Когда я его увидел, то еле сдержался от того, чтобы не пялиться на него в открытую.
Я просто шел из магазина вместе со своей матерью, а он сидел на асфальте, подпирая спиной один из павильонов. Кажется, этот был пивным. В нем разнокалиберного сорта мужики выпивали пивка после работы, а то и вместо нее. Иногда среди них затесывались девицы помятого вида и мелкие пацаны, которые либо перенимали привычки у папаш, либо хотели показаться крутыми.
Чаще всего, все эти компании, пили у самого павильона, а не внутри. Сегодня такого не было. Сегодня была пустота. Наверное, из-за дождя…
И вот он сидит, подпирает стену пивной, ест какой-то батон, так медленно надкусывая его, словно смакуя каждый кусочек. А глаза дикие. Они с затаенной злостью смотрят на мимо него проходящих, тащащих полные сумки еды, одетых в чистые вещи, а не старые замызганные джинсы, футболку и тонкую ветровку. От них хорошо пахнет, они кто с жалостью, кто с отвращением смотрят на него, но не останавливаются, идут дальше. Словно его там нет. Словно это не он, как побитый щенок, давится хлебом и чуть дрожит от соприкосновения с холодной землей.
Я тоже отвожу, прячу глаза и прохожу мимо, что-то отвечая своей матери и неся в руках тяжелые пакеты.
Образ этого парня преследует, стоит только закрыть глаза, как вот он. Передо мной. И я все гадаю. Почему он там был, что случилось, как так... Я одновременно и хотел и не хотел это знать.
Той ночью я все никак не мог заснуть, а если же и проваливался в забытье, то это было ненадолго.
Наутро, смотря на себя в зеркало в ванной и чистя зубы противной пастой с прополисом, я пытался убедить себя в бредовости своих мыслей и в том, что думать о каком-то парне просто глупо. Мне прямо своих проблем не хватает. Последний год универа, работа и девушка истеричка, которая тянет из меня все силы, нервы и деньги.
Порой, я думаю, для кого я нахрен работаю? Ладно, мать, тут понятно. Надо помогать морально, физически и материально. Ну, гвоздь там прибить, выслушать, как она на работе столкнулась с очередной несправедливостью, купить продуктов, помочь с оплатой счетов. Как-никак она тащила меня на своей шее двадцать один гребаный год, - и сейчас этим балуется, - так что надо отдать ей должное. Был сыт, обут и не нуждался. Не то чтобы катался в масле, но зато пословица про мышь суицидницу в холодильнике никогда не водилась в нашем доме.
Зато вот благоверная моя была чуть ли не королевских кровей. Я не завидую, мне до лампочки, сколько там её предки получают, и кто на какой тачке ездит. Я был счастлив, что она моя, что только я в её поле видимости. Однако в последнее время отношения стали давить со всех сторон. То ей не нравится, что я постоянно рядом, ладно, друзья никогда не откажут принять в компанию. Тут начинаются истерики, что я ее бросаю ради бутылки пивка и пары мужских разговоров. Дальше - хлеще. Мне нужно было отчитаться ей о месте нахождения, о том, ел ли, пил ли, срал ли, спал ли. Плевать. Я её имел тоже, по-своему и своеобразно, а на остальное мне… Апогеем стало то, что она решила переехать ко мне. Все бы ничего, да вот только она с моей матерью друг друга на дух не переносят. Нет, я могу понять свою родительницу, кому нужна невестка, которая даже трусы свои постирать не может? И только пальчиком кажет в витрины, чего ей хочется и чего ей надобно.
Я стал задумываться, что не так уж и привязан к ней и надо бы выставить её за дверь моего будущего сейчас. Иначе потом будет поздно, и я буду пить пиво возле того самого павильона, отсрочивая возвращение домой.
Плюнув на все, собрался и ушел на работу. Сейчас был последний месяц лета, уже через две недели наступит осень. С погодой творилось что-то непонятное, то жара, то холод. Утешало то, что по крайне мере в родном городе ничего не горело и дышалось вполне сносно.
В следующий раз о парне я вспомнил в обеденный перерыв, когда мужики из моей бригады завели разговор о попрошайках. Я стал думать о том, что вот у него не было никакой таблички с корявой надписью о помощи. И казалось, что он хочет исчезнуть из этого мира, испариться.
Снова попинав себя за ерунду в голове, принялся быстро дожевывать плотный обед. Что я там мог разглядеть-то вообще? Смотрел на него меньше, чем полминуты, а такие глобальные масштабы думки развел.
А вечером это случилось снова. По своему обыкновению, я зашел за матерью после работы. Она долго прощалась с подругами-сплетницами, некоторые из которых в наглую пялились на мой зад, затем потянула в магазин за чем-то только ей необходимым. Мои мысли витали где-то в прострации между прилавком с сосисками и рыбным отделом, от которого пахло чем-то тухлым, когда через витрину я увидел его.
В этот раз он сидел возле павильона с женским бельем, ничего не ел и прятал лицо в коленках. Молодые дамочки обходили его по дуге, а некоторые и вовсе меняли траекторию своего пути, явно решив, что сегодня могут обойтись без новой пары колготок.
- Сынок, сынок, - мать резво трясла меня за руку и пыталась заглянуть в лицо. Для этого она комично подпрыгивала, так как я был выше нее почти на две головы.
- Что? – пришел я в себя, переводя взгляд на нее.
- Я говорю, что дома сегодня ночевать не буду, ладно? – она мило улыбаясь, смотрела куда-то мне за спину. Обернувшись, я увидел там её хахаля, с которым она уже несколько лет встречается, но они так и не могут решить – съезжаться им или оставаться в свободном полете. Я и не заметил, как он оказался тут и даже задумался, сколько же времени я пялился на парня.
- Да, конечно, - тяну лыбу.
- Тогда я сейчас заскочу домой, приготовлю тебе, переоденусь и все, - мама рядом с этим типом становилась моложе, как-то по-дурацки смеялась и постоянно попровляла волосы. Меня всегда это напрягало.
- Вы идите, а мне надо еще кое-куда, - неожиданно даже для себя сказал и передал всю ношу хахалю. Пусть тащит.
- Конечно-конечно, сынок, - донеслось мне вслед. Выйдя из магазина, притормозил возле какого-то куста, чудом оставшимся еще в целости, а не закатанным под асфальт нового павильона, я закурил, разглядывая сжавшуюся фигуру невдалеке.
Парень некоторое время сидел все так же неподвижно. В голове даже мелькнула мысль о том, а не спит ли он, когда он начал водить плечами, нервно передергиваясь. Показались спрятанные глаза, которые стали методично все вокруг оглядывать. И, конечно же, они наткнулись на меня.
Сначала в них мелькнуло отчаяние, затем злость, которая превратилась в смиренность. Последнее меня немного удивило. Докурив первую, я прикурил следующую сигарету, так и не сдвигаясь с места.
Возможно, из-за приближения скорой осени, а возможно из-за пасмурной погоды, но факт остается фактом – начало темнеть. Магазины стали прикрывать свою развеселую торговлю, продавцы повыползали и стали расходиться по домам или резво скакать навстречу приключениям на задницу. Сигареты у меня закончились, а парень, время от времени пряча свои глаза, все же смотрел в мою сторону. И когда я уже стал замерзать и хотел уйти домой ни на что так и не решившись, - на что именно не мог и сам понять, - как парень поднялся, опираясь одной рукой на стену, и побрел в мою сторону. Он переставлял ноги как-то косо, казалось, что сейчас упадет и не поднимется больше.
Когда он приблизился совсем близко, я струхнул. А какого черта? Стою тут, пялюсь. Вдруг он реально бешеный какой?
- Закурить дашь? – осипшим голосом спросил, смотря в район моей груди. Ростом он оказался чуть ли не ниже моей матери.
- Сигареты кончились, - ответил, проклиная самого себя. Ведь мог и оставить парочку. Вот он, сам же подошел. Заговорил. И сигареты такой охуенный предлог для дальнейшего знакомства.
- А, ну ладно, - он развернулся и потащился обратно.
- Подожди, - окликнул я и дернулся за ним, - могу купить.
- А что еще ты можешь купить? – с тихим смешком спросил он, не оборачиваясь.
- Ну... – мысленно вспоминал содержимое моего кошелька, - а что ты хочешь?
- Еды, – просто и банально. Чего он может хотеть в первую очередь еще?
Прикинув, что круглосуточный магазин находится в паре дворов отсюда, я подумал, а чего там можно съесть нормального? Колбасы, сыра, того же хлеба, выпить чего-нибудь, да в принципе и все. Ему конечно и это раем покажется, но мне тащиться туда и ждать, смотреть потом на холоде, как он это ест, нет. А то, что я хотел видеть, как он будет поглощать еду, это точно. Дикое, необъяснимое желание. И снова я понес чушь, не обдумав все, как следует, ведясь на поводу своих порывов.
- Еда есть у меня дома, - я сам испугался того, что сказал, а уж по его широко распахнувшимся глазам страх прослеживался так осязаемого, что его можно было буквально потрогать.
- Х-хорошо, - ответил он, сутулясь и пряча руки в карманы джинсов.
Всю дорогу до дома молчали. Я шел впереди, а он шаркал ногами позади меня. И только благодаря этому шарканью я и сдерживался, чтобы не оборачиваться и не проверять поминутно, идет ли он за мной. Возле дома в киоске затарился сигаретами и мороженым. Последнее я купил только из-за того, как он смотрел на вывеску с предложенным ассортиментом и обводил пальцами одной руки вафельные стаканчики на картинках. Так же молча, поднялись на мой этаж, связка ключей звучала нереально громко, пока я возился с замками. И вот мы в прихожей.
- Мне сначала в ванную? – тихо-тихо спросил, забившись в угол и склонив голову так, что его темные волосы прикрывают все лицо. Тут я обратил внимание, что они грязные, как и весь он сам. Но почему-то не выглядели сальными или еще что-то. Вполне логично, что придя в квартиру с удобствами, хочется стать чистым, ведь и так чувствуешь себя убожеством, а тут все сверкает чистотой, что убивает самооценку напрочь. Какой-то коврик под ногами и то опрятнее. На который он, кстати, даже не встал. Вообще, кажется, старался сильно ногами не опираться на все ступни, а стоял на носках.
- Если хочешь, - он кивнул. Тогда я подошел к нему, от чего он забился в угол совсем и попытался прикрыться руками.
- Не надо, я грязный, - вскрикнул.
- Не бойся, - не обращая внимания, задрал его ветровку и обхватил руками талию. Узкая. – Снимай обувь, я сейчас тебе одежду дам другую.
- Я и так могу… - он медленно наклонился и развязал шнурки на кроссовках, которые выглядят так, словно их поколениями носили и передавали от отца к сыну.
- Что так? В одежде этой или голым? – ухмыльнулся, а он мне ничего не ответил. В своей комнате в шкафу я взял футболку моей благоверной и ее же джинсы-трубы. В этой одежде она ходит у меня, когда остается на ночь. Размерами они с парнем вроде, навскидку, схожие, а в моей одежде он утонет.
Парень стоял все там же, где и был. Я впихнул ему в руки одежду, от соприкосновения с которой он начал заметно дрожать. В очередной раз по позвоночнику пробежала волна холодного страха. Зачем он тут, что я творю?
- Ванная там, - кивнул вглубь коридора. – Можешь пользоваться всем, чем захочешь.
Я смотрел как он, осторожно переступая, идет по указанному направлению, и слушал как громко затем щелкнула щеколда. В голове пробежали мысли о бритве на полке, но я тряхнул головой, выкидывая напрочь эти мысли из нее.
Переместился на кухню и обследовал плиту. Мать приготовила пюре с котлетами. Не бог весть что, но за нормальную еду сойдет. В холодильнике так же обнаружился салат.
Я быстро все разогрел, накрыл стол на двоих, нарезая колбасу и открывая паштет, суетясь над выбором питья. И когда все было готово, а он еще плескался в ванной, я сел и сжал свои дрожащие ладони.
Идиот. Даже хуже. Какого черта я притащил сюда непонятно кого?! А что если он заразный какой? Вшивый или еще что похуже. Или, как вариант, схватит сейчас нож и пырнет меня. Телосложением он может и мелковат, но дикий же. Такие могут все. Даже глотку перегрызть.
Время его нахождения в ванной перевалило за час. Еда остыла. И я уже нервно ходил по коридору мимо её двери, всё не решаясь постучать. Не к месту пришла мысль о том, что даже не спросил его имени.
Опустившись напротив ванной, я запустил пальцы в свои волосы и так замер, гипнотизируя дверь. Гребанную, чертову дверь, которая все не открывалась, а вода все шумела.
Но вот прекратила сначала литься вода, а спустя еще долгие пятнадцать минут щелкнула щеколда и на пороге появился он, весь окутанный паром. Из ванной потянуло духотой, словно он включал только горячую воду. И мне плевать, если так.
Я сначала вообще забыл, как говорить-то. Лишь открывал рот и закрывал.
Если футболка на моей благоверной сидела в облипку, обтягивая ее пышную грудь, и чуть задиралась, обнажая на животе полоску голой кожи, то на нем она сидела даже немного свободно, подчеркивая худобу плеч и рук. И живот она его прикрывала надежнее некуда. Джинсы висели на нем предсказуемо. Влажные волосы были взлохмачены, как будто он их долго вытирал и вытирал полотенцем, пытаясь высушить. Лицо было бледным, хотя нет, он весь был бледным. Его кожа выглядела так, словно солнце никогда не касалось ее. Такой идеально белой она была. Губы немного пухлые, с четкой линией. Верхняя походила на лук купидона. И эти его глаза. Огромные, кричащие темно-синие омуты. В них так и тонешь, в тех эмоциях, которые они передавали, показывали. Они такие живые, что ему и рот-то не надо было открывать. Все и так понятно, стоит лишь посмотреть в глаза.
И вот если смотреть на него всего, учитывая все детали и мелочи, то он был скорее похож на куклу. Фарфоровую. К которой страшно прикоснуться, боясь навредить и сломать неосторожным движением.
- Извини, я долго, - робко произнес он, и я заметил, что звучание его голоса изменилось. Неужели он осип из-за холода? Мне казалось, из-за чего-то другого.
- Кхм, да ничего, - кашлянул я и поднялся, все так же опираясь на стену.
- Теперь… - парень замялся и наклонился к полу, поднял куль со своей грязной одеждой. – Теперь…
- Теперь на кухню, - сказал и первым ушел туда. Надо еще раз все разогреть.
Он зашел уже без своих вещей в руках, стоял и мялся, пока я не кивнул ему на один из стульев. Он сел на самый край и, не замечая моего взгляда, украдкой провел по скатерти кончиками пальцев. Этим он напомнил моего кота, который, когда хотел стащить что-то со стола, сначала проводил по его краю лапой, нащупывая, как бы невзначай, тарелку. И потом одним рывком тащил с нее съедобное.
Я поставил перед ним тарелку, сел напротив. И взялся за вилку. А он сидел, опустив голову и смотря из-под волос на стол.
- Ешь, - кивнул в его сторону и замер в предвкушении первого момента. И он себя оправдал.
Парень судорожно взял вилку, воткнул ее в котлету и поднес ко рту. Надкусил самую малость, а ресницы затрепетали, щеки залила краска, и еле тихо донесся стон. Мне даже показалось, что это все придумал мой больной мозг, что я сошел с ума. Ведь иначе происходящее сегодня в этой квартире не понять. Но все повторилось со вторым укусом, а затем и с третьим. Парень разошелся. Брал все новую и новую еду с тарелок, зачерпывал ложкой салат, запивая чаем с лимоном, и все это умопомрачительно медленно, со смаком. Я на автомате ел свою порцию, думая о том, не будет ли ему плохо и как долго он голодал. Кажется нельзя же сразу много еды, если долгий период ничего не ел.
- Как, кх, - голос охрип, и я прокашлялся, прежде чем продолжить, - как тебя зовут?
Когда я заговорил, то испугал его. Это было видно по тому, как он дернулся, замер с недовнесенным до рта кружочком огурца, наколотым на вилку, и как в его глазах проскользнул страх. Совсем забыл, что кроме него тут есть еще и я.
- Феликс, - после нескольких минут молчания ответил он, и аккуратно положил вилку на край тарелки. Сложил руки на коленях и склонил голову.
- Интересное имя, - я отпил глоток чая из кружки, гадая, настоящее ли имя он мне сказал. – А мне зовут простенько. Пашей.
- Паша, а мы теперь... – он замялся, несколько раз порывался что-то сказать, но так и не произнося этого. Я молча смотрел на него, ничего не спрашивая. Мне хватало того, что я видел его. И уже был почему-то уверен, что парень ничем не болен, никакой он не заразный, да и вообще… Феликс был красивым. Такого хотелось оберегать.
- Мы теперь с.. с-спать? – с натугой выдавил он, наконец, из себя.
- Спать? – я удивленно перевел взгляд на часы, которые висели позади него на стене и пораженно увидел, что уже поздно. А ведь утром на работу. Тут словно током прошибло. А что я теперь с ним делать буду? Привел к себе, отмыл, накормил… теперь спать уложить? А утром? Что утром?! Выставить за дверь и поминай, как звали? Нет, не хочу так.
- Хорошо, пошли спать, - я сгрузил посуду в раковину с мыслью о том, что вымою завтра, а затем пошел вглубь квартиры, заворачивая в первую же комнату. Сейчас и, правда, ляжем спать, а завтра... завтра я что-нибудь придумаю.
В моей комнате было по-спартанскому почти. Шкаф, широкая кровать, стол и книжные полки. Ничего лишнего.
Стащив с себя джинсы и футболку, вспомнил  о том, что не лишним будет тоже заскочить в ванную.
- Ты пока ложись, забирайся там под одеяло, - сказал Феликсу, а сам вышел из комнаты. В ванной все было так, словно он ни к чему не прикасался. Все стояло на своих местах, лежало там, где было брошено, только лишь одно полотенце, небольшое, -  мы чаще таких размеров для лица и рук используем, - было аккуратно сложено в несколько раз и положено на край корзины для грязного белья. Он им, что ли вытирался? Сушил голову? Да как это вообще возможно?
Ополоснувшись быстро под душем и почистив зубы, я вернулся в свою комнату. Феликс был укрыт одеялом до глаз, которые внимательно следили за всеми моими передвижениями по комнате. Я поставил телефон на зарядку, включил будильник, снял с руки и положил на стол часы… Когда я ложился, парень сжал край одеяла пальцами так, что костяшки побелели еще сильнее.
Я нормальный парень. И не думал ни о чем двусмысленном, когда позвал его к себе. Наверное. На первом месте было любопытство. Увидеть, какой он там, под слоем этой грязи, как он будет есть, какими глазами смотреть после. Сытыми, довольными, еще больше обозленными на весь мир? Что вообще он сделает…
Поэтому, когда я, повертевшись, устроился удобно и, пробормотав даже для самого себя невнятно «спокойной ночи», стал погружаться в сон, меня пробрал шок от того, что он прижался ко мне со спины. Перевернувшись на спину, я только открыл рот, чтобы спросить, что происходит, как Феликс прижался ко мне своими губами. Прижался и замер. Даже в темноте комнаты было видно, что он смотрел мне прямо в глаза. Что именно говорил на тот момент его взгляд, я уже не мог разглядеть, но мог догадаться. Такой же страх, как и в моих. Какого черта?
Я дернулся, чем привел его в движение. Феликс нырнул под одеяло и принялся стягивать с меня боксеры.
- Ф... что ты, нахрен, делаешь? - рявкнул, когда его холодные пальцы стащили их с одного бока. Схватив за плечи, я опрокинул его на спину и навис над ним тяжело дыша. Он тоже хватал воздух открытым ртом, и я мог поклясться, что слышал, как бешено бьется сейчас его сердце. – Что происходит?
- Я.. я… – парень мотал головой по подушке, отчаянно дергаясь подо мной. - Только хотел сделать то, зачем ты меня позвал.
- Зачем позвал? – переспросил и тут меня словно окатило ледяной водой. Полный пиздец. Да он решил, что я снял его как проститутку.
- И как часто ты ходишь с чужими дядями к ним домой, а? – заорал я, приходя в ярость. Не сдержавшись, врезал ему.
- Нет, нет, - Феликс заревел, продолжая мотать головой, но, уже не стараясь, освободиться. Он закрывал лицо ладонями, голос звучал глухо, - нет, нет. Никогда.
Он продолжал повторять одно и то же, надрывно рыдая, его грудь ходила ходуном. Я все так же нависал над ним, упираясь руками по бокам от него и смотря, как сквозь ладони появляется влага.
- Нет, нет, - уже шептал он.
- Посмотри на меня, - попросил я спокойным голосом. Хотя какое спокойствие, вашу мать, в такой ситуации.
Феликс медленно убрал руки от лица, все еще продолжая всхлипывать. Глаза мокрые, щеки тоже, весь сопливый, а одна скула яркая и чуть припухшая. Будет синяк, понял я с тоской. Сам же и разрушил его хрупкость. А глаза все такие же дикие. Они хоть и были полные страха, но как-то горели опасно. Уже привыкший к темноте, я четко это видел. Потянувшись к одеялу, вытер краем пододеяльника его лицо.
И что мне с ним делать? Проститутка… да я удавлюсь скорее, чем сниму какую-нибудь девку. А сейчас вот он лежал подо мной, дрожал, ему холодно, я чувствовал это по его ледяным ногам. И весь он до невозможности маленький… Именно в этот момент я понял, что хочу его. Член предательски дернулся и подал все признаки жизни, на какие только был способен. У Феликса прервалось дыхание. Он тоже заметил изменения. А потом он задышал часто-часто, закрыл глаза и вытянул руки вдоль тела. Бревно, не иначе.
Облизав разом пересохшие губы, склонился и поцеловал самый уголок его рта. Затем еще раз, еще. И другой. Так продолжалось до тех пор, пока Феликс не выдохнул и сам не потянулся к моим губам. Меня колотила дрожь, а он невинно прикасался губами к губам. Когда я увеличил пытку и провел своим языком по его рту, он повторил за мной. Я прикусил его нижнюю губу, обхватил ее, пососал и оттянул, и он тут же повторил все это. Только с робостью, такой осторожностью, словно боялся причинить мне вред или сделать что-то не так.
Поигравшись еще с его нижней губой, а затем и с верхней, я осторожно проскользнул языком внутрь. Какофония ощущений взорвалась в моем мире, когда Феликс переплел свой язык с моим, потерся об него, обвился и издал по истине непередаваемый утробный звук, от которого я потерялся совсем. Со стоном накинулся на его шею, не оставляя на ней и миллиметра кожи, которую не обласкал бы, вдыхая запах чистоты и аромат мыла. А он поворачивал голову, подставляясь и отрывисто дыша, что-то сопя и обхватывая меня за плечи.
Феликс остался в футболке, хотя джинсы снял, когда лег в кровать, и теперь она ужасно мне мешала. Сдернул её, бросил в сторону и снова захватил в плен его губы. Феликс зарылся своими пальцами в мои волосы и ласкал их, жарко отвечая на поцелуй, он словно поглощал меня, втягивая все дальше и глубже. Дикие переплетенья, жаркое, обжигающие дыхание и тихие стоны.
Мои руки скользили по его бокам, задевая все выемки, пересчитывая его ребра, которые хорошо ощущались, оглаживая мягкий живот, и возвращались обратно, задевая соски. И снова вниз. Я гладил и гладил его, заставляя выгибаться, тянуться за руками. Я целовал его живот, задыхаясь от чувств, желания, слизывал выступивший пот. Зубами задевал чувственную кожу, зализывая тут же боль. Я плел что-то о том, какой он, что делает со мной. А он ни слова не говорил, все так же зарывался руками в волосы, тянул на себя, целовал плечи, шею, стонал. Эти тихие утробные стоны. Вперемешку с обжигающим взглядом, который требовал чего-то. Он сводил меня с ума.
А потом его ноги оказались на моих бедрах, он переплел их на моей спине, обхватил меня руками за шею. И в этот раз закричал громко, протяжно, с надрывом. Внутри него горячо, узко и мне было немного больно от этого. Он сжимал меня так сильно, что в глазах темнело, и я не двигался, чтобы не причинить ему еще большей боли. Но время шло, а он, запрокинув голову назад, обнажив шею, сжимал меня все также. Я провел кончиком языка по линии кадыка, поцеловал подбородок и двинулся. Судорожный вдох, такой же выдох. Губы нашли мои, сталкиваясь зубами, кусая, причиняя боль. Один поцелуй перетекал в другой, руки на шее ослабили захват и заскользили по моей спине, вдоль позвоночника, слегка задевая ногтями, вызывая дрожь. А толчки становились сильнее, набирая обороты. Я задел что-то внутри него, от чего он оторвался от моих губ, издал все тот же выносящий утробный стон и подался бедрами навстречу. Сильнее, быстрее, то жестко, то плавно и медленно, прерываясь и останавливаясь совсем, чтобы начать движения снова. Это было мучительно долго и безумно ярко, хотелось больше, хотелось дольше. Я потянулся рукой вниз и обхватил рукой его член, двигая в ритм толчкам. Уткнувшись ему в лечо, я хрипло дышал, шепча сбито, что все, сейчас. А он сильнее обхватил ногами, впился ногтями в районе лопаток и укусил за плечо. Сильно содрогнувшись, зашипев от боли и наслаждения, я замер, сжимая его.
Вытерев ладонь о простынь, тяжело скатился с Феликса и, притянув его к себе, обхватил за плечи, почти затягивая его на себя. Он практически ничего не весил. Наши тела были липкими. Я водил пальцами одной руки по его спине, убаюкивая самого себя и его. Думать сейчас не хотел, да и не смог бы. Уже на пороге сна, я натянул на нас одеяло и заснул.

Трындящий будильник прозвенел так скоро, словно я только закрыл глаза. Отбросив одеяло в сторону, спустил ноги с кровати и поплелся в ванную. Душ, чистка зубов, одевание, собирание и на работу. Плечо болит.
Стоп. Воспоминания нахлынули разом, выбивая из колеи, сонный и пошатывающийся я вернулся в комнату.
Феликса там не было. На спинке кровати висели футболка и джинсы. Разом обежав всю квартиру и никого не найдя, кинулся к двери. Открыта. Прикрыта так плотно, как только возможно со стороны подъезда, но все же открыта. Он ушел.
Страх цепко схватил за сердце, я побежал проверять ценности. Но все было на месте. Золото, украшения, деньги, какие-то мелочи бытовые, все, что можно толкнуть с рук. Придя немного в себя, заметил странность. На кухне была перемыта вся посуда. Заглянув в холодильник, смеялся до истерики, до слёз. Пусто. Пара банок с вареньем, консервы, яйца и все. Какой же он дикий.
Остаток этой недели, да и последующие за ней прошли довольно странно. Благоверная написала «прости, прощай». Удивляться собственно не стал. Отдыхает же в Турции, подцепила себе какого-нибудь папика. Мать резко решила переехать к хахалю. Мотивируя это тем, что я уже взрослый и это неудобно жить с ней.
Я молча кивал, думая о том, что сам-то готовлю из рук вон плохо и питаться нормальной пищей буду раз через раз. Пора затариваться полуфабрикатами.
Отгуляв с друзьями мою холостяцкую теперь жизнь на свободной от постороннего люда квартире, вошел в обычный ритм жизни. Утро, работа, магазин, ужин, ночь. С началом осени втесалась еще и учеба. Тут вроде пошло разнообразие, какие-то вечеринки по выходным, кино по вечерам, прогулки под луной.
Однако все изменилось. Где-то внутри меня. Порой я думал, что мне это все привиделось, заработался я. Что нет, и не было, никакого парня по имени Феликс, что никто не жег меня взглядом исподлобья, своими темно-синими глазами, что никто не отдавался мне до полной самоотдачи, до потери сознания. И ведь не тянуло меня больше ни к чему такому. Секс с парнями не прельщал, да и думать об этом было странно.
И все равно, я каждый раз, идя в магазин и возвращаясь из него, осматривал все, что достигало моего взора. Но были лишь павильоны, мужики возле пивной и мельтешащие туда-сюда люди, бегущие по своим делам.
В следующий раз мы встретились в середине октября. Я выходил все из того же пресловутого магазина, а он стоял напротив входа. И был все в той же одежде, еще более грязный, чумазый и замерзший. Это было так неожиданно, что растерявшись, я выронил пакеты из рук. Что-то разбилось, послышались взволнованные охи рядом. Это вывело меня из оцепенения, и я кинулся к нему. Схватил, прижал к себе, сначала тихо, а затем громче говорил ему, что больше не выпущу его из квартиры, запру, посажу как зверька в клетку, чтобы не смог убежать, чтобы я не сходил с ума от мыслей, что ничего не было.
Вокруг собиралась толпа, кто-то громким шепотом говорил, что я сошел с ума, обнимая оборванца, кто-то вспоминал программу о поисках людей, что вроде мол, вот оно, живое доказательство, а кто-то таскал продукты из моих пакетов. А Феликс, лишь на грани моей слышимости произнес:
- Можно мне вернуться?
Ничего не отвечая, я потащил его за руку к себе, забывая о покупках и обо всем на свете. Ведь главное сейчас было то, что вот он, рядом, тут.
Дома он, как и в прошлый раз, робко топтался на пороге и совершенно не сопротивлялся, когда я прямо там, в прихожей, раздевал его. Водил по телу ладонями, осматривал. Казалось, он стал еще худее и меньше.
Проводил его до ванной и сам туда же зашел. Но он отворачивался, закрывал руками лицо и тихо просил выйти, что он сам. И я согласился, ушел под предлогом, что ему надо чистую одежду. Но стоило только ступить в коридор, как громко щелкнула щеколда. Вздохнув и взлохматив свои волосы, ушел в комнату. Благоверная забрала все свои вещи, тонны косметики и различные безделушки, а это значило, что мне надо было найти что-то подходящее Феликсу из своих шмоток. Но чтобы я не доставал из шкафа, было, как минимум, больше размера на три для него. В итоге я взял одни из джинсов, синюю рубашку и ремень. Так же я захватил с собой ножницы. Ждать под дверью ванной мне пришлось чуть ли не в два раза дольше, и даже зная о том, что ничего он там с собой не сделает, я нервно кусал большой палец одной руки и повременно запускал руки в волосы. 
Когда же он все-таки открыл дверь и несмело выглянул из-за нее, я вздохнул с облегчением и передал ему вещи. Быстро схватив их, он захлопнул дверь перед моим носом, и еще около получаса я сидел рядом с ней. И вот он вышел на мое обозрение. Джинсы придерживал руками, постоянно подтягивая их, чтобы не запнуться при ходьбе, а рубашка смотрелась на нем как платье. Я засмеялся, но так чтобы он не обиделся, чтобы не подумал, что я издеваюсь над его видом. Подтащил его за ноги к себе поближе, и, примерившись, подрезал у правой ноги гачу штанов так, чтобы она как раз прикрывала его пятку.
- Зачем? - охнул он и ухватился за мои плечи, чтобы удержать равновесие. – Они же такие красивые.
- Мне не жалко, - ответил я, примериваясь ко второй ноге. – А тебе так удобнее будет.
Поправив затем ремень на джинсах и закатав рукава рубашки почти до локтя, я поинтересовался, хочет ли он есть. Глупый вопрос конечно, но не мог я не спросить.
- Хочу, - его глаза с такой алчностью посмотрели в сторону кухни, что я немного вздрогнул. А он вернулся ко мне или к моему холодильнику?
- Тогда пошли, - я прошел на кухню и тут вспомнил о том, что поесть-то и нечего. Феликс сел на тот же стул, что и в прошлый раз, в той же манере. А я, распахнув дверцу холодильника, изучал его на наличие съестного. Уловив какое-то движение за спиной, обернулся и увидел как Феликс, выгибая шею, пытался заглянуть через меня в холодильник. Я усмехнулся и отошел в сторону.
- Продукты остались на улице, - сказал, смотря на его вытягивающееся лицо. Мне даже показалось, что он готов сорваться с места и проверить, осталось ли там, около магазина, еще что-то или все растащили, а остальное выкинул уборщик. – Так что у меня не густо сегодня. Есть пельмени, колбасы немного, яйца, - тут я усмехнулся уже открыто, видя, как он сморщил нос. Не любит. Запомним. – Мм, что еще?..
- Морковка, - произнес он с заинтересованностью в голосе.
- Морковка, - соглашаюсь. – Любишь ее?
- Да. С сахаром. – И он так выразительно посмотрел на меня, что я понял, стоять мне сегодня у терки. Сварив пельмени и настрогав хлеба с колбасой, я налил Феликсу чай, а сам достал терку, большую чашку и принялся сначала чистить, а затем тереть моркву. С тоской думал о том, что кончики пальцев пожелтеют, а сам смотрел, как парень вылавливал пельмешины и макал их в сметану. И сначала облизывал их, а потом только надкусывал. От всего этого зрелища я не заметил как стер морковку в своей руке и проехался большим пальцем по металлическим зазубринам.
- Ай, блядь, - заскулил я, смотря, как из пальца засочилась кровь, пачкая пол.
Феликс неожиданно для меня вскочил, опрокинув стул, и приблизился так близко, что я почувствовал запах шампуня от его волос. Он взял меня за руку, приблизил ладонь к лицу и обхватил губами сочащуюся рану. Затаив дыхание смотрел на него сверху вниз, а когда он поднял на меня свои глаза, то я стал тонуть в их глубине.
Гребанные минуты сомневался в реальности происходящего. Возможно, утром он снова исчезнет, и я сойду с ума окончательно, меня упекут в специальное заведение, где я буду рассказывать людям в белых халатах о мальчике Феликсе. О том, что у него охуенные длинные ресницы, что если к ним прикоснуться, то они окажутся мягкими. О том, что форма его ушей что-то сдвигает в моем мозге, и их хочется целовать, кусая за мочки, шепча непристойности и ласки. О том, что у его подбородка красивый плавный изгиб. О том, что ключицы под прикосновениями пальцев боятся щекотки. О том, что на его бедре есть маленькая черная родинка, мимо которой невозможно пройти и не поцеловать. О том, что под его коленками, острыми коленками, все же есть ямочки. О том, что пальцы на его ступнях поджимаются, когда их хозяину хорошо.
А потом все понеслось с такой бешеной скоростью, что я не успевал следить, только чувствовал. Разбившиеся тарелки, разлившийся чай, капающий со скатерти на пол, отбивая медленный ритм, который мы превосходили в несколько раз. Сорванные ремни, разъехавшиеся молнии под настырными пальцами, оторванные пуговицы с рубашек, разлетающиеся по всем уголкам кухни. Сметана, использованная совсем не по её назначению. Сорванное дыхание, полу стоны, полу вскрики. Его разметавшиеся волосы, закатывающиеся глаза, мои руки на его бедрах, мои губы на его плечах. Движения были рваными, яростными, мы совсем забыли об осторожности. И затем были его царапающие мои плечи ногти, выгиб мне навстречу, сильный захват в кольце его ног, взрыв, уносящий далеко от маленькой кухни.
Очнувшись, я, скользя ладонями по столу, приподнялся над Феликсом. Тот сонно моргнул глазами и отрубился. Чувствуя себя порядочной сволочью, я перетащил его в спальню и, закутав в одеяло, оставил спать. На кухне долго смотрел в одну точку и курил. Что теперь делать, совершенно не понимал. Он здесь, со мной, но останется ли? Прибравшись и вернувшись в свою комнату, сел на кровать и уже разглядывал парня. Во сне он казался еще младше, меньше, совсем хрупким. Меня мучили вопросы о том, кто он и откуда взялся такой. При всем его образе жизни, он явно раньше обитал в нормальных условиях. Об этом можно было судить по манере разговора, да и чего таить, какой бездомный не стянет чего-нибудь подороже из квартиры, если в ней это есть? А этот взял только еду… Еще он не выглядел больным. Грязным, неопрятным, запущенным, но если живешь на улице этого не избежать. Психически тоже вроде уравновешен. Хотя судить точно я не мог. И, возможно, у него  есть какие-нибудь болячки. Значит, будем лечить.
Легкая усталость за сутки сказалась и я заснул. А проснулся с рывком, с осознанием, что сейчас не найду Феликса в квартире. Но он сидел на кровати, рядом со мной, и удивленно смотрел на мои судорожные движения. И ел морковку. Я потянулся к нему и облизал сладкие губы. Он не сопротивлялся, но и не отвечал. Еда была в приоритете.

Следующие пару месяцев я со страхом уходил на работу, боясь, что, вернувшись, его уже не застану. Привыкая к нему, я уже не мог заснуть без того, чтобы не прижать его к себе. С каждым днем он запускал свои корни мне в душу, привязывал к себе сильнее. Я покупал ему одежду, от вида которой он приходил в неописуемый восторг и одевал ее на себя слоями, отказываясь снимать и зло смотря на меня, если я пытался сам его раздеть.
Первый скандал произошел как раз из-за одежды. Я оторвал в порыве нахлынувшей страсти, которая настигла нас как всегда там, где и были, пуговицу. Мелочь. А он тут же отскочил от меня, подобрал этот крохотный кругляш и заперся в ванной. За дверью было так тихо, что я, не сдерживаясь, звал его, но он не отвечал, тогда я пинал эту дверь, и, в конце концов, выбил ее. Феликс, забравшись в саму ванную, сверкнул в мою сторону яростным взглядом. А затем заорал. Он впервые кричал на меня. Я опешил, схватился за косяк и не знал, что ему ответить, а он все кричал, что я, сволочь, которая не ценит вещей, что я такая тварь оторвал драгоценную пуговицу с его рубашки! Его крики перешли в хриплые обвинения, а затем и вовсе в слезы. И тогда среди его всхлипов я разобрал, чего он так разоряется. Он не умел шить. И ему казалось, что все, конец. Место на рубашке будет пустовать, и она уже не будет выглядеть так же хорошо, как было раньше. После он сидел рядом, а я колол пальцы, пришивая чертову пуговицу.
И если в первом скандале я не принимал никакого участия из-за шока, что Феликс может быть громким, то последующие проходили в совместном оре друг на друга, хлопаньем дверей и последующим тягостным молчанием. Затем следовали робкие взгляды в мою сторону, скобление ложкой по пустой тарелке, и вздохи, которые доводили меня до белого коленья. И я шел, готовил, кормил его, а он потом забирался ко мне на колени и, положив голову на плечо, долго молчал, а затем на грани слышимости просил прощения.
Потихоньку я вытягивал из него подробности его прошлого. Оказалось банальщина, хотя и страшно, что такое уже считается обыденным. Последние три года он провел на улице. Гребанная семья, то есть ее дальние остатки, обстоятельства, которые поворачиваются к тебе задницей, и вот ты уже на улице без каких либо документов и средств к существованию. Выяснилось, что сейчас ему девятнадцать.
Я не стал вдаваться в сильные подробности, просто выспросил его данные, а потом через знакомых помог сделать все нужные документы в кротчайшие сроки. И снова боялся, что теперь он точно уйдет. Однако он даже и вида не показывал, отогреваясь в домашних условиях, приобретая нужный вес и новые знания. Правда, знания эти дальше кухни не шли. То есть научиться готовить он желал всеми фибрами своей вечно голодной души, изводя кучу продуктов и посуды. Со временем он начал готовить так, что кухня оставалась невредимой и кастрюли не горели как спички. А мне не приходилось глотать пересоленную пищу и выдавливать из себя улыбки.
Потом вдруг, почти в канун нового года, спохватилась моя мать. Разумеется, я их познакомил, но когда до нее дошло, что мы живем вместе как пара, она отпаивалась успокоительными. Затем провела со мной и с ним по отдельности профилактическую беседу, после которой Феликс отказывал мне пару дней. Чего уж она ему там наплела…  А еще кое с кем из друзей пришлось расстаться. Мы не ругались, просто взгляды на вещи стали разными.
Не знаю, что это за чувство, которое я испытываю, когда Феликс рядом. Может любовь, может просто привязанность. Одно я знаю точно, что мне не захочется расставаться с ним ближайшие лет пятьдесят, а может и больше. Это как повезет. С этим парнем хочется попробовать многое, увидеть новое, почувствовать жизнь.

- Ты съел последние конфеты, - надутые губы и сумасшедший взгляд темно-синих глаз. Кажется, мне не избежать кары небесной.
- Ты можешь попробовать меня, - усмехнулся и притянул его к себе, целуя в уголок рта.
- Конфеты вкуснее, - он посмотрел с притворной тоской на обертки, а сам подставил шею под мои губы.
- Иногда я ревную тебя к еде, - зашептал я, забираясь руками под его футболку.
- Не надо, - он, выгибаясь, притянул мое лицо к себе и посмотрел прямо в глаза. – Ты лучше.
С самого первого дня знакомства меня зацепил его взгляд, и он цепляет меня до сих пор. Когда бы он ни смотрел в мою сторону, я чувствую это. И где-то внутри него горит все тот же дикий огонек, который сводит меня с ума снова и снова.
Феликс такой. С виду тихий, внутри дикий.

Конец.