окончательно и не начали меня оскорблять, я сразу скажу вам три вещи. Первое: я выкрал вас у монарха Онтэ и возвращать ему не намерен, даже если вы начнете очень сильно проситься назад во дворец. Второе: я на этом корабле король и бог в одном лице, а потому, если вы не будете пить лекарств и усиленно лечиться, в моей команде есть пятьсот девяносто девять человек, способных заставить вас сделать это. И третье: у нас с вами очень сложные отношения и гадостей мы друг другу сделали уже предостаточно, поэтому давайте заключим временное перемирие, и не будем измываться друг над другом до тех пор, пока не достигнем берегов Рафины. А там вы можете послать меня ко всем чертям от чистого сердца, и я с радостью к ним уйду.
       - Вы живы, - прошептал Ферье, смаргивая скупые слезы и словно не слыша ничего, кроме собственного голоса. - Вы... живы.
       Адри удивленно смотрел на бледное печальное лицо любимого и не понимал, почему по вискам Сэйлина катятся слезы, но его сердце, уже привычно подернувшееся коркой льда, вдруг оттаяло в одно мгновение.
       - Он сказали, что вы погибли... - говорил Ферье тихо. - Что вы пытались бежать, и были убиты. Филипп... он сказал мне, что вы сами во всем виноваты.
       - Я действительно бежал, граф, но как видите, жив-здоров.
       Ферье зажмурился и попытался встать, но пошатнулся, упал на подушки. Он снова попытался, но Адри силой удержал его за плечи.
       - Верните меня назад, - неуверенно потребовал Ферье. - Я должен вернуться к Филиппу.
       - Вы совершенно не слушали то, что я вам говорил минуту назад, - раздраженно бросил Адри, наконец, рывком уложив Ферье в постель, и тот странно притих, с глухой тоской глядя в карие строгие глаза. - Я не верну вас в Онтэ. А если вам очень хочется продолжать быть фаворитом его величества, ради бога, будьте. Сядете в Рафине на любой корабль до Альторрийских бухт и катитесь ко всем чертям.
       - Вы не понимаете, Адри.
       - Чего, например? Вас? По-моему тут у нас с вами все очень даже привычно, Ферье, вы меня не слышите, я вас не понимаю.
       - Филипп будет искать меня... Он уничтожит вас...
       Адри удивленно приподнял брови, а после прыснул со смеху. Граф уставился на него, как на чудо света, и замолчал.
       - Это уж я его скорее уничтожу, а не он меня, - отсмеявшись, сказал Винсент, склоняясь к самому лицу Сэйлина и опираясь руками по обе стороны от его головы. - Я его кошмар, Ферье. Я его дамоклов меч. Это я не позволяю ему укрепиться на море и развязать войну с Рафиной. Это я пять месяцев назад разгромил новые верфи в Северной гавани. Это я лишил казну Онтэ основного источника дохода - золота с островных рудников. И я украл у него вас, и никто никого не будет искать, потому что мертвых не ищут, Ферье. Три дня назад вас похоронили на Леройском кладбище, и король не горевал о вашей кончине.
       От жесткого напора этих слов Ферье вжался в постель и расширенными глазами смотрел на Винсента, почти не дыша, притаившись и не смея шелохнуться. Адри едва не взвыл от обиды, когда понял, что до смерти напугал Сэйлина своей близостью.
       - Я не причиню вам вреда, граф, - сказал он мягче, подавляя свое неистовое желание припасть губами к губам Ферье, и пусть взгляд выдавал его, Адри не приблизился к своему бывшему фавориту короля ни на дюйм. - Помните наш последний разговор в тюрьме. Тогда мне показалось, что вы невообразимо хотите свободы, но у вас не хватает сил бороться за нее. Филипп сделал из вас вещь, но я не мог позволить ему продолжать ломать вас. Я выследил вас у ручья, помните? Потом мои люди дали вам яд. Его в народе называют напиток живой смерти, но на самом деле это сильное снотворное. Придворные лекари сочли вас мертвым. Филипп больше не сможет достать вас. Через две недели мы будем в Рафине, граф. Для вас там приготовлено небольшое поместье, новое имя, новый дом и свобода. Свобода, Ферье! Вы еще помните ее вкус? Я очень на это надеюсь потому, что любой человек должен сам выбирать, с кем и как ему быть.
       - Я свободен? - медленно проговорил Сэйлин, судорожно обдумывая что-то и кусая губы.
       - Конечно, - подтвердил Адри, отстраняясь. - И пока в вашей голове не засели ненужные вопросы, спешу заверить, что вы ныне свободны не только от короля, но и от меня. Окончательно и бесповоротно.
       - Что вы имеете в виду?
       - Только то, что сказал. Вы вольны делать, что заблагорассудится. Ешьте, что хотите, пейте, идите, куда в голову взбредет, и любите, кого пожелаете. Теперь это только ваши заботы, Ферье, а я со своей совестью рассчитался.
       В дверь постучал Танар и, не дожидаясь разрешения, вошел, посмотрел на графа и расплылся в смущенной улыбке. Он поздоровался и поставил миску с горячим бульоном на поднос, рядом с оставшимися булочками.
       - Вас боцман хотел лицезреть, капитан, - сообщил он. - Всю ночь стоит у штурвала. Злой, как морской дьявол. Говорит, что матросы на этом корабле ни черта делать не умеют и руки у них растут из того места, откуда они на свет появились, что убьет кого-нибудь, если его срочно не пожалеют.
       Адри закатил глаза к потолку, порывисто поднялся на ноги и, прихватив со стула черный камзол, пошел к выходу.
       - Скоро вернусь, - бросил он Ферье, а поравнявшись с Танаром, улыбнулся ему и потрепал волосы, от чего юноша просто залился краской до кончиков ушей.
       - Я накормлю вашего друга, капитан, - пообещал цыган, и Винсент доверился ему безоговорочно.
       Адри поднялся на палубу, где царила обычная утренняя суета вперемешку с отборной бранью. Вот тут уж Винсент позволил себе расслабиться по-настоящему: с чистой совестью обратился в злобного Черного Ворона и в два счета навел порядок на судне. Боцману тоже досталось пара "напутственных" фраз за слабохарактерность.
       Здесь было хорошо - стоять под хлопающими на ветру парусами, дышать пьянящим воздухом свободы и не думать о том, что его любви к Ферье никогда не суждено стать взаимной. Еще два дня назад Винсенту Адри казалось, что он пережил это, а сейчас было больно, остро, мучительно находится рядом с Сэйлином и заново чувствовать, желать его сладких податливых губ, ласковых рук, горячего сводящего с ума тела, и души, о которой он совсем ничего не знал. Но время неумолимо пододвигало Винсента к той черте, после которой он должен был вернуться в собственную каюту. Подходя к двери, он услышал странный разговор, вынудивший его остановиться.
       - Я и Винсент? - смеялся Танар. - Пришло же тебе такое в голову! Ну, ты точно залежался на том свете! Конечно, мы близки с ним! Я знаю, что, несмотря ни на что, он хороший человек! А хорошие люди должны быть счастливы. У нашего капитана одна беда: он по определению не может быть счастливым. И все из-за дурной головы - благородства в ней много чересчур, а эгоизма... Вот чего нет - того нет.
       - Это точно, - то ли вздохнул Ферье, то ли усмехнулся.
       Адри прислонился спиной к стене и посмотрел на лестницу, раздумывая, не уйти ли ему снова, как вдруг из каюты с пустым подносом в руках выскочил Танар и тут же едва не налетел на него в полумраке.
       - Дурные вы оба, - весело заявил он и, не оглядываясь, зашагал к свету, нарочно насвистывая под нос озорную мелодию деревенской песенки о двух влюбленных, что никак не могли меж собой договориться о свидании.
       Адри тихо чертыхнулся, помедлив в нерешительности, шагнул через порог.
       Ферье сидел на постели в изголовье и молча, смотрел в окно. Его рука спокойно лежала на подоконнике, пальцы рассеянно скользили по золотисто-коричневому корешку валяющейся там книги. Винсент не помнил ее точного названия, но зато безупречно мог пересказать содержание: сонеты Элейра, которые Сэйлин так любил.
       Ферье вздохнул и, не отрывая целеустремленного взора от голубой дали океана, нараспев сказал:
       
       - Уйдя за грань в нелепости случайной,
       Навеки сердце мне остановил
       Тот, кто любил меня, кого любил
       И я, в своей тоске сгорая тайной.
       С ним жизнь ушла - остался только мрак
       И память рук, и боли своевольной
       Тупой клинок, но петь уже довольно
       О том, что было сделано не так.
       Да, я спасал его, как мог, но в том ли дело?
       Во прахе жизнь и кончено. Давно
       Душа его к богам любви взлетела,
       Моей же, гнить от скорби суждено.
       
       - Что-то не помню я у Элейра таких стихов, - неловко признался Винсент после того, как Сэйлин умолк. Но самое плохое оказалось в том, что неловкость эту он ощущал от смысла, скрытого в услышанных им горьких строках, и в голову лезли нелепые мысли: уж не о нем ли эти стихи сочинил Ферье? Что это, лицемерие или снова изощренная пытка? А впрочем, смысла разбираться не было никакого, слишком хорошо Адри был известен итог - им не быть вместе.
       Сэйлин печально усмехнулся, устало прикрыв глаза, медленно сглотнул. Собравшись духом, он посмотрел на Винсента очень внимательно, словно ожидая чего-то. Но Антуан Морган давно разучился говорить о чувствах и о любви, да и не хотел.
       - Зачем вы спасли меня от короля, Адри? - наконец, спросил Ферье, прерывая затянувшееся неловкое молчание. - Я вам столько гадостей сделал, что правильнее было бы оставить меня там - мучиться дальше. Поделом было бы.
       - Я не должен отвечать вам на этот вопрос, Ферье, это ни к чему, - мягко ответил Винсент, скрестив руки на груди и опершись спиной на дверь. - Не важно, каковы были причины, толкнувшие меня на такой поступок, важно, что вы в будущем решите делать со своей свободой.
       - Как - что? Вы сами сказали: поселюсь в Рафине под чужим именем и буду себе жить спокойно. Может быть, женюсь, заведу троих детей и перестану смотреть на мужчин, - в голосе графа затаилась обидная ирония, от чего Винсента внутренне покоробило.
       - Да... я так сказал. - Адри перевел взгляд с полуобнаженного Ферье на старые доски на полу. Почти с глухим безразличием он наблюдал, как старательно в щель забирается крохотный древесный жук и думал, что больше нет сил - так страдать. С тех пор, как он встретил Ферье, вся его жизнь превратилась в бездарную трагедию чувств и положений. С первого дня, с первой минуты и доныне, он только и делал, что бессмысленно терзался своей безответной любовью. Он согласился отдать Сэйлину себя без остатка, делал это слепо и, надеялся до последнего на чудо. Ради близости с Ферье он лег под Филиппа, попирая честь, совесть, попутно предав и подчинив себя самого глупой королевской прихоти. Он стал марионеткой в грязной игре монарха Онтэ, и разве не сполна поплатился за свою доверчивость и веру в людей? Адри платил сверх меры не по своим счетам, но понял это только в тот страшный миг, когда пираты впервые привязали его руки к мачте, а после насиловали до самого вечера. Он не кричал, только скрежетал зубами от бессильной злобы, рычал, как зверь, и проклинал Ферье с каждым стоном, с каждым приступом панического страха до тех пор, пока не потерял сознание. Утром безответная любовь уже казалась ему смешным недоразумением, а все его страдания по голубым глазам королевского фаворита больше не стоили ни гроша. Адри презирал все это, хотел забыть, стремился сделать свое сердце железным и таким же неподатливым, как цепи, в которых его волокли на рынок рабов, словно какое-то безголосое животное. Ободранный, грязный, исхудавший, он стоял под палящим солнцем и вынужден был вести себя смирно, терпеть мимо проходящих зевак, из которых каждый второй считал своим правом залезть руками и в его рот и задницу! Если Винсент сопротивлялся, его били палками, а после в подробностях рассказывали, что делают со строптивыми рабами на городском рынке. И как бы Адри не желал смерти, не противился своей участи, он не хотел оказаться привязанным к черному столу с разведенными в стороны ногами и испустить дух под тридцатым или сороковым пиратом, желающим за одну медную монету отведать его жертвенного сладкого тела. Потом он смирился с тем, что его купили, с рабством и положением шлюхи, научился безразлично принимать все, что с ним делал Сорел, потому что начинал понимать: один любовник, миска супа и крыша над головой это - повезло. Очень повезло. Он так хотел забыть Ферье, был уверен, что получилось, выкрал его у короля, чтобы, наконец в игре Филиппа сыграли последние решающие козыри... И вот теперь все сначала, и это проклятие по имени Сэйлин Ферье никогда не отпустит свою неосторожную глупую жертву!
       Винсент почувствовал, как его тело охватил легкий озноб, привычно возникающий от таких мыслей, и вдруг услышал:
       - Прикажите сменить курс, - настойчивость в голосе Ферье казалась угрожающей, и Адри невольно взглянул в его глаза.
       - Что? - не понял он.
       - Я прошу вас, прикажите сменить курс, - упрямо повторил Ферье.
       - Куда же мы, по-вашему, плыть должны? - злая ирония невольно скользнула в голосе Винсента, и он, как ни хотел, больше не мог молчать, не собирался выносить эту боль - не знал, как. - Вам дорога либо в Рафину, либо в Онтэ, граф, третьего не дано!
       - А Ита?
       - Вы спятили?! Вы хоть представляете, что такое пиратский город? Остров! Нет, это целое государство, набитое до краев ворами, убийцами, шлюхами и алкоголиками! С вашей ослепительной красотой вам там одна дорога - в бордель! Не для того я вас из лап Филиппа вытаскивал, Ферье, чтобы смотреть, как всякие отбросы будут вас за задницу хватать! Что вы на меня смотрите, будто на мать родную? Какой жизни вы хотите?!
       - Жизни рядом с вами, - выдохнул Сэйлин, и Винсента напугал его взгляд - он был таким же, как тогда, на охоте - полным томительной нежности, недосказанной мольбы, влюбленности.
       - Нет, Сэйлин. - Винсент помотал головой, окончательно отрекаясь от своей любви. - Нет.
       Им больше нечего было сказать друг другу, и казалось, нечего обсуждать. Затянувшееся противостояние барона Винсента Адри и графа Сэйлина Ферье окончилось полным отчуждением, и по-другому не могло случиться. Невозможно отыскать искренность за возведенной до небес ложью. Невозможно найти понимание в море разбитых надежд и веру на руинах краха. Невозможно сберечь любовь в череде унижений, обид и предательства. И нельзя не вынести горького урока из истории собственных нелепых ошибок, сгубивших два сердца. Года стирают даже боль - в этом остается истина, которую Адри надеялся познать не завтра, так через полсотни лет.
       - Знаете, о чем я молил Виту в Сером храме каждое воскресенье, Винсент? - вдруг с легкой улыбкой сказал Ферье, выбираясь из постели и неуверенно ступая босыми ногами по полу. Он остановился перед Адри в шаге, заглянул в глаза. - Я просил ее отдать мое сердце тому, кто сможет подарить мне свободу и по-настоящему полюбит меня. И она отдала. Не сегодня. Не здесь. Отдала там, у ручья, когда вы просили позволения коснуться моей руки. А я, глупец, не поверил ни богам, ни самому себе. Никакое раскаяние не поправит этой роковой оплошности. О чем же мне просить Виту теперь? Скажите мне.
       - Я не знаю. Может быть, о том, чтобы я когда-нибудь простил вас? - с невыносимой мукой на лице прошептал Адри.
       Ферье кивнул - он был так удручающе серьезен, что Винсент не верил собственным глазам. Всматриваясь в лицо Антуана Моргана, Сэйлин легко коснулся пальцами его шрама на виске.
       - Я давно прошу ее об этом, - признался он, растерянно краснея. - Но сейчас страшусь услышать, что ответишь мне ты.
       Адри тяжело вздохнул, всматриваясь в бирюзу любимых глаз, помолчал немного.
       - Знаешь, я не понимаю, почему боги слышат твои молитвы, - тоже признался он, - и еще меньше понимаю, почему они исполняют твои желания, - Винсент перехватил руку Ферье у своего лица и бережно сжал его пальцы в своих ладонях, а Сэйлин, вдруг поверив своему счастью, нежно улыбнулся ему в ответ.
       Иногда Высшие Силы играют людьми искуснее и изощреннее королей, ссорят, мирят их, путают судьбы, разлучают и ставят между ними пропасти куда более глубокие, чем дно океана. Но даже боги иногда признают, что бессильны перед Любовью и сдаются на милость победителей. В такие моменты мир изменяется, самые сильные уверенные игроки терпят позорные поражения и случаются на свете маленькие настоящие чудеса. И что теперь двум счастливым любящим сердцам до грязных интриг короля Филиппа, если впереди у них - целая жизнь для собственной большой и интересной игры в любовь!
       
       Конец.
       
       Эпилог
       Через два года Сэйлин Ферье, получивший второе имя - Эмиль Винтер приобрел среди пиратов репутацию столь страшную, что сразу занял одно из самых высоких положений в иерархии Иты. При помощи интриг и собственной красоты он умел легко подчинять своей воле людей и обстоятельства. Единственным человеком, который имел влияние на самого Ферье, был Антуан Морган. Отплатив сполна королю Онтэ полным и окончательным разгромом флота, они занялись устройством собственной жизни, от души сочувствуя новому фавориту короля - тому самому доброму улыбчивому Лассону, который прислуживал Адри в свое время при дворе, а после смерти Ферье наверняка не по своей воле занял его место. Впрочем, если Лассон и мучился, то совсем недолго. Пятого сентября следующего года король Онтэ был отравлен, и с легкой руки дворянства Онтальи на престол взошел принц Юстиан Эдмонд Ботри. Его правление не ознаменовалось не величием, не процветанием, законы безнадежно устарели, экономика пришла в упадок, а еще через пятнадцать лет Юстиан подписал отречение от трона в пользу своей единственной дочери Жюстин. Но это было в будущем, а пока опьяненный свободой Ферье вместе с Адри занимался грабежом и похищением отпрысков состоятельных и знатных людей, с целью извлечения материальной выгоды. Через год, ранней весной, именно по этой причине отношения Антуана Моргана и Эмиля Винтера подверглись еще одному серьезному испытанию. Захватив в плен дочь губернатора одной из провинций Талии Адель Бертран-Сати и надеясь на хороший выкуп, Антуан Морган получает известие о внезапной кончине ее отца. Решив проверить слухи, он оставляет Адель под присмотром своего друга капитана Винтера, а сам отправляется в Рафину, где убеждается в том, что губернатор действительно умер месяц тому назад от сердечного приступа, и у девушки нет других родственников, способных заплатить золотом за ее жизнь. Винсент возвращается на Иту с плохими известиями и там неожиданно узнает, что в конце апреля Сэйлин женился на Адель и его молодая жена в положении. Винсент и Ферье сильно ссорятся. Сэйлин умоляет его простить, ссылаясь на то, что под действием момента предался мечтам юности о продолжении рода, но скоро осознал, какую страшную ошибку совершил, он впервые в жизни открыто признается, что любит Адри и будет любить до конца своей жизни. Но Винсент в порыве обиды рвет все отношения с ним и тем же вечером покидает Иту. Полгода он скитается по свету в поисках успокоения, однако после снова возвращается на острова, к Ферье. В течение следующих десяти лет они продолжают тайно встречаться. Время от времени Антуан Морган пропадает в долгих плаваниях, Ферье же после свадьбы ведет оседлый образ жизни, признавая, наконец, даже перед самим собой, что терпеть не может моря. Его жена Адель умирает от малярии в возрасте двадцати семи лет, оставив своему мужу троих детей, и Адри, как лучший друг семьи не оставляет их ни в радости ни в горе. Двое сыновей Сэйлина Винсент и Рене, идя по стопам отца, становятся пиратами, а дочь Лия едва переступив порог совершеннолетия, сбегает в Рафину с предприимчивым молодым человеком, где изменив фамилию на Бертран-Сати, вполне успешно объявляет права на земли и доходы своей матери.
       Адри и Сэйлин проживут вместе еще четыре счастливых года, вплоть до смерти Винсента. Ферье переживет своего любовника на целых тридцать три года, смиренно принимая свое одиночество и до последнего вздоха любя человека, который, не испугавшись трудностей, подарил ему самое дорогое, что только есть на свете - свое янтарное сердце. Возможно, их любовь не станет легендой, не удостоится пышных дифирамбов и внимания кинорежиссеров, но она непременно достойна того, чтобы упоминания о ней иногда согревали надеющиеся сердца и всегда призывали влюбленных помнить, что свои судьбы мы вершим сами.