Глава первая

Вкусный торт.

«Вкусный торт» - думал Сиэль, поспешно глотая кусочки изысканного кулинарного произведения, точнее, настолько изысканного, насколько может быть изыскана кулинария в школьных столовых. Закончив с обедом, он метнул взгляд на настенные часы. Отлично, у него в запасе еще десять минут. Подхватив сумку, он резко встал и, бесцеремонно потянувшись, Сиэль смахнул крошки с безупречного пиджака и поспешил на урок. Мысли о предстоящих выходных его немного подбадривали, он грациозно уворачивался от толчков не в меру дружелюбных товарищей. Когда он заглянул в класс, ему потребовалось не больше трех секунд, чтобы оценить обстановку и незаметно проскользнуть за одну из последних парт.
«Кажется, обошлось», - облегченно выдохнул, Сиэль, готовый рухнуть на стул, но, почувствовав прикосновение руки к своему плечу, замер.

Когда человек теряет родителей, будучи десятилетним ребенком, он заслуживает жалости. Когда, по какой-то необъяснимой причине двенадцатилетнего мальчика ненавидят все дети его возраста, он заслуживает жалости. Когда школьник, приходя домой, улыбаясь своей доброй тетушке, заходит в ванную, где, снимая рубашку, оглядывает свежие синяки и порезы, которые со стойкой периодичностью появлялись на его теле, он заслуживает жалости.
Но Сиэль Фантомхайв не считал, что заслуживает жалости. Сиэль Фантомхайв считал, что двенадцатилетний мальчик может справиться со всем самостоятельно. Его гордость захлебывалась от негодования, а разум отчаянно вопил: если он кому-нибудь не расскажет о периодических истязаниях - в очень скором времени он лишиться не только денег, регулярно отнимаемых у Сиэля одногруппниками, а чего-то более стоящего.

Знаете, говорят, что все детские игры продолжаются до тех пор, пока кому-нибудь не выбьют глаз. Это правило, почему-то, не распространялось на Сиэля. Когда его поврежденный глаз скрыла уродливая черная повязка, а врач что-то бормотал насчет 0,04 диоптрий, причитая: «Бедный, бедный ребенок», сверстники Сиэля сочли необходимым восстановить порядок своих истязаний уже через пару дней, как только он вернулся из больницы.
Сиэль пытался вникнуть в долгие, нудные и непонятные разъяснения доктора насчет поврежденных участков, из-за которых происходит потеря зрения на один глаз и возможные пути устранения причиненного вреда.
На законный вопрос врача: «Как это произошло?», мальчик просто пожал плечами и предсказуемо ответил: «Упал».
Заверив тетушку, что восстановление зрения возможно; но хирургическое вмешательство, желательно отложить до совершеннолетия Сиэля, врач выписал толстую пачку рецептов с заумными названиями лекарств и восстанавливающих мазей.
Вернувшись домой, по горло сытый медицинским терминами, Сиэль взглянул в зеркало и лицо его расплылось в садистской улыбке. Ему показалось, что пиратская повязка, закрывавшая больной глаз от посторонних, была весьма уместным дополнением к его самой счастливой жизни.

Сиэль резко обернулся. Как он и предполагал: рука на его плече принадлежала Дику - одному из его одногруппников. Это был грузный мальчик с коротко обстриженными светлыми волосами, топорщившимися во все стороны. Дик Канинтбейл выглядел намного старше своего возраста. Высокий и нескладный, он нависал над хрупким Сиэлем, словно скала.
На секунду прикрыв глаза, Сиэль попытался скрыть страх за маской презрения и высокомерия. Гордо задрав подбородок, он небрежно бросил:
-Чего тебе?
По лицу сверстника пробежала злобная усмешка. Окинув взглядом класс, он тихо произнес:
- Не слишком-то ты вежлив, Фантомхайв. Ты же знаешь, что я не переношу, невоспитанных людей.
Сиэль отвернулся от него к столу и, подцепив одной рукой сумку, начал методично выкладывать учебники на стол.
- Мой тон разговора достаточно вежлив для…таких людей как ты.
- На что это ты намекаешь, Фантомхайв?
Канинтбейл оскалился и уже замахнулся, чтобы отвесить Сиэлю подзатыльник, но тренированная годами реакция и интуиция, почувствовавшая, что запахло жаренным, в последний момент помогли Сиэлю увернуться от удара. Дик, тут же занес руку для повторного покушения, но по классу раскатился вопль:
- СИЭЛЬЧИК!
Улучив момент растерянности своего мучителя, Сиэль отскочил подальше, в попытке отступить от линии атаки.
Подоспевшие к началу занятия, ребята наблюдали за высоким парнем, который манерно вышагивая, продвигался между рядами парт. Раскинув руки, словно для объятия, он обольстительно улыбнулся. Сиэль попятился к окну, не сводя глаз с гостя.
- Сиэль…ну куда же ты? Неужели испугался?
Не сводя глаз с Сиэля, он пожал руку Дику, который, в свою очередь, дружественно похлопал приятеля по плечу.
Сиэль знал этого парня. Его звали Гейл Томас. Сиэль знал, что он на два года старше его и учиться в девятом классе. Он знал, что Гейл каждую перемену курит за школой. Он знал, что руки у Гейла полностью покрывают замысловатые татуировки, поэтому ему приходиться носить рубашки с длинными рукавами, чтобы его не выгнали из школы. А еще, Сиэль знал, что именно Гейл, взяв его за грудки, отшвырнул к стене, с такой силой, что широта поля зрения Сиэля сократилась ровно наполовину.
Из-за худощавого парнишки пятнадцати лет отроду, глаз Сиэля закрывала повязка, а дома, аккуратной стопкой лежали больничные рецепты.
Сиэль нервно сглотнул и, для устойчивости, положив руку на спинку стула. Из воспоминаний его вырвал звонкий голос Гейла, по-видимому, о чем-то договорившимся с Диком.
- Эй, малыш, ты же не будешь возражать, если я со стариной Диком провожу тебя сегодня до дома?
Дик залился смехом, больше всего похожим на хрюканье, от которого на лице Сиэля появилась привычная презрительная гримаса. Гейл подмигнул ему, и сделал пару шагов по направлению к Сиэлю. Тот беспокойно оглядел класс, но его одногруппникам эта картина была вполне привычна, и на данный момент их внимание было сосредоточенно сугубо на подготовке к уроку. Сиэль в любом случае не собирался просить их помощи, но инстинкт самосохранения приказывал долго жить, и Сиэль попятился назад, усаживаясь на широкий подоконник.
Гейл вплотную подошел к нему, легко подцепив его лицо за подбородок. Не задумываясь, Сиэль шарахнулся от неприятеля, но второй рукой Гейл крепко сжал его плечо, удерживая на месте. Улыбаясь, он смотрел, как часто закрывается веко Сиэля, и ничто не помогало тому скрыть страх в своем взгляде. Гейл наклонился к уху Сиэля, свистящим шепотом начиная что-то шептать, но тут Дик резко окликнул его. Испуганно обведя глазами класс, Гейл немедленно отпустил Сиэля, увидев, что у двери стоит учительница, разговаривая с одним из преподавателей. Он щелкнул Сиэля по носу, шепнув: «Увидимся», и быстро вышел из класса, кивнув на прощанье Дику.
Когда Сиэль перевел дух и слез с подоконника, в классе все уже расселись по местам, ожидая начала урока. Плотно сжав губы, он занял место за своим столом, под мелодичную трель звонка.

Сиэль Фантомхайв не знал, почему люди испытывают к нему ненависть. Он не знал, почему в то время как его одноклассники весело смеются, он пытается сдержать подкатывающие к горлу слезы. Он не знал, почему именно ему приходиться, как вору, стараясь казаться меньше и незаметней, пробираться к раздевалкам после окончания занятий, а потом, схватив одежду и застегиваясь на ходу, бежать домой. Но одно Сиэль Фантомхайв знал точно: все, кто его унизил, все, кто оскорбил его, все, кто превращал его жизнь в ад - все они заплатят за это сполна.

****
Все же, в обычной жизни, ты, наверно,…просто человек? Когда тебе хочется пить, ты наливаешь себе стакан воды, когда ты голоден, ты заглядываешь в ближайшее кафе.
Когда ты устаешь, тебе хочется посидеть в кресле с кружкой горячего чая, а иногда, даже валясь с ног от усталости, ты говоришь себе: «Ну вот, еще вот это сделаю, и все…»
А может быть, ты занимаешься спортом? Или ты учишься на врача, потому что ты хочешь помогать людям. Ты ведь хочешь помогать людям? А может, ты хочешь помогать животным: тебе жалко побитых щенков, валяющихся вдоль дороги, и ты подкармливаешь молоком бездомного котенка. И ты хочешь, чтобы мир стал чуточку лучше и добрее? Ты хочешь? Вода и пища - твоя необходимость, а бездомные котята - твоя маленькая слабость? Все потому, что ты - человек, а значит, ты - слабак.

Но мир разливает новые краски на палитру жизни, когда человеком движет месть и ненависть. Но главное - месть.

Ты ведь не знаешь, чем занимается твой сосед, когда ты тушишь свет и ложишься спать? Люди склонны не замечать, что парень, с которым ты самозабвенно копался в песочнице, растет психопатом. Потому что он помнит, как первая девушка, которую он катал на подаренной отцом дешевой машине, сказала: «Давай останемся друзьями!».
Но ведь это - не твоя жизнь?
Ты берешь уроки игры на пианино, а вечером сидишь в кресле с кружкой горячего чая, а твой сосед убивает свою подружку; потому что нет на свете чувства более сильного, чем ненависть. Она заставляет идти на поистине отчаянные поступки, она неконтролируема и ты не можешь ею управлять.
А человеку, которого ты ненавидишь, нужно отомстить. Это будет его возмездие. Это маленький урок, который он выучит безупречно.
Ты никогда не занимался раскройкой черепа?
Кто бы мог подумать, что это может быть так увлекательно?
Руки, залитые кровью твоей подружки, которая оттеняют белизну твоей кожи…
А мизинец ты возьмешь себе на память, как трофей для своей ненависти.
Кажется, в квартире твоего соседа на холодном балконе лежит девушка с пробитой черепной коробкой и рваной раной на животе, из которой на пол вытекает кровь, а на левой руке нет мизинца, увенчанного длинным черным ногтем: твоим соседом двигала месть.

Сиэлем Фантомхайвом двигала месть. Но Сиэль Фантомхайв был умным ребенком. Он не будет вершить правосудие своими руками. Ему нужен был человек, который восстановит справедливость по его приказу, который поможет ему не лишиться рассудка.
«Да, - думал Сиэль. - За это можно и душу демону продать».

Глава третья

- Ну, может, хватит уже?
Сиэль лениво болтал ногами, сидя на огромной кровати. Ему казалось, что Себастьян бесконечно долго возится с его одеждой, и мальчик начинал злиться. Но, после заявления Сиэля, дворецкий стал двигаться в тысячу раз медленнее. Сиэль, в порыве гнева, толкнул его ногой в грудь.
- Ты что нарочно?! Спишь на ходу!
- Я вовсе не сплю, мой господин, – Себастьян, с привычной улыбкой, снова обхватил тоненькую лодыжку, продолжив одевать гольфы на белоснежные ножки юного графа. – Как глава дома Фантомхайв, вы должны выглядеть безупречно. Как дворецкий дома Фантомхайв, я обязан одевать своего господина только в лучшую одежду, из самой качественной ткани, пошитую на заказ в самых дорогих бутиков Англии. Одежда должна сидеть безукоризненно, и кто, как не личный слуга графа Фантомхайв, способен обеспечить это для своего господина.
Сиэль закатил глаза. Терпеть это дальше было выше его сил, пытаясь создать хоть какую-то иллюзию действий, он бездумно закинул вторую ногу на плечо дворецкого. Улыбка, блуждавшая по губам Себастьяна, стала еще шире. Сиэль едва не взвыл от беспомощного гнева. На лице его слуги отражались тысячи эмоций, но для мальчика они были не читаемы. Точнее непонятны. Сиэль понимал, когда дворецкий был рад или доволен. Когда Себастьян уставал от рутинной работы в поместье, Сиэль чувствовал это и приказывал дворецкому подготовить экипаж для поездки в Лондон. Иногда Сиэлю удавалось разглядеть на лице дворецкого или ощутить в его голосе негодование или удивление. Еще - был гнев. А однажды была злость. За то время, что Себастьян служил ему, Сиэлю казалось, что он научился разбираться в эмоциях демона. Сиэль думал, что Себастьян злился, когда принц Сома разбил чайный сервиз, когда Сиэль принес цветы на могилу этой шлюхи Мэри Келли, когда Грелль Сатклиф беспардонно лез к нему со своими поцелуями, но Сиэль ошибался. Тогда Себастьян вовсе не злился, скорее, это было разочарование или недовольство. Себастьян разозлился на своего господина только однажды, когда Сиэль имел неосторожность сказать, что демон ни черта не знает о душе, которую он так жаждет. По карете, в которой они ехали, волнами распространился его гнев, и Сиэль потерял дар речи.
Такие эмоции были понятны юному графу. Но, когда Себастьян одевал Сиэля в эти бесконечные гольфы и шорты или готовил его ко сну, когда он давал мальчику уроки игры на скрипке или обучал его танцам, когда он преклонял колено перед главой дома семьи Фантомхайв или боролся за жизнь своего хозяина, согласно контракту, тогда Сиэль не понимал. Другое дыхание, другие взгляды…
Сиэль задумчиво поставил локоть на колено, подперев рукой голову. Обычные дети очень любознательны. Их может заинтересовать любая незначительная мелочь. Они могут оценить прелесть вещей, которые взрослые принимают как должное. Дети хотят знать все. Когда в книжке попадается незнакомое слово, дети тут же бегут к матери, стремясь узнать о диковинке как можно больше. Мама, смеясь, толкует значение непонятного слова.
Еще мама говорит, чтобы малыш не смел таскать папины папиросы, потому что курение – это плохо. Малыш знает, что такое «плохо», но малыш не знает, что такое «курение». А дети очень пытливы. Поэтому, как только родители уходят из дома на базар, чтобы купить немного свежих фруктов, малыш, воровато оглядываясь, забирается в отцовский кабинет, чтобы взять из красивой позолоченной шкатулки папиросу «Вайлд и Ко» - лучшей табачной компании, как гласит этикетка. А все потому, что дети очень пытливы.
А глава семьи Фантомхайв – был ребенком. Пока Себастьян завязывал ленты на сапогах господина, Сиэль, вглядываясь в лицо дворецкого, пытался постичь непостижимое. Разумеется, Себастьян не должен был что-либо заметить.
Но от дворецкого семьи Фантомхайв было очень трудно что-либо скрыть, если это было вообще возможно. И когда Себастьян, оторвавшись от своего занятия, поднял глаза на господина, Сиэль начал сомневаться в отсутствии у дворецкого способности читать мысли.
Пока Сиэль пытался перебороть неловкость, Себастьян протянул руку, почти невесомо очертив пальцем линую подбородка. Глаза Сиэля распахнулись и, неприкрытая повязкой пентаграмма засияла лиловым светом. Себастьян скользнул пальцами по шее мальчика, и Сиэль запоздало осознал, что на руках дворецкого нет перчаток. Без этого обязательного атрибута слуги дома Фантомхайв его прикосновения казались какими-то слишком откровенными, почти бесстыдными. Себастьян подался вперед, тихо зашептав:
- Сиэль…
По телу мальчика пробежала дрожь, он словно зачарованный смотрел в глаза Себастьяна, даже не находя в себе сил возмутится такому неподобающему обращению.
- Сиэль…проснись, Сиэль.

***
Распахнув глаза, Сиэль, еще в полудреме, ударил наотмашь тыльной стороной ладони по лицу, нависающего над ним Себастьяна. Отшатнувшись, молодой человек инстинктивно приложил руку к щеке. Удар был несильным, но достаточно неожиданным для того, чтобы Себастьян не успел увернуться. Сиэль затряс головой, надеясь, что это поможет отойти от сна, и сел в кровати, растеряно глядя на Себастьяна.
Вместо дворецкого, в строгом черном фраке и белоснежной рубашке, застегнутой на все пуговицы под самое горло перед ним был молодой человек, слегка худощавый, одетый в облегающую водолазку. Он был совсем не подходящей кандидатурой на роль слуги графа Фантомхайв. Но Сиэль и не был графом. Да и время было не то – с Себастьяном-дворецким, их разделяла пара сотен лет.
Облегченно вздохнув, Сиэль впился немигающим взглядом в возмутителя своего спокойствия. «Мальчик Ирэн» предсказуемо улыбнулся.
- Доброе утро Сиэль. Госпожа Анжелина велела разбудить тебя. Они, кажется, собираются скоро выехать.
Эта улыбка должна быть запрещена законом. Сиэль откинулся на кровать, обреченно вздыхая. Он предпочел бы вернуться в то время, когда мужчины носили длинные чулки. Положение, которое в его сне занимал «мальчик Ирэн», устраивала Сиэля гораздо больше. Он невольно улыбнулся, жмурясь от солнечных лучей, заливающих комнату, и, конечно, от Себастьяна это не ускользнуло. Сиэль недовольно фыркнул, натягивая одело до подбородка.
- Выйди. Я оденусь и пойду попрощаться.
- Вот как.
Упрямо уставившись в потолок, Сиэль услышал, как мягко закрылась дверь.

Тетушка никогда не позволяла себе входить в его комнату по утрам. Она никогда не будила его. В последний раз, человеком который пытался поднять его с кровати, была его мать. Она мягко гладила Сиэля по щекам, шепча его имя до тех пор, пока мальчик не начинал слышать зов матери сквозь сон. Тогда он просыпался со счастливой улыбкой, тут же пряча ее в складках одеяла. Утренний приход Себастьяна разбудил воспоминания. Сиэль не мог назвать их счастливыми; они просто были одними из тех вещей, которые он бережно хранил, как воспоминания о прежней, хорошей жизни.

От той жизни у него осталось много ненужных безделушек – маленькие памятники счастья. Серьги матери с чистейшими изумрудами или отцовское кольцо с крупным синим бриллиантом. Отец говорил, что кольцо передается в их семье из поколение в поколение. Однажды, мошенник на улице, попытался обманом выкрасть это кольцо у Сиэля, углядев в нем какую-то особую ценность. Он показывал Сиэлю фокусы, настоящее колдовство, как казалось тогда двенадцатилетнему мальчику. Все, что попадало в его ловкие руки, загадочным образом исчезало, появляясь за ухом мальчика или в его волосах. Но кольцо исчезло бесследно. Незнакомец долго пытался успокоить излишне эмоционального малыша, рыдавшего в голос, посреди немноголюдной площади. Почуяв что-то неладное, к ним подошел наряд полицейских. Оказалось, что слуги закона тоже умеют колдовать, они с легкостью нашли потерянное кольцо и возвратили его мальчику. Сиэль не знал его денежной стоимости. Но, несмотря на его ценность, оно было дорого для него только как памятник ускользнувшего от него счастья. Воспоминания, воплощенные в материи.

В те дни счастье имело форму. Оно было нежным прикосновением материнской руки или одобрительной улыбкой отца. Оно могло превратиться во внимание тетушки Анжелины или девчушки Элизабет. Иногда, оно даже превращалось в надрывный кашель и высокую температуру, по случаю которого, Сиэль имел полноценное право не ходить в школу, а сидеть дома, наслаждаясь новой компьютерной игрушкой, подаренной тетушкой.

Помимо маленьких памятников, Сиэль бережно лелеял синяки и ссадины, надтреснутые хрупкие кости и регулярно обновляемые больничные счета. Они были мемориалом его мертвой жизни. Они угодливо напоминали Сиэлю, что он - слабак. Они были подспорьем его безграничной мести. А вещам, обладающим такой ценностью, нужна особая забота и тщательный уход. С них недостаточно просто стряхивать пыль - они требуют бравады и тщеславия.

Глаз, позаимствованный у Сони, был щедро сдобрен специальным раствором, в которых хранят ограны маньяков и серийных убийц. По крайней мере, так говорила тетя Анжелина, которая была доктором. После того, как око стало почти стеклянным, Сиэль высушил его и покрыл лаком. Такой маленький трофей. У чертовой псины были красивые глаза, так что получился вполне равноценный бартер на зрение Сиэля.
Месть напоминала Сиэлю, зачем он живет.
Сиэль был мертвой душой, но в живом теле.

***
- Все запомнил?
Тетушка Анжелина одной рукой прижимает Сиэля к груди, а другой промачивает глаза белоснежным платком. За два года, они еще никогда не расставались так надолго. Сиэль что-то невнятно бубнит в пышную грудь и тетушка, смилостивившись, выпускает его из объятий. Глубоко вдохнув, Сиэль послушно кивает.
- Да, Анжелина.
Сзади подходит Ирэн, весело треща о красоте парижской весны. Сумки в прихожую вносит Себастьян. Сиэль удивленно смотрит на три исполинских чемодана, как только пополам не переломился? Сиэль мысленно прибавляет еще одно «слишком» к списку достоинств «мальчика Ирэн». Слишком сильный - для худощавого юноши. Ирэн откашливается и Сиэль невольно морщится – звук, как будто прочищают трубы.
- Ты как, Анжи, готова?
Тетя со вздохом отводит глаза от племянника.
- Готова, Ирэн.
Ирэн поворачивается к Себастьяну и в следующую секунду делает то, на что обычно запрещается смотреть детям до тринадцати. Поцелуй выходит скользким и липким, и Сиэль не может отвести глаз от его вызывающей неестественности.

Это был огромный столб, вокруг которого были закреплены сиденья, которые медленно поднимались вверх, а затем, с бешенной скоростью падали вниз. Когда Сиэль, стоя у подножья стелы, взглянул наверх, его замутило. Высота была впечатляющая, а скорость предполагала не только ветер в волосах.
- Эй, а этот что здесь делает? Парень слишком мал для катания!
Толстый надзиратель указывал пальцем, подозрительно напоминающим сосиску, на Сиэля.
- Все в порядке, я буду с ним.
Себастьян дерзко отвел руку надзирателя, с растопыренными пальцами-сосисками, пропуская Сиэля вперед.
Если бы этот чертов надзиратель ничего не сказал, не стал угодливо напоминать Сиэлю, что он еще ребенок, возможно, мальчик бы отказался от затеи «прокатится с ветерком». Но гордость Сиэля отрезала все пути к отступлению. Под пристальным взглядом Себастьяна он уселся в кресло, больше напоминающим электрический стул. «Свободное падение», - гласило объявление, рекламирующие аттракцион, «Дети до шестнадцати, только в сопровождении родителей». Рядом с мальчиком сел предполагаемый отец, ободряюще улыбаясь. Сиэль не мог разобрать от чего больше трясутся поджилки – от того, что ему сейчас придется падать вниз со скоростью семьдесят тысяч световых лет или от этой улыбки. Себастьян закрепил удерживающие устройства, и кресла медленно поползли вверх.
Сиэлю сразу же захотелось слезть с кресла и в срочном порядке покинуть такую забаву. Коленки тряслись, руки дрожали, а дыхание становилось прерывистым и спертым. Сердце сжималось в нервный комочек, а в груди разливался страх. Воздуха не хватало, и Сиэлю начало казаться, что у него вот-вот начнется приступ удушья. Он повернулся к Себастьяну, который неотрывно наблюдал за ним немигающим взглядом. Неужели, совсем не боится?! Себастьян наклонился к мальчику, шепча в ухо:
- Возьмешь меня за руку?
Кислород закончился окончательно, Сиэль загнанно взглянул на протянутую руку. Они замерли на пике стелы. Отсюда можно было увидеть весь парк, светящийся разноцветными огнями. Сердце гулко отмеряло удары, к горлу волнами подступала тошнота. Сиэль уже считал это не слишком удачной идеей. Частота пульса не поддавалась измерению, и на миг Сиэлю начало казаться, что его сердце не выдержит, его попросту разорвет на тысячу кровавых кусков от переизбытка адреналина. Не раздумывая, он схватил узкую руку своими влажными от пота ладошками, и уткнулся лицом в плечо Себастьяна, как раз перед тем, как они ухнули вниз.

Из-за свиста ветра в ушах Сиэль не мог слышать собственного душераздирающего крика. Он намертво вцепился в улыбающегося Себастьяна, который заботливо обнимал хрупкое тело. Пользуясь моментом, Себастьян безнаказанно прижался губами к растрепанной макушке, притягивая Сиэля еще ближе.
Когда все закончилось, Себастьян подхватил мальчика, опуская его на землю. Юноша не был уверен, что Сиэль сможет идти самостоятельно, и, взяв мальчика на руки, сам отнес его до ближайшей скамейки, бережно усадив на деревянную поверхность. Сиэль согнулся пополам, обнимая себя руками, раскачиваясь взад-вперед. Мальчик был мертвенно-бледен, и Себастьян позволил себе заключить его в крепкие объятия. Но Сиэль тут же вывернулся. Резко отшатнувшись от юноши, он прижал руку ко рту, и в следующую секунду его вырвало.
Себастьян улыбался, наблюдая за жалкими попытками Сиэля сдержать новый порыв рвоты. Он перехватил руку мальчика, другой рукой тесно прижимая его к своему телу, с улыбкой заглядывая в глаза, переполненный унижением.
Сиэль взглянул на склонившего над ним Себастьяна, машинально отметив, что тот расположен непозволительно близко. Мальчику казалось, что вся их поза была слишком вызывающа. Это было намного интимнее тетушкиных поцелуев перед сном.
Себастьян отпустил его, мягко усаживая на скамейку. Какой-то уголок сознания Сиэля бурно запротестовал, требуя вернуть живое тепло человеческого тела. Порывшись в сумке, Себастьян извлек упаковку бумажных салфеток и протянул ее Сиэлю. Мальчик с благодарностью взял одну, пытаясь избавится от следов рвоты.
- Сиэль, побудь здесь, я куплю пару бутылок воды, тебе нужно попить.
Сиэль буркнул что-то невразумительное. Себастьян удалился, растворяясь в толпе.
Через пару минут Сиэлю заметно полегчало и он потянулся за очередной салфеткой, приводя себя в порядок. Оглянувшись по сторонам, он заметил на противоположно конце аллеи знакомые фигуры.
О нет. Дик и Гейл. А с ними еще Тони. И, черт, они направляются сюда! Но с ним же Себастьян … Нет, нельзя полагаться на Себастьяна. Его гордость этого не позволит.
Взгляд Сиэля упал на сумку Себастьян. Мальчик вгляделся в толпу, но его не было видно. Взяв сумку за ремень, он подтянул ее к себе, извлекая оттуда сигареты. Порывшись еще немного, Сиэль вынул безвкусную зажигалку, украшенную разноцветными камушками, в которой безошибочно угадывался подарок Ирэн. Скривившись, Сиэль быстро сунул в рот сигарету, прикуривая. Стараясь не закашляться, он занял самую пренебрежительную, по его мнению, позу. По легким растекался едкий дым, но Сиэль стойко затянулся снова. Его ожидания сбылись, и Гейл, толкнув локтем Дика, указал ему на Фантомхайва. Сиэль не без удовольствия отметил на лице своих врагов озадаченное выражение. Расталкивая прохожих, все трое подошли к Сиэлю. Гадко ухмыляясь, Гейл сел рядом с Сиэлем, выдернув из его пальцев сигарету. Обняв Сиэля одной рукой, Гейл глубоко затянулся.
- Неужели наша красавица еще и курит? А что скажет мамочка?
Сиэль повел плечами, скидывая с себя руку Гейла, презрительно хмыкнув, он туманно произнес:
- Ты становишься таким предсказуемым, Гейл.
Тони и Дик, скрестив руки на груди, стояли почти в упор к скамье, на которой сидели Сиэль и Гейл, глупо хихикая. Гейл мрачно взглянул на профиль Сиэля.
- Что ты имеешь в виду, Фантомхайв?
- Ну…
Сиэль быстро выхватил сигарету из рук Гейла, и, пока Дик и Тони не успели среагировать, затушил ее о запястье Гейла. По парку разнесся душераздирающий крик, Гейл отшатнулся от Сиэля, баюкая поврежденную руку. Сиэль резво вскочил и бросился бежать, намереваясь скрыться в толпе, но сильные руки поймали его и притянули к себе.
Вырываясь, Сиэль, что есть мочи, пинал обидчика по ногам, требуя отпустить его. Когда сильные руки поставили его на землю, на его плечи тут же легли длинные тонкие пальцы, увенчанные черными ногтями. Себастьян держался уверенно, высокомерно и безжалостно глядя на корчащегося Гейла. Тони и Дик бросили свои жалкие попытки погони за Сиэлем и теперь, как загипнотизированные смотрели в глаза юноши.
- Сиэль, что здесь произошло? Я же просил тебя оставаться на месте.
Сиэль бессознательно опустил голову, пристыжено испепеляя взглядом тротуар. Он почувствовал, как его руки, мягко, но властно удерживающие его за плечи, соскользнули, и Себастьян направился к скамейке, рядом с которой стоял разгневанный Гейл. Себастьян скользнул безразличным взглядом по крошечному, но глубокому ожогу на запястье мальчика. Положив в свою сумку сигареты и пачку салфеток, он повернулся к Сиэлю:
- Боюсь, что на этом нам придется закончить наш приятный вечер, Сиэль. Твоя тетя будет не слишком довольна, если обнаружит твои вредные привычки.
Себастьян подошел к Сиэлю, и мальчик молча взял его за руку, все еще изучая качество каменной кладки. Сиэлю казалось, что он слышит скрип зубов разъяренного Гейла, но мальчик чувствовал, что рядом с Себастьяном ему ничто не может угрожать. Даже тихое шипение в спину, «Заплатишь, Фантомхайв», не могло разрушить маленький ореол защиты, в котором он ощущал себя так комфортно, находясь рядом с Себастьяном.

Глава пятая

В чем дело, Сиэль?
Ты ведешь себя как неразумная, излишне эмоциональная, малолетняя девчонка. Твои поступки в точности совпадают с действиями среднестатистической пятиклассницы, да и мысли тоже. Поддаться эмоциям, заставшим врасплох неопытное тело, было самым простым выбором.
Зачем ты делаешь это?
Очарование ночи затуманило твой разум, и ты позволил себе уснуть в одной постели с фактически незнакомым человеком.
Что за эмоции он вызывает в тебе?
Не лги, все это – не случайность. Когда тебе было десять лет, ты крался на цыпочках до родительской спальни вдоль темного коридора, стараясь даже не дышать, чтоб их не разбудить. Войдя в комнату, ты с ловкостью шпиона забирался под одеяло, устраиваясь под боком у матери. Мама, конечно, все слышала, и утром ты получал нехилый нагоняй, но запретить спать в их с отцом спальне она не могла.
Подавляющее большинство детей боится темноты, но ты ведь уже совсем взрослый, да? Тебе больше не нужны эти забавные светильники в виде больших звезд, сквозь дырочки которых льется свет сороковаттной лампочки, создавая на потолке узоры, имитирующие звездное небо. Страх всегда был сильнее тебя, только он мог заставить тебя подняться с кровати, чтобы, словно ночной вор, ты пробирался в спальню родителей. Он плевал в лицо твоей гордости, подчиняя себе твое разум и тело.
Но ты ведь уже большой, да, Сиэль? Так зачем ты побежал в постель к Себастьяну? Ты ничего о нем не знаешь, но мысленно называешь его «странным». Как будто бы…как будто он не от мира сего. Этого ты не побоялся? Мальчик Ирэн вполне соответствовал описанию серийного маньяка из статьи криминалистического журнала. Под подушкой у него может быть десятидюймовый нож, а в небольшом подвальчике уютного дома с деревянным забором, любовно выкрашенным в белый цвет, гнить труп его предыдущей хозяйки, бережно завернутый в мусорные мешки. Маньяки вообще очень любят мусорные мешки. Говорят, латекс приятен на ощупь, пакет - герметичен, а черный цвет позволяет беззаботно пронести отрубленную голову мимо не в меру любопытных соседей и, в качестве дополнительного бонуса – чудесная ленточка, за которую можно потянуть, чтобы закрыть мешочек.
Себастьян ведь мог оказаться владельцем роскошной коллекции латексных мешков, да, Сиэль? Не веришь? А может, ты просто не хочешь верить? Еще пару дней назад, Сиэль Фантомхайв никому бы не позволил так с собой обращаться, а сегодня - ты позволяешь ему снимать с себя ночную рубашку, демонстрируя свои уродливые увечья.
Разве так правильно? А может быть, ты…
Ты…
А, впрочем, это уже не важно…
И ты снова откидываешь тяжелую голову на подушку, стараясь заснуть, чтобы утром привести в порядок свои спутанные мысли…
Пусть это будет утром…
Утром…

А утром все так изменилось…
Трудно смотреть в глаза, страшно прикоснуться…

В голове Сиэля Фантомхайва был план мести, который он заботливо взращивал, как мать растит свое дитя, давая ему все самое необходимое.
Каждый раз, когда проскальзывала тень сомнения, Сиэль нашаривал в кармане собачий глаз, который был так похож на стеклянную игрушку, и его уверенность в себе резко возрастала.
Теперь, даже глаз не помогал. Непонятные и ненужные мысли настойчиво отвлекали его от цели жизни. Сиэль боялся Себастьяна, точнее - поступков и желаний Себастьяна. У Сиэля было по-детски красочное и живое воображение. Оно услужливо рисовало ему картины, словно кадры из его жизни, картины такого высочайшего сорта, что и не отличить от оригинала.
Сиэль представлял себе, как Себастьян уезжает, как он целует Ирэн, как шепчет ей о неземной любви, которую он готов дарить ей на протяжении целой вечности, как он насмешливо смотрит на Сиэля, а в голове настойчиво крутится фраза: «…слишком мал для того, чтобы смотреть такие фильмы, слишком мал, чтобы…».

У Сиэля не было друзей, ему никогда не доводилось ночевать вне дома и ему некого было привести к себе в гости, поэтому, когда мальчик проснулся в чьих-то теплых объятьях, он не чувствовал ничего, кроме стыда и смущения.

Себастьян, как ни в чем не бывало, улыбался своей фирменной улыбкой. А что Себастьян? Ему-то, наверняка, приходилось встречать рассвет в чьих-нибудь заботливых руках и не единожды…
Когда эта мысль достигла сознания Сиэля, он вскочил с кровати и, не сказав ни слова, вернулся в свою комнату. Себастьян не окликнул его, не попытался остановить, и это раздражало еще больше. Неужели было так трудно просто взять мальчика за руку, заставив его полежать в постели еще немного? В конце-то концов, это же он - взрослый, и именно ему приказано заботиться о Сиэле и утешать разбушевавшегося ребенка!

Тело Сиэля как будто жило отдельной жизнью, оно несколько раз порывалось прикоснуться к Себастьяну, но мальчик успевал в последний момент одернуть самовольно поднимающуюся руку. Мальчик впервые столкнулся с тем, что его действия не подчиняются его мыслям. У его хрупкого тела были свои собственные желания, и оно не собиралось ни в чем уступать разуму. Пока сосуд его души самоуправствовал, пытаясь удовлетворить свои потребности, разумная часть Сиэля истошно вопила от страха. Ему было страшно исполнять собственные желания, и его страх полностью зависел не от него самого, а от другого человека, от его действий, его реакции.
Сиэль как будто вот так внезапно стал не одним целым, а соотносился как часть к целому. А вдруг, Себастьян оттолкнет его, вдруг, он не поймет того, что желает донести до него Сиэль?
Так глупо, когда твои желания, твои страхи, твои действия и поступки зависят от другого человека. Люди не должны бояться друг друга. Люди должны бояться смерти, голода, убийства близких, нищеты, пауков или змей, но не других людей. Когда ты начинаешь бояться других людей - ты уже не принадлежишь себе. С этого страха начинаются все самые идиотские, никому ненужные на свете вещи: привязанность, увлечение, обожание, симпатия. Но окончательный крест на твоей вменяемости ставит любовь - самое дурацкое, самое бесполезное, самое поганое чувство. Даже название ему придумали соответствующее, тошнотворное: Л-Ю-Б-О-В-Ь.
«Ненависть» - звучит гордо, как удар в спину, «месть» - звучит властно, словно лезвие ножа, распарывающее нежную кожу шеи, словно нож входит в масло.
Любовь – никак не звучит. Пусто. Глухой звук. Убогое название убогому чувству. Спорю, тебе тысячу раз приходилось читать о чувстве, которое окрыляет, которое дает веру в себя, поднимает с колен и возносит до небес? Вранье. На самом деле, никто даже не знает, что такое любовь. Они ДУМАЮТ, что знают. Какой-то безмозглый идиот, в своих отчаянных попытках затащить в койку хоть какую-то мало-мальски приличную женщину, брякнул, в порыве неземной страсти: «Я люблю тебя!». И женщина продалась. До сих пор продается. Любовь приносит с собой больше всего дряни, нежели любое другое чувство. Ради чувства, которого даже не понимают, люди готовы сворачивать горы, побеждать врагов, убивать и отдавать свою жизнь ради «любимых». Если ты любишь, то тебе нужно страдать, тебе просто жизненно необходимо страдать. Никто не будет писать книг, сочинять стихи, петь песни о красивой, чистой, непорочной любви, когда мужчина и женщина любили друг друга настолько, что состарились и умерли в один день, лежа на шелковых простынях, держась за морщинистые руки. Нет. Тебе должно быть больно и желательно - невыносимо больно. Тогда ты автоматически попадаешь в разряд принцев на белых конях, и все вокруг восхваляют твоим самоотречением во имя любви. Ты любил и умер с любовью в сердце. Но, что бы было, если бы твое сердце не остановилось, если бы нервная система не разрушилась, если бы ты продолжал жить? Ты бы каждый день просыпался в постели с любимой женщиной, любовался ею, глаз бы не мог отвести. Ты бы взял ее в жены, потому что твое сердце тебе уже не принадлежит, и оно отказывается биться, если ее сердце не будет биться рядом. А потом, твоя возлюбленная - женщина, что принадлежит тебе, принесла бы в этот мир еще одно маленькое сердечко, которое готово биться в такт с вашими сердцами. Ваш ребенок бы рос, а женщина рядом с тобой - старела, кожа покрывалась морщинами, тело становилось дряблым, глаза выцветали, а волосы становились черными, с проседью. В голове что-то щелкает, и ты понимаешь, что это не та женщина, что была в пышном белом платье в день вашего бракосочетания, не твоя возлюбленная. А сама любовь давно ушла, испарилась, исчезла. Это чувство, должно быть, самое неверное из всех. Любовь делает то, что ей вздумается, и с легкостью переходит от одного принца к другому. А люди называют это самым прекрасным, самым светлым, самым сильным чувством. Они называют эту легкодоступную потаскуху самым чистым и непорочным чудом. И принц с теплотой вспоминает эту фальшивку, потому что он считает, что так и должно быть, что во всем виноват он, и добрый, доверчивый принц, не понимает, что эта девка его просто обманула.
А твое дурацкое сердце, занудно требует любви, хотя оно даже не понимает, что это такое. Любовь – как разрекламированная жвачка с новым вкусом цианистого калия, тебе не доводилось ощущать во рту привкус цианида, но ты уже очень хочешь попробовать. А чтобы испытать разрекламированную любовь, тебе необходим другой человек. Но когда ты его находишь, ты боишься. Тебе страшно сделать что-то, что ему не понравится, что-то, чего он не примет, тебе страшно быть отверженным. Потому, что любовь издевается над тобой. Она насмехается над твоими жалкими потугами привлечь к себе внимание объекта твоего вожделения, играется с тобой, потому что ты уже не принадлежишь себе.
И, если это будет в твоих силах, ты соскребаешь свои остатки воли и разума и бросаешься бежать подальше от того, кого для тебя выбрало твое сердце. Но если ты слабак, ты остаешься ее рабом навсегда. Рабом ее могилы.
***

- Фантомхайв.
- СИЭЛЬ!
Голос Анжелины грозит разорвать телефонный аппарат на кусочки, и Сиэль отодвигает трубку от уха на более безопасное расстояние, на котором, его слуховым рецепторам, не будет угрожать смертельная опасность. Слуховой аппарат безуспешно пытается соединить поток сумбурных слов в связные мысли, но тетушка беспощадно продолжает повествовать со скоростью трехсот слов в секунду.
- Те...
- И ты представить себе не можешь, какие потрясающие тут магазины! А вчера мы посетили этот знаменитый парижский музей, ну, как его, ну, ты же знаешь, Сиэль!...
- Тет…
- А погода, господи! Пресловутый Лондон со своими нудными, бесконечными дождями, льющими без остановки хоть летом, хоть зимой и рядом не…
- ТЕТУШКА!
- А? Сиэль? Ты что-то сказал?
Сиэль глубоко вздохнул, возводя глаза к потолку.
- Да! Я уже полчаса пытаюсь вставить в наш увлекательный диалог хоть слово, черт подери!
- Сиэль, прекрати так выражаться! Вот в Париже, между прочим, всем школьникам строго…
- ТЕТЯ!
- Ох, прости, прости, конечно, если ты не хочешь слушать…
На другом конце провода послышался театральный всхлип, и Сиэль мигом почувствовал себя виноватым. Накручивая на палец старый телефонный шнур, он мягко произнес:
- Я очень хочу слушать, тетушка, просто…м…не стоит тратить деньги на переговоры, ведь ты совсем скоро вернешься домой, вот тогда и просветишь меня в правила поведения французских школьников.
Сиэль невольно улыбнулся, нервно постукивая пальцами по небольшой тумбочке, на которой стоял телефон.
- Ох…
После очередного вздоха, достойного быть вписанным в монолог Гамлета, наступила зловещая тишина. Сиэль взглянул на себя в зеркало, висевшее над тумбочкой, пригладив свободной рукой растрепавшиеся прядки волос. Спустя нескольких секунд, когда он понял, что разговаривать с ним не намерены, Сиэль настороженно позвал тетку по имени. Ответом ему послужило партизанское молчание и едва слышное постукивание, как будто барабанили пальцами по крышке стола.
- Сиэль, видишь ли…у нас тут…не пойми меня неправильно, мы уже почти вязли билеты…
- Что значит почти? – вкрадчиво переспросил Сиэль, с силой стискивая телефонную трубку.
- Просто…в общем…погода-то была хорошая, но вчера…тут снег и…
- Снег? – Сиэль недовольно пыхтел, облокотившись одной рукой на тумбочку, пытаясь не раскричаться сразу. – Снег в начале мая?
- Да, и, в общем, понимаешь, куда бы мы ни звонили…во всех аэропортах говорят, что снег пошел так неожиданно, и они к этому были не подготовлены, представляешь?
Тетушка нервно рассмеялась, но, услышав в трубке многообещающее сопение, тут же смолкла.
- Поправь меня, если я ошибаюсь. – Сиэль взял в руки карандаш, лежавший рядом с телефоном, и стал маниакально вкручивать крошащийся грифель в деревянную поверхность тумбочки. – Ты и Ирэн не взяли билеты. Вы никуда не полетите. Сегодня ты домой не вернешься. А причиной этому является то, что во Франции выпал снег в мае месяце. Так?
Тетушка Анжелина понуро вздохнула и едва слышно ответила:
- Да.
Сиэль прикрыл глаза, взывая к своей выдержке. Не вернется. Снег. В чертовом Париже - снег. Здравствуй, Себастьян! Я остаюсь с тобой! Ты можешь продолжать заваривать для меня чай, ходить со мной в парк аттракционов и развлекать меня по своему вкусу, задирая мою ночную рубашку. Спасибо, Анжелина.
Сиэль словно примерз к полу, пока его воображение спешило представить ему яркие, красочные картины, собственного производства. Тетушка извиняющимся тоном, что-то трещала в трубке, но мальчику уже было все равно. Он не сможет, просто не сможет остаться с Себастьяном. Тело колотила приятная дрожь предвкушения, оно вообще уже жило отдельной от Сиэля жизнью, само думало, само решало, что ему делать. Сейчас оно было готово всячески поддакивать словам тетушки, лишь бы скорее остаться наедине с Себастьяном, лишь бы прикоснуться, почувствовать…

Взгляд Сиэля был устремлен в одну точку на стене, еще немного - и он вполне сможет прожечь им небольшую дырочку, как раз подходящую для гвоздей, на которые вешают картины. Себастьян усмехнулся, бесшумно скользнув за спину Сиэля, он взглянул на отражение мальчика в зеркале.
Сиэль встрепенулся, краем глаза заметив в зеркале усмешку Себастьяна. Он попытался уловить нить разговора. Анжелина опять что-то говорила о Франции, вперемешку с извинениями несчастной Ирэн и о загадочной погоде.
- Да, тетушка, я понял. Буду ждать тебя. – Сиэль неприязненно посмотрел на Себастьяна, замершего за его спиной. Тоже мне, статуя. – Возвращайся как только сможешь. Желательно скорее.
- Ох, Сиэль! Ну, разумеется! Я приеду сразу, как только смогу! – В трубке послышался облегченный смех. – А вы с Себастьяном подружились? А?
Сиэль сглотнул, нервно вертя в пальцах сломанный карандаш. Себастьян, гипнотизировавший взглядом его отражение, причинял немалый дискомфорт.
- Да. Подружились. Не хочешь с ним поговорить?
Сиэль вопросительно выгнул бровь, но тетушка не оправдала его надежд:
- Нет, Сиэль, я уверена, что у вас все просто замечательно! Но с Себастьяном хотела бы поговорить Ирэн, погоди, я передам ей трубку!
Сиэль развернулся на сто восемьдесят градусов, практически уткнувшись лицом в грудь Себастьяна. Он вскинул голову, с вызовом посмотрев в глаза развратителя малолетних, и с гордостью протянул ему телефонную трубку, коротко бросив:
- Тебя.
- Спасибо, Сиэль.
Себастьян, продолжая приторно улыбаться, облокотился спиной о стену, блаженно протянув:
- Здравствуй, Ирэн, ты даже представить не можешь, как я соскучился…
Сиэль впился взглядом в стройную фигуру, а Себастьян, как будто нарочно, согнул ногу в колене, наваливаясь на стену.
- Да?... Правда?... Как интересно… Подарок мне?...о…- Себастьян томно улыбнулся, понизив голос на полтона, с придыханием зашептал в трубку, глядя куда-то поверх головы Сиэля. – Что?...Да ты шутишь!.... С кем бы?.... Ирэн, милая, богом клянусь, тут нет людей, с которыми я мог бы изменять тебе…
Карандаш в руках Сиэля хрустнул, швырнув под ноги Себастьяну деревянные обломки, мальчик чуть ли не бегом бросился в свою комнату. У двери спальни его настиг окрик Себастьяна:
- Сиэль, погоди, ты не попрощался с тетей!
Дверь в спальню захлопнулась, а Себастьян, довольно улыбаясь, наклонился, чтобы подобрать с пола разломанный карандаш.
- Нет, Ирэн, что ты, я люблю только тебя…богом клянусь…

***
Старая ревнивая стерва! Как, по-твоему, я получу свою душу, если ты все время путаешься под ногами?! Из-за тебя мальчишка разозлился на меня, и теперь и близко к себе не подпустит! И угораздило тебя начать сюсюкать в его присутствии! Ты сама же и вырыла себе яму. Теперь будешь сидеть в своем Париже, со своим снегопадом на пару недель дольше, пока я не заключу с ним контракт. Я об этом позабочусь, хоть всю Францию занесет, мне плевать. Он мой. Моя душа. Но из-за этой безмозглой кошелки, мальчишка просто в гневе. Нужно что-то придумать…черт…

Ты знаешь, Сиэль, а ты еще интересней, чем я думал. Мне нравится хаотичность твоих мыслей, противоречие поступков, нелогичность высказываний. Ценность твоей души возрастает на глазах, а я все еще поверить не могу в такую удачу! Я поставил на тебя все и вытянул Джек-пот, фортуна давно так не благоволила мне!
Люди этого века – абсолютная бесполезная пустышка, созданная Им только для того, чтобы убить время. В нынешнем мире не осталось никаких правил, и это так скучно. Помню, в средние века, всех этих жалких людишек, которые пытались колдовать, незамедлительно сжигали на кострах. Мне так нравилось являться к какому-нибудь небезгрешному священнику и предлагать ему свои услуги, обещать сделать его всесильным и бросить мир к его ногам. А потом, смотреть, как он мучается, раздираемый сомнениями, видеть, как ему хочется вкусить сладость запретного плода, ведь я здесь, я - могущественный демон, готовый осуществить любое его желание, стою прямо перед ним, а его Бог…а где его Бог?
Он был согласен. Все были согласны. Естественно, о честности и речи не шло, я просто пожирал душу, как только со мной соглашались заключить контракт. Я и не должен был быть честен - это не моя работа.

Глава шестая

Если пройти вдоль квартала, в котором жил Сиэль, можно увидеть десятки идентичных домов с аккуратно подстриженными газонами, цвет травы которых соответствует международному стандарту. Каждый из этих домов окружает невысокая белая ограда, каждая дощечка в которой идеально соответствует по цвету и фактуре остальным доскам. В окнах такого дома можно разглядеть шторы, полностью отвечающие требованиям дизайна комнаты – тяжелые бархатные портьеры для гостиной и легкомысленные занавески с изображением спелых початков кукурузы для кухни. В этом игрушечном квартале жили благопристойные граждане, считавшие себя эталонами «жизни, которая прожита не зря». Жизнь, которая прожита как надо. Толстые, но активные англичане - тончайшие ценители семейного счастья.
Счастье, оно, понимаете, оно должно быть таким. Без теплого уютного дома, красивой жены, воспитанных детей, большой доброй собаки и кухонных занавесок в цветочек ты не можешь быть счастлив.
Ты не можешь быть счастлив с мужчиной, который целует тебя на заднем сиденье чужой машины, особенно, если ты – тринадцатилетний мальчик.
В таком случае, твоя жизнь не прожита как надо.
Но Сиэль давно уже послал куда подальше мечту толстых, но активных англичан.
Возможно, это явилось одной из тех причин, по которым он оказался здесь.
Сразу за кварталом, в котором жил Сиэль, находился квартал, в котором жил.. жил? - существовал Гейл.
Там были крохотные невзрачные домики, расположенные настолько близко друг к другу, что при желании, если вы в очередной раз не заплатили за электроэнергию, можно было смотреть телевизор, глядя в окна соседского дома. Встречались дома, на переднем дворике которых росла редкая пожухлая трава, придававшая лицевому фасаду еще более убогий вид. Окна были наглухо зашторены тяжелыми, не пропускающими солнечный свет портьерами так, что невозможно было рассмотреть, что происходит внутри дома.
Покосившийся почтовый ящик с надписью «Томас», возвестил о том, что Сиэль пришел по адресу. Дом Гейла был точно таким же, как и десятки других в этом районе.
«Какое богатое воображение у архитектора», - невесело подумал Сиэль, поднимаясь по треснувшим каменным ступеням.
Сиэля вырастили в тепличных условиях, ребенок, воспитанный в красоте и гармонии, был прямым отражением любви его родителей. В красоте и гармонии. А еще - в богатстве. Семья Фантомхайв никогда ни в чем не нуждалась, и Сиэль считал, что так и должно быть, что так живет его семья, и так живут еще шесть миллиардов людей.
Сейчас, когда Сиэль стоял посреди комнаты, служившей гостиной, он чувствовал себя неуютно, сознавая, что серьги в его ушах стоят в три раза дороже, чем вся дешевая полуразвалившаяся мебель в этом помещении. На стенах были кислотные обои в стиле шестидесятых, когда даже в такой консервативной стране, как Англия, люди пропагандировали свободную любовь и легкие наркотикилюди пропагандировали свободную любовь и легкие наркотики. Вся комната была завалена старой рухлядью, которая с трудом попадала под определение «мебель». У противоположной стены стоял большой диван со старомодной тряпичной обивкой в компании разномастных кресел и небольшого журнального столика, на котором громоздились странные статуэтки в окружении кипы журналов. На любых горизонтальных поверхностях были разбросаны занятные побрякушки и безделицы, подлежавшие немедленной демонстрации в музее ретро. У ближней стены стоял огромный плазменный телевизор, как насмешливый контраст, обращенный к объектам охоты любого ретромана.
- Эй… Проходи, располагайся, будь как дома.
Гейл добродушно кивнул в сторону дивана. Подойдя к зашторенному окну, он открыл небольшой холодильник, извлекая оттуда две стеклянные бутылки, наполненные темным пивом. Весело подмигнув Сиэлю, он устроился рядом с ним, закинув ноги на журнальный столик. Сиэль, натянуто улыбнувшись, взял протянутую ему бутылку.
- А у тебя тут…мило.
Гейл усмехнулся. Сделав большой глоток пива, он указал на огромный телевизор - гордость поколения жидкокристаллических экранов.
- Отец подарил. Совсем недавно. После «Нинтендо» - самый толковый его подарок. Старый жмот.
Гейл сжал губы, ненавидящим взглядом прожигая дыру в новеньком телевизоре. Сиэль удивленно вскинул бровь и, поднеся к губам пиво, он осторожно сделал небольшой глоток, изо всех сил стараясь не поморщиться.
- Твои родители не вместе?
Гейл повернулся к Сиэлю, внимательно вглядываясь в его лицо. Он медленно произнес, тщательно подбирая слова.
- Нет. Мои родители развелись, когда отец нашел себе шлюху, которая оказалась достойной заменой моей матери. Сейчас он живет с ней в Шотландии. Представляешь? Этот мудак свалил в долбаную Шотландию со своей красоткой, бросив свою жену и двоих детей в Лондоне, оставив их ни с чем.
Гейл отхлебнул еще пива, задумчиво смотря на Сиэля.
- Правда, надо отдать ему должное… На каждый праздник он дарит нам довольно стоящие подарки и ежегодно оплачивает мое с братом обучение в одной из самых элитных лондонских школ.
Гейл расплылся в улыбке, съехав вниз по спинке дивана. Устраиваясь поудобней, он довольно потянулся.
- Ну, а ты, Фантомхайв? Я знаю… Твои… Мертвы…?
Сиэль пристально посмотрел на Гейла. Да, ты - чертов урод. Именно так. Все как ты и сказал. Они умерли, они похоронены на три метра под землей, над их разложившимися телами, засунутыми в одинаковые лакированные гробы, стоят каменные надгробья с выбитыми тупыми словами: «Помним. Любим. Скорбим».
Понял?
А что ты? Твой папочка ушел от твоей ненормальной мамаши, которая чуть что – хватается за нож, женился на низкопробной проститутке, которая, живя бок о бок с таким ублюдком, скоро станет копией твоей матери. Теперь этот неудачник на каждый праздник дарит тебе, скотине неблагодарной, и твоему брату, наверняка, такому же безмозглому хмырю, по «Нинтендо» и домашний кинотеатр, а ты страдаешь, показывая, какой ты несчастный? Да? Это ты хотел сказать?
Так я совсем скоро избавлю тебя от твоей трудной участи, можешь довериться мне. За все годы унижения и истязаний я отплачу тебе той же монетой. Больше не нужно будет строить из себя брошенного, никем не понятого ребенка, больше не нужно будет терпеть мать-алкоголичку и брата-идиота, Гейл.
Я спрашиваю, ты понял меня?
О, кстати, а где твоя собака, Гейл?
Может быть, она убежала? Может, отравилась твоим ядом злобы и сдохла в ближайшей подворотне? А может, над ее телом три метра земли, как над моими родителями, а, Гейл?
Сиэль тряхнул головой, дрожащими руками поднеся к губам банку пива.
- Да. Ты же знаешь, так к чему спрашивать?
- Ну, ты… Я имею в виду… Каково тебе без них?
Сиэль раздраженно посмотрел на Гейла, поправив повязку на глазу, бесполезно надеясь, что этот идиот поймет намек и прекратит расспрашивать о родителях… Для его же безопасности.
- Нормально. Я привык. Они давно умерли.
Сиэль отвернулся, делая вид, что его заинтересовали кислотные обои.
Они действительно умерли. Теперь у него была только Анжелина. Больше никого. Мог бы быть…
Сиэль невольно улыбнулся, вспоминая, что дома его ждут, и это вовсе не тетя Анжелина.
Себастьян… Он, наверное, переживает. Хотя, с чего бы это ему переживать, у него есть Ирэн, все мысли заняты ею.
У него дома - Себастьян и можно на одно безумное мгновение поверить в то, что он ждет его, ждет Сиэля.
А он тут, в этой комнате, заваленной старым хламом, с этим Гейлом - человеком, который стоял в черном списке Сиэля под номером один.
Месть - дурацкое чувство, да. Оно показывает, что ты зависим от других. Не будет Гейла, и жизнь Сиэля потеряет смысл, ее цель исчезнет. Он зависит он Гейла. Именно поэтому, месть – не для слабаков.
Гейл глубоко вздохнул, протянув руку, он аккуратно коснулся тонкими пальцами повязки на глазу Сиэля.
Сиэль почти физически ощущал дрожание его пальцев и внутреннее отвращение, которые невольно испытываешь, если тебе посчастливилось увидеть полуразложившийся труп или дотронуться до гниющей раны тяжелобольного. Мальчик хотел отвернуться, но он настолько скучал по прикосновениям теплых человеческих рук, что его тело отказывалось подчиняться, и Сиэль продолжал жадно впитывать эти касания.
Гейл улыбнулся, уже более уверенно он коснулся пальцами затылка Сиэля. Перебирая пальцами пряди волос и немного ослабив веревку, на которой держалась повязка, он почти шепотом произнес:
- Тебе до сих пор больно?
- Ты о родителях или глазе?
Сиэль инстинктивно подался вперед, чтобы получить больше желанных прикосновений, голова отказывалась думать, а всплывающие в сознании мысли были спутанными и непонятными.
- О глазе. До сих пор не видишь им?
- Нет, ношу повязку для красоты!
Сиэль ощерился, оттолкнув от себя руку Гейла, который уже начал обследовать пальцами мочку его уха. Мысли тут же, как будто в страхе перед разгневанным мальчиком, выстроились в стройную шеренгу, чтобы напомнить ему: зачем он здесь. Врожденная брезгливость с отвращением укоряла его в том, что он только что позволил Гейлу, этому недоноску, прикасаться к себе, но настоящим преступлением было то, что прикосновения казались Сиэлю приятными.
Желая заглушить вопли совести, Сиэль запрокинул голову, с упоением вливая в себя отвратительное пиво. Он посмотрел на Гейла именно таким взглядом, каким на Сиэля смотрела его совесть. Сиэль уже открыл было рот, но тут, уловив краем глаза движение, он заметил в полумраке гостиной юношу, прислонившегося к дверному косяку. Гейл перевел насмешливый взгляд с Сиэля на дверь, поднимаю бутылку в знак приветствия.
- Что-то рано ты сегодня.
Стоявший у двери юноша криво улыбнулся, пройдя в гостиную, и Сиэль, наконец, смог полностью разглядеть его.
Все факты говорили о том, что это и есть брат Гейла, но, если это действительно так, то их мать лжет им обоим напропалую, потому что эти люди никак не могут быть родными братьями.
Мальчику было не больше пятнадцати, у него были длинные светлые волосы и небесно-голубые глаза, которые выдавали полное отсутствие мозгов пустотой взгляда. Также к его полнейшей безмозглости можно было причислить и одежду этого ненормального. Брат Гейла выглядел так, словно только что сбежал со средневекового карнавала. На нем была белоснежная рубашка с высоким воротом, отделанным умилительными кружевами, темно-зеленая жилетка, подчеркивающая излишнюю стройность его фигуры, отвратительные шорты, способные своей длиной поспорить со всеми мини-юбками в Лондоне, а на шее был повязан огромный клоунский бант, в стиле тех, которые носили молодые дворяне в девятнадцатом веке. В полумраке гостиной Сиэлю показалось, что на блондине были невероятные сапоги, доходящие до бедер, от которых наверняка был бы в восторге Себастьян, но, присмотревшись, мальчик понял, что на ногах юноши были плотные чулки, благодаря которым вполне можно было сделать вывод, что у Гейла нет брата, но имеется светловолосая, голубоглазая, пустоголовая сестра. Поверх остальной одежды был надет плащ вишневого цвета, распахнутый спереди, который, Сиэль готов был поспорить, со спины прикрывал только эти немыслимые шорты и едва доходил до полоски чулок.
Сиэль ухмыльнулся, выражая свое резкое возмущение вызванное одеждой этой женщины, или кем там себя возомнил этот ненормальный.
Подойдя к дивану, светловолосый юноша поклонился, тщетно пытаясь скорчить из себя джентльмена. Присев в кресло напротив Сиэля, он заговорил голосом, оказавшимся чересчур низким для пятнадцатилетнего мальчика.
- Ты, должно быть, и есть Сиэль? Гейл рассказывал о тебе. Меня зовут Алоис.

***

Что это еще за штучки? Никто, повторяю, ни один ничтожный человечишка не смел так поступать со мной, как поступил этот сопляк - самый ничтожный из всех людей на вашей земле, в этом грешном оазисе, который вы называете домом.
Я знал, что нельзя оставлять его в школе. Это, разумеется, не моя вина и мне, по большому счету, вообще наплевать где он, но я проторчал полдня у плиты, готовя эти чертовы лепешки, которые так любит сопляк.
Я даже надел свои любимые сапоги, чтобы сегодня, наконец, заполучить долгожданную душу этого сопляка, надеясь как-то пробудить в нем интерес, а вообще-то - мне плевать.
Между нами не был заключен контракт, но связь странным образом проявляет себя уже сейчас.
Я слышу его. Где-то на задворках моего сознания, там, где я уже не владею собой, пульсируют оттенки его эмоций и переживаний. Они достаточно сильны для того, чтобы я смог заглянуть в них.
Но только, черт подери, они запечатаны!
Я не могу разобрать, что это за эмоции, пока мы не связаны контрактом.
Я пытался, я прислушивался к этому щенку, но все без толку. Со стороны я похож на какого-нибудь дурацкого йога, погруженного в медитацию.
Да и связь какая-то ненормальная. Не та, которая должна быть. Точнее, она расположилась не там, где я привык. Обычно, связь – это отголоски эмоций человека, с которым заключен контракт. Ты просто чувствуешь, когда он зовет тебя, ты всегда можешь найти его по этой связи, она сама приведет тебя туда, куда нужно. Как будто в мозгу вспыхивает свет, и тело подчиняется само.
А теперь - связь где-то в горле или груди… мне никак не разобрать, не могу понять. Она требует к себе дополнительного внимания, пытаясь задеть мою демоническую сущность. Она ноет и капризничает, отдаваясь холодком в кончиках пальцев.
Меня это беспокоит. Нужно переместить ее на положенное место, иначе я не смогу так работать.
И этому щенку лучше явиться побыстрее, он ведь не хочет испытать на себе мою ЗЛОСТЬ?
Так вот, милая, у меня для тебя сообщение: прекращай грызть мою глотку и передай моему будущему великолепному обеду, что я теряю терпение.
Да плевать вообще.

***

Сиэль весело смеется, запрокинув голову назад, чтобы Алоис смог вдоволь полюбоваться изящной, тонкой шеей, миниатюрным адамовым яблоком, заметным лишь тогда, когда косточка движется под тонкой кожей в такт искреннему смеху мальчика. Сиэля можно было бы принять за девочку, если бы не это очаровательное «яблоко», выглядящее таким соблазнительным сквозь хмельную пелену в полумраке гостиной.
Гейл продолжает рассказывать кровожадные истории, описывая каждую деталь, его речь пестрит нецензурной бранью, но Сиэлю смешно, ему легко и свободно, мальчик высмеивает издевательства над другими, забывая свои собственные обиды.
Алоис заворожено наблюдает, как Сиэль делает большой глоток слабоалкогольного напитка из стеклянной бутылки пронзительного синего цвета, такого же, как глаза мальчишки. Точнее, как тот глаз, который не скрыт уродливой повязкой. Спасибо, братец Гейл, ты постарался на славу.
Алоис невольно восхищается этим маленьким изъяном, делающим идеально детское личико далеким от всех эталонов красоты.
Спасибо, Гейл.
Мальчишке дали фруктового пива, которое разливают в эти идиотские бутылки из синего стекла, похоже, оно понравилось Сиэлю, он стал гораздо разговорчивей и заметно веселей.
Нет, конечно, самая большая заслуга принадлежит Алоису, если бы он не появился, его бестолковый братец так бы и не сумел снять напряжение, возникшее между ним и Сиэлем. Так что можно позволить себе небольшую блажь, например, встать за очередной бутылкой пива, а, вернувшись, сесть поближе к мальчишке.
Алоис всеми правдами и неправдами успокаивал себя, заверяя собственное разбушевавшееся желание, что Сиэль просто очень похож на девочку с белоснежной притягательной кожей, как у знатной элиты в девятнадцатом веке, в том времени, которым так восхищался сам Алоис.
Какой-то ненормальный ребенок. Слишком притягательный и загадочный для своего возраста. И чуточку соблазнительный. Чуточку.
Алоис видел его тетку - женщина что надо. Воспитание под крылышком этой эффектной дамочки пошло Сиэлю на пользу.
А еще третирования Гейла, да… это тоже было впрок. Не прошли даром издевательства его братца, навсегда поселившие страх, невольно отражавшийся на этом смазливом личике, и остервенелую жестокость, живущую в этом хрупком теле, как последний паразит.
Честно говоря, Алоис и сам временами испытывал страх перед братом. Благодаря стараниям матери и Алоиса, Гейл вырос настоящим психом. Впрочем, и стараний-то никаких приложено не было. Чего еще можно ожидать от нелюбимого ребенка в семье, который был предоставлен самому себе, пока мамаша вертелась вокруг белокурого принца, считая, что Алоис дарован ей самим Богом.
Но Гейл не обиделся на судьбу, нет. Он выбрал другой путь. Жестокость была верной спутницей его поступков, его слов и действий. Гейл не был преисполнен ненавистью ко всему живому, он просто полагал, что издевательство над более слабыми, такими вот, к примеру, как Сиэль Фантомхайв, вполне вписывается в общепризнанные нормы.
Алоису чертовски повезло, что Гейл был его родным братом, в противном случае он, как изнеженная дива, и сам бы попал под гнет этого психа. Но Бог миловал, и теперь Алоис спокойно пользовался защитой своего брата, приписывая ему все свои ошибки, а мать до сих пор в упор не замечала, что взрастила двух чудовищ в собственном чреве.
Первого - мальчика, который был слишком избалован, который получал все, что хотел, желания которого исполнялись еще до того, как он успевал договорить предложение.
И второго - его забытого, брошенного брата, который находил поддержку либо в лице своей шайки, почтенным главарем которой он являлся, либо в своем брате - избалованном мальчишке, тщеславном маленьком ублюдке, ради которого Гейл готов был пожертвовать своей жизнью.
Пресыщенность – это плохо, но недостаток – еще хуже. Не зря говорят, что во всем нужно знать меру. К сожалению, ты не нашла меру, мамочка. Я и мой братик, мы никогда не обидим тебя, но мы не будем расплачиваться за твои ошибки, пытаться что-то исправить. Мы не сделаем тебе больно, ты никогда ни о чем не узнаешь, обещаем.

- И что ты сделал потом? Неужели, так и оставил ее?
Сиэль во все глаза смотрит на Гейла. Лишь годами вдалбливаемое воспитание и манеры, удерживают его рот оттого, чтобы он непроизвольно не открылся, когда мальчик выслушивает все эти невероятные рассказы.
Гейл хитро улыбнулся, взглянув на ухмыляющегося Алоиса. Он подмигнул ему, туманно ответив:
- Скажем так… Я не оказываю бескорыстную помощь дамам, когда им нечего дать взамен.
Алоис положил руку на плечо Сиэля, разворачивая его к себе.
- На самом деле это просто, Сиэль. Не понимаю, что вызывает у тебя такое смущение. Ты всегда можешь сам попробовать. Например, вот так.
Руки Алоиса скользнули на спину Сиэля, крепко сжав в объятиях хрупкое тело, он притянул его ближе, бесцеремонно коснувшись распахнутых в удивлении губ мальчишки.
В первую секунду ничего не происходило, но затем, Сиэль начал сдаваться под напором Алоиса, отвечая на его поцелуи.
Это наводило на мысль о том, что мальчишка не так уж невинен, как кажется на первый взгляд.
Алоис подался вперед, наваливаясь на Сиэля, коленом раздвигая стройные ноги. Прикосновения обнаженных ног были настолько приятными, что Алоис, не отдавая себе отчета, пылко возблагодарил человека, который изобрел такую потрясающую вещь, как шорты. Особенно короткие шорты, под которые легко можно было скользнуть худощавой рукой, чтобы коснуться… Но Сиэль не носил такие экстремальные мини, так что Алоис взял инициативу в свои руки, положив ладонь мальчика на свое бедро. Сиэль поддался, проведя тонкими пальцами по чулкам, вверх, к полоске неприкрытой кожи, между шортами и чулками, но тут же отдернул руку, коснувшись изнеженного покрова тела.

Глава седьмая

Сиэль устало улыбнулся, кинув на пол рюкзак. То единственное, в чем он так остро нуждался, уже было рядом с ним, и теперь стало легче, сейчас можно успокоиться и взять себя в руки, как ни в чем не бывало. Давай, Сиэль, действуй.
- Привет.
Сиэль, пошатываясь, прошел мимо Себастьяна, делая последние попытки возродить гордость, присущую всем членам семьи Фантомхайв. Он вскинул подбородок, лихорадочно обдумывая план действий.
Как нужно себя вести? Что говорить? Что делать? Соберись, Фантомхайв, черт тебя дери.
Сиэль ввалился в ванную. Встав перед зеркалом, он попытался трезво оценить причиненный ущерб.
Тело нещадно саднило, все усилия уходили на то, чтобы вести себя «как ни в чем не бывало», а в груди медленно разливался яд, как будто Алоис заразил его смертельной болезнью, когда…
Сиэль тряхнул головой. Повернув кран, он набрал в трясущиеся ладони ледяной воды, стараясь смыть с лица следы грязи и ощущение липкости.
В зеркале он увидел отражение Себастьяна, с мрачным удовлетворением отмечая, что, по всей видимости, его шок прошел, и теперь выражение лица юноши вообще не поддавалось расшифровке.
«Ему, разумеется, плевать», - твердил про себя Сиэль, велев заткнуться внутреннему голосу, который упорно нашептывал: «Ты, вообще-то, ничего не рассказал ему. Сам должен догадаться, его проблемы».
А ты, Сиэль, ты улыбайся.

- Что сегодня на ужин?

Скажи ему.
По лицу Себастьяна скользнула тень удивления, юноша скептически повел бровью:
- Уже довольно поздно для ужина, не находишь?
- Да, но я такой голодный, ты представить себе не можешь!

Расскажи, Сиэль. Ты ведь сам этого хочешь. Тебе необходимо, чтобы тебя пожалели. Давясь собственной жалостью, пытайся вызвать у меня сострадание. Как бы невзначай. Мимоходом. Но меня не обманешь, Сиэль. Ах, да, когда ты будешь утешать малыша Сиэля, не забудь пустить кристально-чистую детскую слезу, надеюсь, ты не вконец бездарный актер.

Себастьян достал из джинсов карманные часы, демонстративно вглядываясь в циферблат.
- Продолжительность твоего отсутствия составляет семь часов тридцать четыре минуты. Из этих данных можно сделать вывод о твоем пребывании в каком-то ином месте, нежели учебное заведение, именуемое школой. В этом месте за семь часов тридцать четыре минуты тебя не покормили?
Себастьян засунул часы обратно в карман, оставив снаружи часть длинной цепочки. Он пристально всмотрелся в спину Сиэля, невольно вздрогнувшего от ощущения присутствия красной точки, поселившейся у него между лопаток, где Себастьян старательно прожигал дыру взглядом.
Улыбайся, Сиэль!
- Ты никогда не пробовал пройти собеседование в Скотланд-Ярде?
Можешь даже рассмеяться, ты все равно испортил все, что мог.
Себастьян… не смотри на меня так… пожалуйста…

Я думал, что взглядом невозможно убить, но, похоже, я ошибался.
- Почему ты не вернулся вовремя, Сиэль?
Меня достало! Скажи ему! Его голосом можно остужать коктейли в пляжных барах. Ты доигрался, Сиэль. Все что тебе осталось – это улыбаться.
- Я серьезно, давай поужинаем, Себ…
- Почему ты не вернулся вовремя, Сиэль?
Сиэль посмотрел на отражение Себастьяна. Глубоко вздохнув, он смочил пальцы под струей холодной воды, аккуратно пригладив волосы. Поправляя воротник бывшей когда-то белоснежной рубашки, он безразличным тоном бросил, пожав плечами:
- Я занимался сексом.
Себастьян, отвернувшись, прикрыл глаза.
- Я разогрею ужин.
- Да. Спасибо.

***

Мне не нужно спрашивать, чтобы знать наверняка. И я никогда не ошибаюсь. Я не верю в твои слова. Ты все лжешь, обманываешь меня, но для чего, Сиэль? Я тебе не друг, но и не враг. Хочешь, чтобы я купился на такую низкопробную ложь? Как глупо.
Когда ты вернулся домой, как только ты переступил порог, я уже все знал. И я не ошибаюсь.
Такой явный запах алкоголя, наполнивший комнату, как только ты вошел в нее мне уже все рассказал. У демонов чувства восприятия обострены до предела, как у какой-нибудь полицейской ищейки, но в твоем случае мне не нужно было быть ни демоном, ни ищейкой. Все очевидно, судя по твоему затуманившемуся взгляду, по выпущенной из шорт грязной рубашке, по стойкому запаху спиртного, витающему в воздухе.
Кто-то должен был все предотвратить.
Сексом, да? Тринадцатилетние дети не должны заниматься сексом.
Почему ты не позвала меня, когда это было нужно больше всего, ты, чертова связь? Или ты только и можешь, что грызть мою демоническую сущность, расположившись в грудной клетке?
Я стою в ванной рядом с этим сопляком и пытаюсь определить насколько его слова правдивы. Наша связь - эта маленькая дрянь замолкла, как только мальчишка переступил порог дома. Не представляю, как я буду выполнять свою работу, если связь и дальше будет такой никудышной.
Он слишком сильно действует на меня, и его слова действуют тоже слишком сильно.
Она слушается его, исключительно только его.
Он, стоя в чистой ванне, отделанной светлым кафелем, именно той ванне, где я впервые, о, нет, простите, где я единственный раз видел его обнаженным, бросает свои безразличные слова отражению в зеркале. Моему отражению. И связь подчиняется, она душит меня своими грязными лапами, перекрывая кислород, издеваясь надо мной так, как ей заблагорассудится.
В глазах темнеет, и появляется какое-то чувство, непонятное мне, но я могу определить его как «резкое».
Когда патрон, выпущенный из «Дезерт Игл», прошибает твое легкое с расстояния десяти метров, ты первые три секунды не чувствуешь боли. А потом накатывает это чувство. «Резкое». Будь я человеком, мне бы было больно, но я почти уверен, что это – не боль.
Не понимаю почему, но… я злюсь. О, нет, я просто в бешенстве.

Какой секс, Сиэль? Ты вообще понимаешь, что ты несешь? Кто тебя надоумил? Я знал, что твоя душа – настоящая шлюха, но не ожидал такого преподношения. Что ты сделал, черт подери?! Ты что-то задумал? Пытаешься провести меня?
Это - моя душа, это мой контракт, это моя обязанность. МОЯ. Моя работа – служить своему контрактеру. Выполнять его желания, удовлетворять его потребности. Ты слушаешь? Удовлетворять, ясно? Моя чертова работа!
Твоя связь вгрызается мне в глотку, твоя душа уже готова отдаться мне, но она в сосуде твоего тела. Ты понимаешь о чем я? Твое тело – приложение к душе, которая без пяти минут моя. Оно идет в комплекте с твоей душой. Так какого черта?!
Маленький, глупый сопляк, ты не можешь распоряжаться собой так, как тебе вздумается!
Мальчишка, этот щенок, да он просто запудрил мне мозги. Как это я сразу не заметил нож, торчащий из моей спины.
Когда первый приступ бешенства, вызванный его словами, его безразличным «занимался…» прошел, я подумал, а не послать ли все к чертям? Эти идиотские эмоции, отдающиеся болью в моем теле, которые я не понимаю, которые не хочу понимать. Мне просто необходимо, чтобы эта мразь прекратила пить из меня кровь. Это больно, между прочим.
Да и ты, Сиэль… Боюсь, я не готов идти на такие героические поступки ради тебя. Особенно, если я не смогу насладиться каким-нибудь приятным бонусом, например, твоей невинностью, пока буду ждать заключения контракта.
Так, Сиэль?
Не спрашивай, я просто чувствую… Чувствую, что ты был не с женщиной…
Ай! О, нежные сердечно-сосудистые ткани, распоротые твоими ногтями.
Ты доконаешь меня!
Я не должен терпеть эти издевательства ради какой-то проститутки, ради твоей души, грязной, порочной души… Не должен. Кормить не в меру прожорливую связь не моя работа, и я умываю руки. Предоставляю тебе возможность самому совершать свои ошибки. А я не должен. Да и теперь, без приятного бонуса это кажется совершенно бессмысленным. Мое сознание настойчиво твердит, что я буду полным идиотом, если останусь с этим мальчишкой после всего того, что он натворил.
Открою маленький секрет, возможно, я и демон, но мое чувство собственности сейчас бьет в колокола, требуя, чтобы мне вернули мою игрушку.
Сиэль должен понять свою ошибку, усвоить урок и получить причитающееся наказание. Зря он разозлил меня. Право слово, не стоило так легкомысленно отнимать у меня возможность надругаться над его невинностью первым. Он добился своего, я огорчен. Мне хотелось сделать ему приятный подарок до заключения контракта, а он совершил такую оплошность, и теперь все мои планы похабно разрушены.
Я еще немного побуду идиотом.

***

Сиэль силой запихивал в себя еду, надеясь, что вместе с кусочками пищи он проглотит ком, стоящий в горле. Себастьян скучающим взглядом уставился в телевизор, где показывали очередную телевикторину, изредка он лениво отвечал на вопросы ведущего шоу.
Сиэлю казалось, что во рту до сих пор ощущается вкус Гейла, и он жадно глотал чай, свирепо расправляясь с неприятным послевкусием, заливая его горячей жидкостью.

То, что он делал, то, что делал сейчас Сиэль, имело название - эмоциональный мазохист.
Он ничего не сказал Себастьяну, ни слова. Более того, он представил все во вполне благоприятном свете и теперь мог упиваться своей обидой и секретом, известным только ему, двоим братьям и, возможно, комнате с кислотными обоями, заваленной ретро барахлом. Он бережно лелеял свой секрет, обвиняя Себастьяна в бесчувственности, ведь юноша не утешал Сиэля, он не показывал жалости или сострадания, ему попросту было все равно. Внутренний голос благоразумно молчал, понимая, что ссылаться на неосведомленность Себастьяна по вине Сиэля сейчас бесполезно.
Сиэль ни в чем не считал себя виноватым.
Себастьян должен был догадаться, нет, он просто обязан был это сделать. В соответствии со сценарием, сочиненным Сиэлем, Себастьян должен был носиться вокруг мальчика, с полными ужаса глазами, сыпать проклятиями, кормя Сиэля мороженным с серебряной ложки, сетовать на несовершенство мира и, главное, Себастьян должен был поклясться отомстить. К его обязанностям так же было отнесено распотрошение брюшной полости обидчиков и формирование нового дизайна подвешиванием кишок на викторианской люстре.
Но Себастьян играл из рук вон плохо и вел себя совсем не по сценарию, который составил для него Сиэль. Это вынуждало мальчика издеваться над собой, говоря то, чего он не хотел, поступая против своей воли. Он пытался вызвать нужную реакцию, но не знал, каким способом следовало добиться ее.
Но Себастьян оставался безучастен, и Сиэль начинал злиться.
Мы будем играть по моим правилам, Себастьян, не иначе.
- Карфаген.
Себастьян вяло поднес к губам чашку кофе, беспристрастно посмотрев на Сиэля, сидящего по другую сторону стола.
- И откуда знаешь все.
Сиэль ехидно фыркнул, мрачно посмотрев в карие глаза, остававшиеся безучастными.
Себастьян демонстративно зевнул; вальяжно откинувшись назад, он пренебрежительно бросил:
- Я знаю больше, чем ты можешь себе представить.
- Да? Правда что ли? Так посвяти меня в свои глубокие знания, о, Эйнштейн.
Сиэль раздраженно уставился в телевизор, где добродушный ведущий сулил тысячу фунтов тому, кто дозвониться первый, и верно ответит на его идиотский вопрос.
- Ты можешь задавать мне любые вопросы, и я непременно дам на них ответ.
Себастьян лукаво улыбнулся, подавшись вперед, он положил руки на стол, протянув ладонь к Сиэлю.
Сердце мальчика ёкнуло, задыхаясь от нахлынувшего потока запутанных чувств; Сиэль, как ни в чем не бывало, положил ладонь поверх руки Себастьяна, осторожно сжав.
В голове шумело, старания вычленить из этого водопада слов хоть одну здравую мысль не увенчались успехом, и Сиэль, оставив беспомощные попытки, сконцентрировал внимание на тембре голоса, отодвинув осмысленность фраз на второй план.
- Да? И какова масса Земли?
Господи, ну и голос у него. Мерзкий, противный, раздражающий и совсем девчачий.
- Пять целых, девятьсот семьдесят три и шесть, умноженное на десять в двадцать четвертой степени.
Сиэль мягко водил ногтями вдоль пальцев Себастьяна и меньше всего на свете его сейчас интересовала масса Земли.
Он рассеяно кивнул, показывая, что согласен с теорией, озвученной Себастьяном. Он вообще был сейчас согласен со всем, что говорил Себастьян, даже если тот заявит, что на Марсе есть жизнь.
Руки Себастьяна были привычно холодные, и Сиэль сжал его пальцы в своей ладони, совсем как в первый вечер, когда они только познакомились.
- И откуда знаешь…
Сиэль глупо улыбался; подавшись вперед, он продвинул свою руку чуть дальше вперед, надеясь, что Себастьян поймет намек, но юноша только усмехнулся, продолжая изучающее смотреть на Сиэля, делая вид, что не замечает протянутой руки.
- Сиэль… Не мог бы ты подать мне аспирин?
Мальчик хмыкнул, кивнув на шкаф.
- Сам возьми. На третьей полке.
- Сиэль… Весь день, пока ты отсутствовал, я развлекал себя тем, что проводил уборку в доме, наводя порядок. Я совсем выбился из сил, не мог бы ты…?
Сиэль недовольно вздохнул, испытывая сожаления по поводу того, что сейчас придется разорвать их прикосновение. Мальчик послушно поднялся, подошел к шкафу за спиной Себастьяна. Порывшись на полке добрых пять минут, он, наконец, отыскал среди сотни лекарств баночку аспирина; подойдя к столу, Сиэль c удовлетворением поставил ее возле Себастьяна.
- Возьми.
Себастьян схватил его за руку, притягивая к себе, обнял за талию, сомкнув руки в замок на его тонкой пояснице.
- Взял.
Сиэль невольно улыбнулся, не думая, что делает, он положил руки на плечи Себастьяна, обвив их вокруг его шеи.

Мне кажется, я схожу с ума, и у меня есть для таких выводов веские основания. Мое сознание, все мои представления о мире людей, все мои предпочтения, проверенные веками, дружно собрались в кучу и с оскорбленным видом катапультировались, отдав мне честь в последний раз. Им не понравилось то, что я вытворяю. Честно сказать, мне и самому не нравится.
Между моих раздвинутых ног стоит тринадцатилетний мальчик, которого я властно обнимаю за тонкую талию, и я считаю, что это очень сексуально. Я действительно так думаю. Мальчик обнимает меня в ответ, его руки обвивают мою шею, и он стоит намного ближе, чем то расстояние, на котором я в силах владеть собой.
Что-то человеческое во мне, то желание, которое я собственноручно вырастил и выкормил, оно заставляет меня податься вперед, заставляет хотеть ощущения влажных губ на своих губах, но Сиэль проворно уворачивается, и его руки соскальзывают с моих плеч.
Я расстроен, когда он отходит от меня, забирая с собой все тепло, садясь по другую сторону стола, я чувствую себя так, словно от меня отодвинули прочь обогреватель в особенно холодную зиму.
Это все было по-хорошему, но объект моего внезапного вожделения не захотел играть по моим правилам. Именно поэтому я пожимаю плечами, вальяжно откидываюсь на спинку стула и бросаю, словно невзначай, безразличным голосом:
- Прости, не знал, что тебе это может быть неприятно. Я думал, ты взрослый.
С того момента, когда он стоял между моих ног, расстояние между нами значительно увеличилось, но мне уже плевать, я уже не могу не отпустить тормоза.
Этот щенок сидит напротив и безразлично улыбается, идиот, он хоть немного боится за свою сохранность? На его месте я бы сейчас стоял на коленях, между мной и крышкой кухонного стола.
- Взрослый. Или в твоем понимании быть взрослым – это бесцеремонно лезть целоваться?
Ты плохо кончишь с такими ударами под дых, я обещаю тебе.
Я громко смеюсь, едва не подавившись кофе, которое как раз поднес к губам. Наслаждаясь ужасом в твоих глазах, я безразлично говорю, манерно растягивая слова:
- Боже мой. Я так и знал, что не нужно было этого делать. Дети, они очень чувствительны. Слишком, так сказать, восприимчивы. Они слишком близко к сердцу принимают мелочи, ценность которых равна нулю, они постоянно воображают что-то там себе такое…невообразимое. Во всем ищут какой-то тайный подтекст. Чаще всего то, чего нет и в помине.
О, да. Вот так-то. Один – один.
Глаза Сиэля наполнены горечью, болью, в них плещется недоверие. Это оттого, что я назвал тебя ребенком, или…?
Моя тирада закончена, я насмешливо отпиваю кофе, а Сиэль, надо отдать ему должное, гордо встает из-за стола; не проронив ни слова, он выходит из комнаты.

***

Ну и чего ты добился? Преподносишь все свои слабости, разложенные в хронологическом порядке на позолоченной тарелке, прямо ему под нос. Угощайся, Себастьян.
Я точно знаю, кто ты. Ты – исчадье ада. Ты мой провалившийся эксперимент. Я в сотый раз повторяю, что куклы Ирэн не должны себя так вести. Мальчики Ирэн.
Ждешь ее? Скучаешь? Готов писать письма и выть от тоски, глядя на луну? Именно поэтому ты говоришь такие обидные слова мне? Чертов садист.
Да понял, понял я, что тебе плевать на меня, но не обязательно было бросать это в лицо. Мог бы подыграть. Особенно после того, как я появился на пороге дома родного в грязной рубашке, сбившейся глазной повязке и полурастегнутых брюках. Мог бы догадаться. Исчадье ада, по совместительству садист.
Теперь я чувствую себя полнейшим идиотом, круглым дураком, кретином в последней стадии шизофрении. Благодаря твоим усилиям.
Гейл, Алоис… Лихорадочная мысль, пульсирующая в глубине сознания, имя которой «Себастьян», помогала это пережить, вытерпеть, а теперь…
А теперь я взрослый. Опытный. И еще одна галочка к моему холодному блюду с животрепещущим названием «Месть».
Мне не больно и не обидно, когда я запираюсь в ванной и рассматриваю все эти синяки царапины, а между ног отчаянно саднит. Мне вообще никак. Я словно потерялся.
Может еще раз принять душ? Капли воды, скользящие по телу, не принесли облегчения. Я грязен изнутри, это естественно, что ты от меня отвернулся. Я бы и сам от себя отвернулся. Ах да, как я мог забыть, я же изначально понял не так все твои намеки.
«Чаще всего то, чего нет и в помине». Благодарю за понятное разъяснение.
И эти взгляды…словно острые ножи, на которые он тщательно нанизывает все мое существо. Словно шашлык какой-то. А я тебе, понимаешь, я же совсем не шашлык.
Я живой человек, а для тебя, для Гейла, для Алоиса, кукла. Для тебя - красивая шарнирная кукла, а для них двоих резиновая, ага.
От тебя одни проблемы, Себастьян.
Я не могу больше видеть тебя.
Вернулся бы ты в ад, тебя там заждались.

Сиэль обнимает себя руками, пытаясь унять раздирающую изнутри боль, залитую тоской и литром шотландского виски.

Глава восьмая

Себастьян оперся одной рукой на дверной косяк, загораживая собой проход в ванную.
- Сгинь.
Сиэль толкает юношу в грудь, но тот только усмехается в ответ на его старания, Cебастьян даже не пошатнулся.
- Так-так…
Он немного наклоняется, угрожающе нависая над Сиэлем.
Мальчик разочарованно вздохнул, тут же шустро шмыгнул в образовавшуюся прореху между дверным косяком и Себастьяном.
У молодости, безусловно, есть свои преимущества, например, скорость.
Ты просто еще не проснулся, Себастьян, успокойся, ты вовсе не теряешь навыки ловкости.

Себастьян, склонив голову набок, судорожно отпил кофе, пристально наблюдая за парой ног, быстро передвигающихся по кухне.
Это, вообще-то, не проблема, но бедра исчезают под белоснежной рубашкой, которую Сиэль по непонятным причинам называет ночной.
А рубашка - короткая. Непозволительно короткая для ночной. А по бокам - вообще не рубашка, а два разреза каких-то, и если Сиэль встанет боком, то вполне вероятно, что можно увидеть… Кофе, срочно еще кофе.

Нет, вы посмотрите на него. Золотая рыбка или дверная ручка и то разговорчивее.
А вообще-то, мне все равно, не хочу, чтобы вы думали, что я беседую с аквариумными рыбами или ручками.
Дети в нынешнее время чертовски соблазнительны. Когда они успели такими стать? Я начинаю понимать педофилов и даже сочувствую им. Только ради возможности похабно развести в стороны пару таких стройных ног стоит идти на преступление. Никакая угроза наказания не в силах остановить мужчину, когда в поле его зрения попадают бедра с белоснежной кожей, без единой родинки, просто как цельный кусок полотна высшего качества. А ты - художник, и без кисти и полотна ты просто не выживешь. Это как тело без души, ужасающая картина, поверьте мне, я в этом деле профи. Если отнять у художника его инструменты, он уже не жилец. Его собственные идеи, переполняющие уставшую голову, сведут его с ума.
Я – художник, я – творец, и рисовать на таком полотне я очень даже непрочь…
Мне кажется, полное отсутствие секса, присутствие воздержания и ног, торчащих из самой развратной ночной рубашки на земле, сводят меня с ума.

***

Я чувствую насмешку в каждом взгляде Себастьяна, даже когда стою к нему спиной, роясь на кухонных полках в поисках пропитания, а он сидит за столом, допивая третью кружку кофе. И взгляд Себастьяна не предвещает ничего хорошего, почему-то, когда он пялится на мои ноги, я начинаю чувствовать себя настоящей проституткой. Приходится ежеминутно одергивать рубашку, успокаивая чувство крайнего дискомфорта.

Вообще-то я хотел проломить ему башку кочергой, которая лежавшей подле камина, у которого мы сидели накануне вечером, именно там, где он делал мне непристойные предложения. Но потом мне стало очень жалко Себастьяна. Себастьяна и Ирэн. Кто бы мог подумать, что ее игрушка очень даже не прочь залезть в койку с первым повстречавшимся несовершеннолетним? Я не питаю никаких иллюзий на свой счет, думаю, за время его пребывания в Лондоне он бы уже не раз покувыркался с какой-нибудь симпатичной девицей, представься ему такая возможность. Например, с одной из тех, которые лучезарно улыбаются ему во время наших прогулок.
Но я-то не девица! Как он смеет соблазнять меня, Сиэля Фантомхайв?!
Я пожалел его, но это только пока. Я не забыл занести его в свой список «Отомстить в первую очередь». И каждый косой насмешливый взгляд в мою сторону только укрепляет его нынешние позиции.
Это ты шлюха, не я, Себастьян. И если бы ты только знал, насколько ошибочно твое мнение…
Нужно срочно что-то делать с его недвусмысленными взглядами. Мне весьма неуютно жить в одном доме с сексуальным маньяком. Тем более теперь…
Проломить ему башку сейчас, ну, или как альтернативный вариант – сообщить о его поведении тетке, что означает признать свое поражение, признать власть его слов над Сиэлем Фантомхайв, а это - исключено. Если я буду показывать свои обиды, он выйдет победителем из этой схватки, а я не могу этого допустить.
Нет.
Я вообще не думаю о тебе, Себастьян. О тебе и твоих словах. Они совершенно не причиняют боли моему сознанию, подсознанию, осознанию и всей грудной полости, в которой пока еще бьется мое сердце.
Нет-нет.
Сиэль Фантомхайв не по зубам какой-то пустоголовой игрушке Ирэн.
Мы все еще играем по моим правилам, просто план немного изменился.
Я не буду думать о тебе, нет-нет, твои слова совсем не причиняют мне боли.
***

Интересно, какое положение выберет для меня этот сопляк, когда мы заключим с ним контракт. Я столько раз проделывал этот трюк, что даже мысль о том, что мальчишка откажет мне, представляется смехотворной. Конечно, он отдастся мне. Приползет на коленях, трогательно сложит свои ручки в молитвенном жесте, посмотрит на меня, на свою последнюю надежду, на своего защитника, глазами, полными слез, будет упрашивать меня, чтобы я взял его…душу. Я уже слышу тоненький детский голосок: «Пожалуйста, Себастьян, пожалуйста, помоги мне. Помоги мне, не оставляй меня одного, я умоляю, Себастьян. Ты нужен мне, прошу…».
Я довольно улыбаюсь своим мыслям, предвкушая спектакль.
В ответ на его мольбы, я устало вздохну и благосклонно протяну, лениво качая ногой, свисающей с подлокотника моего трона: «Ну ладно, раз ты так просишь. Подползи ближе…».
А потом ему необходимо будет выбрать тип наших отношений. Ведь я могу быть кем угодно. Его наставником, его сюзереном, покровителем, содержателем, домохозяйкой (настоятельно не рекомендую этого делать, последствия - соответствующие), отцом, другом, слугой, безвольным рабом, равноправным любовником… Вариант любовника меня устраивает, даже очень. В конце концов, все, что мне нужно - это контракт с его душой и возможность беспрепятственно потягивать мальчишку в свободное время. Должна же быть какая-то компенсация за все мои труды.
За время своей так называемой жизни я побывал во всех вышеперечисленных амплуа. Чаще всего люди, заключая контракт, свысока смотрят на меня и с презрением бросают только: «Служи». Да, мой лорд.
Это - моя работа, я не имею права отказаться от унижения, на которое меня обрекают. Так вот, те кто заставлял меня быть прислугой, рабом или их игрушкой, просто законченные кретины.
Вы понимаете насколько нецелесообразно заставлять демона прислуживать вам? Слугу ада. Прислуживать, ага. Вам. Это просто пик идиотизма. Это самый опрометчивый поступок, который вы можете совершить.
Я ничего не забываю, и, если я недоволен своим господином, он об этом пожалеет. Потом я буду кромсать на куски всю его духовную сущность, потрошить его жизнь, истязать его душу так, как мне захочется. Так было с каждым и будет с вами, если рискнете заставить меня прислуживать моему владельцу.
А еще люди иногда хотят любви, это смешит меня больше всего. Женщины всегда хотят любви. Велят мне быть их мужем, женихом, защитником, желают, чтобы я любил их всю жизнь, до крышки гроба. И я, нацеливая все усилия только на то, чтобы не расхохотаться, чувственно отвечаю: «Да, моя леди».
Да, я буду любить вас. Да, я возьму вас в жены. Да, я похороню вас вот этими же руками, которыми одевал кольцо на безымянный палец, и закопаю с той же любовью поглубже в сырую землю, чтобы вы всегда оставались там, моя любовь. Они хотят заставить меня любить. Приказывают демону, чтобы тот влюбился в них. Я начинаю сомневаться в наличии интеллекта у женского пола.
Любовь и демоны – два взаимоисключающих понятия, идиотки! Мне приходиться в течение года дарить какой-нибудь дуре цветы, петь серенады под ее балконом, посыпать постель лепестками роз, регулярно ублажать свою госпожу. Ну, последний пункт мне, конечно, не доставляет особых проблем, ибо я всегда стараюсь выбирать красивых женщин. Так что все, что относится к спальне, я делаю мастерски, впрочем, как и все остальное. Последний год своей жизни моя хозяйка живет в любви, счастье и с регулярной половой жизнью.
Но год – это максимум. Я не собираюсь ждать,пока эта дрянь доживет до почтенных лет и получит инфаркт, поливая герань в нашем саду. Себастьян Михаэлис всегда готов сократить вашу жизнь, лет эдак на пятьдесят.
Не нужно так на меня смотреть, демоны всегда подпитывают себя вашей жизненной энергией. Я причина того, почему женщина умирает в тридцать лет с проседью в волосах. Я просто выпиваю из своего обеда все жизненные соки, и контракт выполнен.
Другое дело, когда мне говорят, что хотят ребенка. От меня. От демона. Ребенка хотят, ага. Получив такой приказ, я мысленно прибавляю еще метр земли над крышкой ее гроба. Очень смелая просьба, ведь я ненавижу детей. Но приказ есть приказ.
Была одна женщина, которой тоже захотелось подержать в руках плод «любви» нашей. Я это сделал. Я трахнул ее. А потом родился он, маленький Себастьянчик, по крайней мере, она его так называла.
А знаете, что она приказала потом? Понянчившись с малышом месяц, она приказала сделать его взрослым. После того, как прошел месяц, я мог смотреть на него, как на свое отражение в зеркале. Это был маленький Себастьянчик, моя точная копия, с одним отличием – у него был ее уродский нос и омерзительные голубые глаза.
Я все гадал, для чего она отдала такой приказ, а потом я понял. Она решила избавиться от меня, от демона, прописанного на постоянном месте жительства в преисподней, и остаться со своим Себастьянчиком, который бы трахал ее всю оставшуюся жизнь, и вполовину не так хорошо, как это делал я.
Думаю, излишне будет упоминать, что у нее ничего не вышло из этой сомнительной затеи. Миссия изначально была невыполнима. Я убил их обоих. Ее и эту крючконосую мразь с голубыми глазами, свою копию.
Каждый день я отрезал от них по кусочку так, чтобы они оставались в сознании, чтобы они были живы. Приходилось затыкать все щели в старом сарае, чтобы соседи не слышали этих воплей. Я выжег ее глаза, раздробил молотком коленные чашечки, вырезал губы, оставив кровавую брешь как подобие рта и распял на пентаграмме - моей метке, метке демона. Себастьянчика я заставлял ежедневно совокупляться с этим полутрупом, а сам наблюдал за процессом, сидя в кресле с попкорном. После этого я понял, что отлично выгляжу, когда занимаюсь сексом.
Так продолжалось около двух недель, после которых муки ада казались им приятным массажем. А потом я взял все эти ноги-руки-пальцы-глаза и отдал дворовым псинам.
В общем, не нужно злить меня, понимаете?

***

- Куда это ты собрался?
Сиэль мрачно надевал гольфы. Сидя на кровати, он бросил исподлобья презрительный взгляд на Себастьяна.
- Какой сегодня день?
- Что?
- Я сказал: «какой сегодня день»?
Сиэль стиснул зубы. Себастьян в очередной раз ударил в гонг, пробудив в нем гнев, который вот-вот готов был вырваться наружу.
- У тебя своеобразная манера разговора, Сиэль. Вторник.
- Угу.
Глаза Себастьяна округлились, а рука с лакированными черными ногтями стиснула ручку двери. Похоже, в своем неистовстве Сиэль был не одинок.
- Так куда ты собрался?
- В школу, идиот!
Сиэль резко потянул вверх гольф так, что ногти впились в тонкую ткань, деформируя трикотаж.
Себастьян поджал губы и, откинув со лба прядь волос, он криво улыбнулся.
- Я думал, у тебя вчера были УГЛУБЛЕННЫЕ занятия, а сегодня тебе не захочется никуда выходить. Видимо, я ошибался. Такое стремление к знаниям похвально.
Сиэль недовольно цокнул, застегивая пуговицы на новой рубашке.
Я бы не пошел, Себастьян, но остаться дома будет означать признать свое поражение.
- Вчера был весьма продуктивный день, ты прав. Я немного устал, но уже готов погрузиться в учебу с новыми силами.
- Будешь заниматься допоздна? Углубленно?
Сиэль рассеяно обвел взглядом комнату, высматривая достаточно тяжелый предмет, который при броске мог сбить с ног взрослого человека.

- Не знаю…
Себастьян странно дернулся, как будто хотел сделать шаг к Сиэлю, но остался на месте, резко замерев.
- Сиэль… может быть, - Себастьян сглотнул, натянуто улыбнувшись пристально наблюдавшему за ним мальчишке. Он протянул руку, достав из открытого ящика кода первую попавшуюся пару гольф. – Может быть, наденешь эти?
Себастьян протянул вперед руку, чтобы Сиэль мог разглядеть чудовищные гольфы, в какую-то мелкую сетку, которые показались тетушке Анжелине очаровательным приобретением.
Пока Сиэль лихорадочно соображал, как это безобразие оказалось в его шкафу, Себастьян подошел к кровати, уверенно обхватив его лодыжку для того, чтобы нацепить этот кошмар в сетку.
Сиэль заворожено наблюдал, как тонкие пальцы, снимают с его ноги строгие черные гольфы, скользя по оголенной коже, слегка оцарапывая ее ногтями. Под воздействием нежных пальцев Себастьяна осознание происходящего слабыми отголосками докатывалось до рассудка Сиэля.
Он стягивает с ноги укороченный чулок… Такие сейчас носят девочки, напяливая их с юбкой или шортами… Себастьян раздевает…
ЧТО?
Сиэль бессознательно толкнул Себастьяна ногой в грудь так, что тот не удержал равновесия и, чтобы не опрокинуться назад, Себастьян оперся на вовремя подставленную руку, бросая на Сиэля гневные взгляды.
Сиэль невольно поежился и, возвратив чулок на прежнее место, он раздраженно посмотрел на Себастьяна сверху вниз.
- Не собираюсь удовлетворять твои буйные фантазии, – облегченно выдохнув, Сиэль пригладил разметавшиеся вихры волос. – И прекрати пялиться на мои ноги, извращенец.
Себастьян оторопело открыл рот, позабыв о своих хваленых манерах. Сиэль поднялся с кровати и, галантно обходя расположившегося на полу юношу, он легко подцепил рюкзак, выйдя из комнаты.

Глава девятая

Плакал мой контракт. Плакал и горел в адском пламени.
И как же ты будешь выкручиваться, Себастьян, ты, безмозглый идиот? Я опускаю тот факт, что, разумеется, во всем виноват Сиэль, с ним я разберусь позже.
Я же предупреждал, что не стоит меня выводить из себя, да?
Срочно нужно что-то делать. У меня больше нет причин задерживаться в этом доме, и счет идет на секунды.
Давай, думай, Себастьян.
Я уже говорил, что я очень умный? Что я очень сообразительный? Что мне нет равных?
Так вот, забудьте. Я – идеальное оружие, но в руках хозяина. Тем более, последние лет пятьдесят я заключал контракты с какими-то идиотами, максимальные запросы которых составляли «Принеси-подай».
А сейчас приходится действовать самому, и после пяти порций крылышек это представляется мне мало возможным.
Мне нужен хозяин, нужен тот, кто бы управлял моими действиями, приказывал Себастьяну Михаэлису. Когда тебе отдают распоряжение, винтики в твоей голове начинают вертеться, шестеренки двигаются, и начинается игра. Игра моего хозяина, в которой я – всего лишь пешка. Но очень ценная пешка, значимая фигура на шахматной доске. По крайней мере, он так думает, мой хозяин. Победителем из любой партии выхожу я, потому что я – ферзь.
Но я не могу соображать в стрессовой ситуации без приказа, без контракта и с брюхом, набитым куриным мясом!
Почему я должен преодолевать какие-то немыслимые преграды из-за жалкой души?
Она того стоит, Сиэль? Твоя душа того стоит? Надеюсь, что да, потому что твое тело идет уцененным товаром.

Мы сидим в гостиной и пьем кофе, как на какой-нибудь картине французского художника.
Этого идиота, который придумал быстрорастворимый кофе, стоит посвятить в рыцари. Черная жижа помогает мне думать и одновременно не потерять нить разговора.
Эта…тетка…сейчас…Анжелина, точно. Анжелина несет какой-то бред о красоте Парижа.
Я даже забыл ее имя, меня ужасает собственная халатность. И чья это вина? Несносного мальчишки и только его. Виновен по всем статьям. Я сожру его душу, приправив чертовым острым соусом, я обещаю ему. И ни возвратов, ни депозитов.
Опять! Я опять утрачиваю нить беседы, думая о…
Себастьян, не думай о Сиэле, нельзя думать о Сиэле, не думай…

- Мы поспешили в аэропорт, пока этот ужасный буран не начался снова! Представляешь, Себастьян? Снег в мае!
- Вот как. Это действительно невероятно.
Я невероятен, Анжелина, я.
Тетка Сиэля глубоко вздыхает, поправляя рубиновую брошь на белоснежном жабо. У этой женщины определенно есть вкус. Я ловлю себя на мысли о том, что в очередной раз проклинаю собственную недальновидность.

Мог бы и ее выбрать, Себастьян, какая разница, кого соблазнять? Сейчас бы ты занимался сексом с красивой женщиной, а в соседней комнате, в уютной кроватке, дремала бы твоя заслуженная душа. Париж вздохнул бы с облегчением, а ты бы полноправно сидел у камина, попивая быстрорастворимый кофе, беседуя с красивой женщиной, одним глазом приглядывая за ее названым сыном. Правда, есть риск, что в этом случае Сиэль бы никогда не принял тебя, а сейчас все складывается довольно неплохо.
Ненависть, которая плещется в его глазах, не самый плохой вариант. Да?
Ненависть - очень сильное чувство, оно заставляет совершать необдуманные поступки. Сиэль откровенно признался, что не может любить тебя. Что ж, в таком случае кто-нибудь обязательно умрет.
Но он, возможно, ненавидит тебя. Ненависть из той же веселой семейки, в которой живут любовь, страсть, отчаяние. Такой веселый домашний пикник, смесь чувств, которые люди переживают острее всего. Я не могу испытывать ни одно из них, кроме, пожалуй, похоти. А ненависть или любовь – нет, это не для демона, тем более, если этот демон – бесчувственный сухарь Себастьян Михаэлис.
Нет, это не для меня.
В голову настойчиво лезут мысли, соревнуясь друг с другом в скорости, и каждая хочет первой достичь моего сознания, чтобы доказать, как безбожно я вру. Память любезно подкидывает смутные воспоминания, в которых я предстаю не в лучшем свете. Через мое сознание проходят смутные ощущения, но моя сущность заботливо пропускает через свой фильтр эмоции, недостойные демона. Но этого я не могу не помнить… Это - ржавый гвоздь, вбитый в мою собственную душу. Эти смутные воспоминания, даже спустя пару веков, готовы перерезать мне горло хирургическим скальпелем, выждав удобный момент.
Да помню я, помню! Хватит резать мои мозги, как нож масло!
Тогда была душа. Я уже не помню человека, который прилагался к ней, я вижу только его фантомные тени. Это было довольно забавно, сначала все начиналось, как веселая игра, а потом… Я сам не заметил, как угодил в мышеловку. Связь между нами, скрепленная контрактом, эти кандалы на моих руках, они поработили меня, пожирали изнутри. Я бы сказал, что связь уничтожала во мне все человеческое, если бы оно во мне было, но эта дрянь поступила гораздо хитрее. Она уничтожала во мне все демоническое. Такой небольшой геноцид моей сущности исчадья ада.
Я старательно убивал в себе все, чем одаривала меня его душа. Я спал с бесконечным множеством людей, пытаясь вывести из себя эту заразу, естественно, в свободное время, когда не выполнял приказы хозяина.
Но это как будто только больше распаляло мои чувства. Повсюду за хозяином. Я был его тенью. Стоило ему только произнести «Се…», и я уже стоял на пороге его спальни.
А он всегда был безжалостен ко всем окружающим, в том числе и ко мне. Я любовался его душой, его поступками, его сущностью, когда он отдавал однозначные приказы «Убей», «Уничтожь», «Спали все дотла». Я исполнял приказы, такие простые для меня, а сам всеми силами боролся с заразой, сидящей внутри.
Да, кажется, он был мужчиной, я плохо помню, возможно, я ошибаюсь.
Но в память навсегда врезалась наша интимная сцена, его слова…
Глубокая ночь, в воспоминаниях почему-то всплывает улица в каком-то грязном, нищем квартале. Он идет по каменной кладке, и в ночном воздухе раздается стук каблуков.
«Я приказываю…»
Я отвечаю, что мне не нужен для этого приказ. Говорю ему, что это он исполняет мое желание, что он мне служит. Удивительно, как я не получил после этого пулю в лоб. Было холодно, но ни он, ни я не замечали этого. Я слишком долго ждал. Я всегда думал, что когда-нибудь он попросит меня лечь вместе с ним в роскошную кровать, и здесь, в этой грязной подворотне, я настойчиво шептал, заглушая его стоны: «Неужели так ты хотел?». Он сказал мне просто заткнуться.
А потом я выполнил его желание, исполнил свою часть контракта, и осталось-то всего лишь получить свою награду. А я не смог.
«Чего ты медлишь, чудовище?».
А я не смог.
Я л…, ну вы поняли. В общем, я л… человека, а не его душу. И нужно было с этим что-то делать. А он не л…, совсем меня не л…
Мне нужен был весь он, целиком. Я хотел, чтобы он дальше отдавал приказы, чтобы унижал меня, показывал свое превосходство и снова, и снова доказывал, что я – пешка в его игре.
Совсем не л…
И я забрал эту тварь с собой в ад. Она долго кусалась и царапалась, но потом все же смирилась со своей участью. И мы играли уже на моем поле, а я все еще оставался пешкой.
Но человек не слишком-то приспособлен для жизни в аду. Прошло совсем немного времени, прежде чем он умер. Я не получил ни душу, ни тело, которое я с безразличием скинул в жерло вулкана после его смерти, за ненадобностью.
Кандалы наконец спали, и я стал свободен. Избавился от твари, сидящей внутри, и вздохнул полной грудью.
Я с легкостью избавился от своих воспоминаний, словно у меня была амнезия. Предал забвению все то время, что я провел с ним.
И теперь я даже не могу вспомнить его лица, его имени.
А я что говорил? Демоны не способны любить, увольте.
- …с Сиэлем, Себастьян?
- А?
Я резко поворачиваюсь к Анжелине, глаза которой нездорово блестят. Хм, что они подливают в свой кофе?
- Я спрашиваю: «Вы подружились с Сиэлем, Себастьян?»
Конечно, подружились, Анжи. До того, как он превратился в проститутку, участвовавшую в групповой оргии, мы были очень даже дружны.
- Ах, да. Он замечательный ребенок.
Анжелина со звоном поставила чашку на блюдечко, едва не промахнувшись. Она вперила в меня изумленный взгляд.
- Быть того не может! Себастьян… Он очень трудный ребенок!
Ты даже не представляешь насколько, Анжи.
- Серьезно? – делаю удивленное лицо и растягиваю губы в фирменной улыбке Себастьяна Михаэлиса. – Я не заметил. Мы сразу нашли общий язык.
- Ты просто чудо, Себастьян!
Красотка тепло улыбается, дружески подмигивая мне.
- Ох…Себастьян…
С правой стороны от меня возникают какие-то утробные звуки, и я поворачиваю голову.
- Как я устала, ты даже не представляешь!
- Но ведь перелет совсем недолгий.
Я скрежещу зубами, понимая, на что она намекает.
- Да, но это поездка меня так утомила…
Ирэн демонстративно зевает, не утруждая себя прикрыть рукой рот. Меня передергивает.
Ликвидировать. Уничтожить. Истребить.
Я бросаю взгляд на кочергу, заманчиво поблескивающую, озаряемую языками пламени. Я никогда не использовал таких грубых орудий, но если вы настаиваете…
Не знал, Ирэн, мой пропуск в этот дом, мой надежный козырь, постоянно подпитывающий мои силы, впоследствии станет таким препятствием. А ты должен был проявить должную осмотрительность, Себастьян. Что только могут натворить оголенные бедра.
Вздохнув, отвожу взгляд от кочерги и смотрю на свою самую большую проблему.
- Ирэн, если ты устала, может, ляжем спать пораньше?
О, как ты угадал, Себастьян?! А ты умеешь обращаться с женщинами! Не умеешь только общаться с тринадцат…в смысле, ты умеешь обращаться с женщинами, Себастьян. И достаточно.
Маслянистые глазки Ирэн блестят не хуже, чем покрытая лаком кочерга, стоящая возле камина. Рот приоткрывается в чувственном: «Да, Сссебастьян».
- Анжелина... Позволишь откланяться?

Я вхожу в гостевую комнату, прикрывая за собой дверь. Препятствие в виде назойливой кошелки уже распласталось на кровати. Очевидно, она попыталась придать своей позе некую сексуальность, если она вообще знает о существовании этого слова.
Это точка. Мое терпение не вечно. Мой предел. Я, кажется, просил не злить меня.
- Себастьян, ты не представляешь, как я скучала.
В ответ я только загадочно улыбаюсь, выключаю свет, так что комнату освещают только прикроватная лампа, стоящая на тумбочке. К моему огромному сожалению, я все еще отлично вижу Ирэн.
Я присаживаюсь на край кровать, продолжая вынужденно улыбаться.
- Можешь мне не верить, но таких красивых мужчин как ты, нет и в Париже.
- Я верю тебе.
Кладу руку на ее лодыжку, ласково поглаживая пальцами. Пальцы чувствуют чужое человеческое тепло, и это действует на меня, как афродизиак, я против воли начинаю поддаваться нашим маленьким шалостям. Кожа дряблая, но белоснежная и гладкая. Я веду пальцами вверх, продолжая соблазнительно улыбаться, но тут, взглянув в ее лицо, замечаю маслянистые глаза и слова, застывшие на пухлых губах. Очень, очень опасные слова…
- Я люблю тебя.
Пошла на хрен, безмозглая тварь! Что ты там себе вздумала?! Жирная старая кошелка, неужели ты действительно думаешь, что я могу, могу… Меня сейчас стошнит.
- Я тоже люблю тебя.
Как жаль, что меня тошнит именно этими словами. Улыбка Ирэн становится шире; кокетливо тряхнув головой, она откидывается на подушки, пальцем маня меня к себе. Я покорно ложусь рядом, опираясь на локоть, напустив на себя самый влюбленный вид, на который только способен.
- Ирэн… Я еще никому не говорил этих слов… Богом клянусь…- по-моему, улыбка выходит чересчур издевательской, но при словах о Боге и клятвах меня разбирает хохот, ничего не могу с собой поделать. – У нас ведь с тобой все не так, да? У нас все по-особенному? Просто…
Она внимательно слушает, ожидая моих дальнейших слов, а я выдерживаю театральную паузу. Три, два, один…
- Просто…Я…Я не знаю как быть…Я словно в тупике…Мы ведь познакомились совсем недавно, но я влюбился в тебя, как только увидел в тот самый вечер…
Когда я нашел Сиэля, и мне пришлось наступить на глотку собственной брезгливости.
- Я сразу подумал, что если бы эта женщина была моей, я бы стал самым счастливым человеком на земле… Но… Но ведь не все понимают нашу любовь… Эти ограниченные, духовно нищие люди, да что они знают о настоящей любви! Они думают, треплют своими злыми языками, всаживая ножи в мое влюбленное сердце, говорят, что ты мне не пара, что ты слишком…слишком взрослая, это причиняет мне столько боли, они душат меня, они запрещают моему сердцу любить тебя! Да как они смеют!
Себастьян, возьми на заметку, тебе стоит записаться в театральный кружок. Я придаю голосу дрожи и почти что всхлипываю.
- Должно пройти время… Когда они воочию убедятся, как сильна моя любовь…они…они поймут…и заплатят…за все свои грязные слова.
Я хватаю ее руки, наваливаясь сверху, а она словно в рот воды набрала и лежит как бревно, портя всю сцену. А губы приоткрыты, и я вижу отблески воды, то есть слюны, которую она испускает на мои актерские способности.
- Себастьян, но…
«Сссебастьян…», убью.
- Понимаешь, я…я не уверен, что ты готова к моей любви…ты…я просто не мог сказать раньше, я боялся. Боялся отказа и презрения в твоих глазах. Это бы разорвало мое сердце пополам. Но теперь…Когда ты знаешь…Ты уверена, что готова к моей любви? Ты должна быть готова! Ты даже представить не можешь, сколько я подарю ее тебе! На тебя свалится столько этой любви, что ты не сможешь устоять на ногах! Но, если ты откажешь мне…
Я провожу ногтем поперек ее шеи, очерчивая линию палача, и отвожу взгляд, ожидая ее ответа.
- Сссебастьян, я готова! Я люблю тебя! Пожалуйста, прошу, не оставляй меня!
Она вцепляется руками в мою шею и притягивает к себе. Я инстинктивно нахожу губами ее губы и целую. Ну, как целую. С отвращением пихаю язык в ее рот, думая о чем угодно, но только не о том, чем мне приходится заниматься. Черт, сейчас взгляд, наверное, опять остекленеет, так, что можно будет принять за умственно отсталого.
Ее руки скользят по моей спине, задирая жилетку, но я резко отстраняюсь, не давая раздевать себя.
- Я…не уверен. Пока что нам не стоит слишком открыто демонстрировать свои отношения. Я хочу насладиться этим, хочу предотвратить лавину боли, которую ты можешь мне причинить…
Да просто сердечный приступ будет, ага. Мне становится скучно, ужасно скучно. Я закусываю губу, чтобы подавить чудовищный зевок и отвожу глаза в сторону. И как это я уже оказался между ее ног? Надо же…
- Давай еще немного побудем в доме Фантомхайв…а потом, если ты будешь согласна принять мою любовь…мы уедем отсюда, уедем вместе. И будем жить только вдвоем, но только первое время! – я тепло смеюсь, ненавязчиво гладя пальцами ее бедра. – А потом у нас будут дети, я очень хочу детей.
Я серьезно смотрю на нее, а внутри разбирает хохот. И что за дура.
Ее глаза округляются, она напряженно смотрит на меня и до крови кусает свои губы. Черт, прекрати это делать, мне же потом еще слизывать кровь.
- Анжелина с радостью примет нас. Но, Себастьян… Ты же знаешь, что я очень занятая женщина… Вообще-то я хотела уехать отсюда уже завтра и забрать тебя с собой…
Завтра ты уедешь отсюда только вперед ногами, и то не через один труп, дорогуша.
- А еще здесь Сиэль… Он же еще только ребенок… Себастьян, мы не можем остаться здесь! Прошу тебя, давай уедем в мой дом, прошу…
Я отрицательно качаю головой, давая понять, что не намерен никуда ехать.
- Я не уверен в тебе, Ирэн. А твоя поездка в Париж… Знала бы ты, как меня разбирала ревность, ведь ты верно сказала, ты действительно очень занята, вокруг тебя много мужчин, все хотят быть удостоены твоим вниманием.
- О чем ты говоришь, Себастьян! Я…я люблю тебя!
Мне очень хочется кого-нибудь ударить. Ее глаза наполняются слезами, и она нервно заламывает руки.
- Я докажу тебе, что хочу быть только с тобой.
- Мне нужно время, Ирэн…
- Я дам тебе столько этого времени, сколько потребуется! – она твердо кивает в подтверждение своих слов. – Ты останешься в доме Фантомхайв, я спрошу у Анжелины разрешение. Думаю, она согласится, ведь ты так хорошо поладил с Сиэлем. А как изумительно ты готовишь! Это настоящий подарок для одинокой женщины и ее названого сына! А я отправлюсь в свой особняк, и у тебя будет время, Себастьян! Я докажу, что готова к твоей любви, что достойна ее.
Б-и-н-г-о. Все женщины одинаковые, все женщины очень глупые. Себастьян, ради всего святого, сотри эту улыбку со своего лица. Не получается? Тогда прикинься, что ты радуешься вашему ближайшему совместному будущему. Вот тебе немного форы для заключения контракта.
- Я не хочу расставаться с тобой, но я не выдержу той боли, которую ты можешь причинить мне. А вдруг тебе не понравится жить со мной? Вдруг, я разочарую тебя?
Ирэн насупилась, взмахнув рукой, как будто старалась отогнать мои слова от себя, чтобы они не добрались до ее слуховых рецепторов.
- Не говори глупостей! Мой мальчик, мы будем так счастливы, ты даже представить себе не можешь.
Бла-бла-бла.
Она, видимо, в порыве страсти, притягивает меня к себе, жадно целуя. Я не сопротивляюсь, она сегодня была хорошей девочкой, она заслужила.
Ловкие руки спешно расстегивают пуговицы на моей жилетке, я снимаю ее и откидываю на пол, продолжая целовать хорошую девочку.
Оторвавшись от нее, я замечаю туманный взгляд.
- Я хочу тебя. Пусть это будет как в наш первый раз.
Через силу мне удается выдавить из себя улыбку и забыться. Просто забыться в этих стонах, запутаться в ворохах одежды, пышных кружевах, шелковых простынях, утонуть в чужом тепле и страстных поцелуях. Не думать ни о чем, просто повторять движения, отработанные веками. Нежно покрывать поцелуями шею, шептать о бесконечной любви, топить эту женщину в мастерски исполненных ласках. Раздвинуть ноги, аккуратно улечься между них, выдавливать из себя фальшивые стоны при каждом якобы особенно приятном толчке, восхвалять мнимую узость и тесноту.
Себастьян Михаэлис трахается лучше всех.
Просто забыться, чтобы никогда не вспомнить.

Сиэль просыпается от дробного постукивания, доносящегося из глубины дома. Себастьян наверняка опять что-то натворил и стонет о несправедливости жизни, проклиная свое обжорство.
Подло улыбаясь, Сиэль потягивается на кровати, немного скованно из-за мешающей одежды. Он так и не снял ее, думая, что приляжет только на часок, чтобы подремать. Тряхнув головой, мальчик попытался избавиться от ощущения прострации, которое бывает каждый раз, когда его резко вырывают из объятий сна.
Нужно встать, пройти в его комнату и всыпать ему по первое число за то, что его стенания мешают спать капризному Сиэлю. Думаю, ему будет очень приятно узнать, что он конченный кретин, получить пару тычков по вздувшемуся животу и прослушать лекцию о вкусной и полезной пище. Это определенно добавит ему уверенности в себе.
Сиэлю понравилась перспектива выступить в роли негодяя, он протер глаза, широко зевнув, и резко сел на кровати. Голова тут же взорвалась острой болью, извечной спутницей сна в неположенное время. Мальчик подождал, пока боль поутихнет и он сможет воспринимать окружающую действительность адекватно, а не сквозь пелену сна.
Небо за окном затянуло свинцовыми тучами, поглотившими звезды. Наверняка будет гроза. А синоптики обещали чудесную безоблачную ночь, тупицы. Эти люди не способны предсказать даже составляющие своего завтрака, куда уж им до погоды. Хотя весь день на небе не было ни облачка, странно. Но если ливень станет еще одним поводом для стенаний Себастьяна, то пускай льет как из ведра.
Чертыхнувшись, Сиэль поднялся с кровати, прислушиваясь к слабым раскатам грома. Босые ноги утопали в приятной мягкости ковра. Он неслышно выскользнул в темный коридор, где мальчику в очередной раз начало казаться, что его вот-вот кто-то схватит, обхватив поперек талии, закроет рот грязной ладонью, а пока он будет барахтаться в руках обидчика, стараясь причинить ему как можно больше неудобств, к лицу поднесут тряпку, смоченную хлороформом. Оглядываясь через плечо, стараясь одновременно рассмотреть что-то в непроглядной тьме и избежать столкновения с ближайшим косяком, Сиэль чуть ли не бегом бросился к гостевой комнате. Перед дверью он остановился, переведя дыхание, Сиэль машинально начал приглаживать растрепанные волосы, лихорадочно соображая. Шикнув на самого себя, он раздраженно тряхнул головой, придавая прическе более небрежный вид.
Сиэль резко дернул ручку, распахивая дверь, его жизнерадостное «Бу!» застыло на приоткрытых в изумлении губах.
Себастьян резко повернул голову на звук открывшейся двери.
«Что за маскарад ты тут устроил?» - хотел завопить Сиэль, но его взгляд упал на женщину, вцепившуюся в спинку кровати. Женщина извивалась и жалобно стонала, когда Себастьян кусал ее шею длинными клыками, белеющими в приоткрытой ротовой полости. Из аккуратных маленьких ранок, рассыпанных по всей шее и плечам, слабо сочилась кровь, которую Себастьян педантично вылизывал. Его глаза были наполнены кровью Ирэн. Вперемешку с полыхающим пламенем они ярко горели в приглушенном свете торшера так, что любые «Звездные войны» обзавидовались бы таким спецэффектам.
На губах Себастьяна Сиэль прочел свое имя, произнесенное в немом крике, юноша быстро схватил одеяло, укрывшись им с головой.
Ирэн коротко вскрикнула, успев заметить мальчика, стоящего в дверном проеме, прежде чем ее погребли под огромным одеялом.
Сиэль как будто наблюдал за собою со стороны. Вежливо вернув челюсть в надлежащее ей положение, он попятился назад, деликатно прикрыв за собой дверь гостевой комнаты.
Ну, и как оно?

***

Нет. Нет-нет-нет. Сиэль, какого черта ты не спишь?! Маленькие мальчики должны спать в столь поздний час, я кому говорю! Это провал. Фиаско. Мне конец. Тогда, когда я уже был на финишной прямой, кому-то обязательно нужно было все испортить! Все мои старания рухнули, как карточный домик, под потоком ветра, который ворвался в спальню в тот момент, когда Сиэль распахнул дверь. Такого искреннего недоумения мне еще никогда не доводилось видеть.
Недоумение и непонимание…
Больше никаких эмоций эта маленькая пикантная сцена у мальчишки не вызвала. А разве должна была?
Знаете, это кажется смешным, но мне даже было немного стыдно. Это мне-то, Себастьяну Михаэлису!
Мне нужно найти его, поговорить, изви…найти его, в общем, нужно.
В первую секунду я хотел скатиться с Ирэн, чтобы броситься вслед за мальчишкой. Мне даже было плевать на свою наготу. Я бы припечатал паршивца к стенке и нанес бы ему тяжкие телесные повреждения в отместку за его непослушание и мое безрассудство. Наверняка мой стыд был спровоцирован его поведением, других причин моей безалаберности быть не могло. Некоторые люди запирают дверь, Себастьян. А некоторые идиоты бегают по дому нагишом в поисках мальчишки.
Мне это надоело. Я и так слишком долго тянул с контрактом.
Сиэль, ты же уже большой мальчик, да? Я надеюсь, этот маленький инцидент не станет препятствием в наших взаимоотношениях? Мы ведь уже большие, да, Сиэль?
Ну, и как оно?
А ты думал, что я тут заботливой мамочкой устроился? Рассчитывал, что я буду подавать на завтрак французские тосты и гладить тебя по головке за примерное поведение? Так вот, господин Фантомхайв, у меня для вас сообщение: я очень голоден.
Я долго тянул с контрактом и теперь вижу, что это вылилось в фатальную ошибку. Пора покончить с этим. Покончить с нашими идиотскими взаимоотношениями и уже определить наше положение. Ты – хозяин, ты – босс, а я – так, на побегушках, подчиняюсь тебе. На самом-то деле все, конечно, не так, но тебе об этом знать не обязательно.
Голодный демон не самый лучший партнер.
Демону нужно кушать душки, ему нужно расти большим и сильным.
Это связь меня доконала. Она поливает мое сердце острым соусом, пожирая его на обед каждый раз, когда тебе что-то не нравится. Когда тебя что-то не устраивает. Когда тебе причиняют боль. Она подчиняется только Сиэлю Фантомхайв, а я тоже хочу иметь какие- то депозиты с похабного использования моей грудной клетки. Мне надоели острые когти, ножи, гвозди и какие-то еще там причиндалы, которые связь, эта несносная дрянь, с готовностью всаживает мне в сердце.
Я скатываюсь с Ирэн, бормоча невнятное: «Нужно его успокоить…Скоро вернусь…».
Кое-как надеваю на себя ночную рубашку и твердой поступью выхожу в коридор, намереваясь разъяснить наглецу истинное положение вещей.
Как и ожидалось, дверь заперта изнутри. Но чего стоит замок против Себастьяна Михаэлиса, которому очень уж хочется поговорить. Дверь распахивается передо мной, словно здесь был арочный проем, словно такой смешной преграды здесь и в помине не было.
Мальчишка стоит у окна, за которым сверкают молнии и грохочет гром, ой, простите, у меня было плохое настроение, я больше так не буду. Щенок даже не оборачивается на звук вероломного вторжения в его личные покои. Я закрываю за собой дверь, опустив глаза в пол. Плохой способ заключения контракта, Себастьян, совсем плохой.
Сиэль с громким свистом выдыхает, и гробовую тишину разрезают слова, которые я меньше всего хочу сейчас слышать. У него дрожащий голос, а слова, падающие в темноту, обидные, черт, они очень обидные …
- Кто ты вообще такой, Себастьян?

Спокойствие и рациональность – лучшие друзья Сиэля Фантомхайва, даже когда он продал душу демону, только для того, чтобы не обидеть исчадье ада. Спокойствие, рациональность и пузырек транквилизаторов на средней полке аптечного шкафчика.
Он не думал, что его месть будет такой скорой, но такой шанс упускать просто нельзя, иначе, он недостоин носить фамилию Фантомхайв.
Так вот чего хотелось Себастьяну. Разумеется. А Сиэль уже было начал думать, что Себастьян хочет от него чего-то особенного. Честно говоря, он начал думать так между тем моментом, когда к нему завалились в комнату с извинениями, и тем моментом, когда его влажные бедра любезно вытирал своей собственной рубашкой демон. Но, как оказалось, – показалось.
Так вот в чем дело, Себастьян. В душу ты мою влюблен. Влюблен настолько, что готов был переступить через собственную брезгливость, раз за разом ложась в постель с одной отвратительной старухой, настолько, что готов был продать собственное тело хозяину этой души, лишь бы заполучить то, чего ты так жаждешь.
Как выяснилось, у демонов очень опасные желания, во имя исполнения которых они легко могут переступать через свою и чужую гордость. Им плевать на чужую боль, важен лишь благоприятный для них результат. Не стыдясь любых методов, да, Себастьян?
А я выступаю средством исполнения твоих желаний. Не знаю, числюсь ли я в ряду бонусов и приятных дополнений или я просто еще один человек, которого надо ублажить для достижения цели.
Ну, и как оно?
Каково тебе, Сиэль? Когда тебя обманули два раза кряду? Все было большим розыгрышем, а ты что подумал? Ну, ты же не надеялся, что с тобой будут честны, а, Сиэль? Честных людей не бывает, а уж честных демонов и подавно. Ты чертовски популярен, Сиэль, всем от тебя что-то нужно. Молодец, так держать. О, нет, твое существование совсем не жалкая пародия на жизнь, ты, тупой идиот! Совсем нет! Поэтому, будь добр, используй уже это чудовище по назначению, пока оно не использовало тебя, как расходный материал, договорились? Будь умным мальчиком, Сиэль, я на тебя надеюсь.

- Пойдешь к себе?
Сиэль мягко толкает в плечо Себастьяна, но тот упорно притворяется, что уже спит, изображая громкое сопение. Мальчик растеряно оглядывает развороченные простыни, стараясь как-то накрыться этими перекрученными лоскутами одеяла.
- Ну ладно…

Уже давно за полночь, все обитатели жилища спят, и в доме царит полнейшая тишина.
Ну, почти все.
Дверь в комнату тихонько приоткрывается, и в образовавшийся проем всовывается голова не в меру любопытной женщины, заглядывающей в комнату. Благодаря лунному свету, льющемуся через окно, можно различить два силуэта, которые тесно прижимаются друг к другу, лежа на боку, потому что маленькая односпальная кровать не позволяет принять более свободные позы. Женщина видит спящего мужчину, недовольно скрестившего руки на груди, а рядом – копирующего позу мужчины лежащего мальчика, которому пришлось немало изощриться, чтобы сохранить дистанцию между собой и своим невольным сожителем. Мальчишка лежит на самом краю кровати, и если он вздумает перевернуться на спину, то обязательно свалится на пол вслед за свисающим с кровати краем одеяла. Ноги этих двоих накрыты оставшейся на кровати частью одеяла, и любопытная женщина при всем своем желании не может видеть миниатюрную ножку, аккуратно зажатую между бедер мужчины. Это позволяет женщине вздохнуть с облегчением и счастливо улыбнуться, тихо закрывая за собой дверь.

***

- Нет, ну ты видел?
Алоис демонстративно закатывает глаза, выдавливая на ладонь слишком много геля для укладки. Достал. Ты достал, Гейл.
- Конечно, видел, мы уже тысячу раз говорили об этом.
- Да…Но…Нет, ну ты видел?
Гейл недоволен, что его словам уделяется так мало внимания, и всеми силами пытается привлечь внимание брата.
- Я так и знал, так и знал…- сокрушенно повторяет он, словно эксперимент, на который он потратил половину своей никчемной жизни, с треском провалился.
Алоис продолжает баловать свои волосы любимой укладкой, старательно расчесывая светлые пряди, а затем превращая эту прилизанную копну в творческий беспорядок при помощи геля.
- Да неужели тебе все равно?! Алоис!
Гейл возмущенно оглядел близлежащие предметы, достаточно тяжелые для успешного запуска в голову его нерадивого брата.
- Нет, конечно. Я ревную. Жутко ревную.
Алоис кивнул своему отражению. Оставшись доволен результатом, он повернулся к Гейлу как раз вовремя, чтобы заметить летящую в него энциклопедию, обещающую рассказать «Все о жизни животных» на тысяче страниц. Алоис ловко увернулся от фолианта, метившего ему в голову, демонстративно отряхнул рубашку, и, скрестив ноги, он высокомерно посмотрел на брата.
- Что за бред ты несешь, сестричка?
Гейл смотрел на него исподлобья, лениво развалившись на брюхе, почтив изувеченный старый диван своим присутствием. Алоис пожал плечами, дергая изящный бантик, украшавший длинный чулок. Алоису нравились изящные вещи, которые любезно предоставлял ему гардероб матери в ее отсутствие. А так как отсутствовала она практически всегда и наверняка уже позабыла, что у нее имелись длинные чулки, украшенные кокетливыми бантами, Алоис считал эти вещи своими. Так же, как и моральную компенсацию за паршивую мать, он позаимствовал высокие сапоги, зашнурованные бордовой лентой, концы которой также можно было завязать в очаровательный бант. Спасибо, мамочка.
- Как что, Сиэль такой милень…
Алоис не успевает вовремя вскочить со стула, и тяжелая пепельница врезается ему в колено, любезно осыпая окурками чулки. Мальчик гневно смотрит на брата. Тщетно пытаясь отряхнуться, он размазывает пепел по чулкам, вбивая крупицы глубже в тонкую ткань.
- Гейл, черт подери!
- А ты прекрати пороть чепуху, кретин!
- Что, тоже ревность заела?
- Заткнись!
- Я просто не понимаю, ну неужели ты не осознаешь, что…
- Что?!
Алоис растеряно уселся обратно на стул, ногой отшвыривая от себя окурки, выпавшие из пепельницы. Он задумчиво посмотрел в темные глаза Гейла.
- Ну…Я думаю, что этот тип…То есть, я хочу сказать, Сиэль не сам…
- Но он же позволил ему целовать себя, – резонно заметил Гейл, жестом прося вернуть пепельницу на ее законное место возле дивана. – Думаешь, он настоящий гомосек?
Алоис пожал плечами, ногой толкнув пепельницу, которая, проехавшись по протертому ковру, остановилась около дивана. Алоис потер виски пальцами, устало наблюдая, как Гейл бережно укрывает ладонями огонек зажигалки, поднося его к сигарете, зажатой между зубами.
- Тот парень или Сиэль?
Гейл неопределенно качает головой, переворачиваясь на живот, морщась от жалобного скрипа дивана, сопровождающего его каждое движение.
- После тебя Сиэль точно стал таким.
Алоис усмехается, он поднимается со стула, придвигая предмет меблировки ближе к развалившемуся дивану. Покинув поле окурков, он ставит стул прямо за подлокотником, на котором лежит голова Гейла.
- Расскажите доктору Фрейду, что вас тревожит.
- Доктор, меня тревожит то, что мой брат - идиот и латентный гомосексуалист.
Гейл откидывает голову, чтобы разглядеть Алоиса. Даже вверх тормашками он замечает, как округлились голубые глаза брата.
- Господин пациент, я бы никогда не подумал, что вы в состоянии произнести целых два длинных слова подряд! Я вижу, мое лечение имеет успех! Хотите поговорить об этом?
- Отвали, сестричка.
- Вот так уже лучше.
Алоис улыбается, глядя на задумчиво курящего Гейла; откинувшись на спинку стула, он осторожно произносит:
- Ты и сам был не прочь. Это неважно, кто из нас…
- Нет важно! Это ты захотел быть между ног. Я тебя предупреждал. Я не понимаю тебя Алоис, и я не хотел учувствовать в этой гомосексуальной оргии. Да, я не хотел, чтобы ты трахал его в задницу, черт подери!
Гейл в порыве гнева хлопает кулаком по дивану, который тут же подает признаки жизни, жалобно скрипя.
- Да какая разница…
- Есть разница, есть, твою мать, разница!
- Ты поднимаешь слишком много шума из-за этого.
Алоис отстраненно смотрит на взбесившегося брата, остервенело сминающего окурок в пепельнице.
- Ты же сам хотел проучить его.
- Не сваливай все на меня! Я просто…ну…
- Что ну?
Гейл закрывает лицо руками и, перевернувшись обратно на живот, он неуверенно дергает ленты на чулках Алоиса.
- Он же был с тем парнем, в машине. Я подумал, что было бы забавно…ну, ты понимаешь, проучить его, когда раскрылся такой интимный секрет малышки Сиэля, грех было не воспользоваться. Показать ему, что его ждет за всеми этими поцелуйчиками в машине. Тем более, Сиэль – абсолютно беспомощная потаскуха. Я не мог лишить себя удовольствия вернуть его любовнику подпорченный товар.
Гейл пожал плечами, развлекая себя завязыванием-развязыванием лент на чулках брата.
- Зачем ты вообще их носишь? Как девочка.
- Я сотню раз тебе говорил, что раньше было в порядке вещей, когда мужчины носили длинные чулки и подтяжки.
- А еще кружевные панталоны и теплые колготки. Тебе понравилось с мальчиком?
- Гейл!
Алоис грозно посмотрел на брата, скинув его руку со своего бедра.
- О, я обидел нашу диву. Простите мадам.
Он схватил руку Алоиса, демонстративно поднеся ее к губам, в попытке замолить свои грехи поцелуями.
- Прекрати слюнявить!
Алоис вырвал кисть, раздраженно скрестив руки на груди. Гейл громко рассмеялся при виде насупленного брата и поднял бровь, игриво смотря на Алоиса.
- Я серьезно, каково было с Сиэлем Фантомхайв? Тебе было хорошо, милый?
Гейл изобразил крайнюю озабоченность, а Алоис только недовольно шикнул на весь цирк, разворачивающийся перед его глазами.
- Я предупреждаю тебя, сестричка, если я еще раз замечу, как ты лезешь с поцелуями к мальчикам, я прославлю тебя как гея-педофила на весь Лондон. Неприятно видеть, как твой брат пачкается о каждую шлюху в своей неопытной жизни.
Гейл участливо подмигнул и, сев на диване, он потянулся, разминая затекшие мышцы. Протянув руку, он скользнул пальцем по щеке Алоиса, гладя подушечками мраморную кожу. Алоис закусил губу, стараясь сдержать слова, рвущиеся наружу, но, не устояв, брякнул, заранее подготавливая самый невинный взгляд в своем арсенале.
- А вдруг Сиэль не шлюха?
Гейл лукаво улыбнулся, откинув со лба длинную челку.
- После того, что было между ним и моей сестричкой, об этом не может идти и речи. Успокойся, Ал, а то мне начинает казаться, что ты защищаешь нашу маленькую пташку, которая готова отдаться первому попавшемуся мужику в машине своей тетки. Нет, ну ты его видел? – Гейл опять завел любимую песню, потрясенно качая головой. – Он же старше его лет на десять.
Алоис равнодушно пожал плечами, погружаясь в собственные мысли.

Я невольно улыбаюсь, получается как-то заискивающе, а Сиэль даже не краснеет при упоминании интимной стороны наших отношений.
- Но тебе все равно нужно ходить в школу, кроме того…
- Себастьян, – Сиэль раздраженно захлопывает книгу и хмуро смотрит на меня. – Я всегда ненавидел школу и, уж конечно, не собираюсь тратить в этом заведении последние дни своей жизни.
- Ненавидел? – я изящно выгибаю бровь, пока моя рука, пустившись в самоуправство, стягивает гетры с тоненькой лодыжки. – Это потому, что ты всегда был изгоем.
Мальчик одергивает ногу, поджимая губы. Я бросаю тоскливый взгляд на женственную лодыжку, продолжая ласкать ее глазами.
- Нормальному человеку трудно не стать изгоем, когда вокруг кучка идиотов. Наши интересы различаются диаметрально. Тамошних остолопов интересует дешевое пойло, насилие и, пожалуй, насилие. Все еще уверен в пользе моего пребывания там? Хочешь, чтобы я нашел общий язык со своими сверстниками? О, ребята, я просто чудесно провел выходные! Мой друг не хотел меня утром выпускать из постели, но мне все же удалось выкарабкаться из-под его тяжелого тела, предварительно вынув из себя чл…
- Господин, не желаете ли чаю?
Я повышаю голос настолько, что при наличии еще одной октавы можно посчитать, что я кричу.
Сиэль предупредительно фыркает, мотая головой.
- В общем, разные у нас интересы, Себастьян.
- А издеваются они над тобой тоже из-за непохожести вкусов?
В его взгляде проскользнуло удивление, быстро сменившееся раздражением. Сиэль отвел глаза, делая вид, что его страшно заинтересовали деревянные плинтуса.
Мне так нравится доводить его, это доставляет мне несоизмеримое ни с чем удовольствие. Я могу часами говорить ему исключительно те вещи, которые он не желал бы слышать, а потом весь вечер угождать ему, ища примирения. Для меня это, как веселая игра, хотя начал ее он. Сиэль всячески пытался показать, какой он охрененно взрослый, применяя грязную тактику унижения и постоянного напоминания мне о моей истинной сущности, моей ничтожности для человечества. Он постоянно твердит, что не желает меня видеть, что без меня был бы намного счастливее, он говорит об этом настолько часто, что я начинаю сомневаться в правдивости этих слов, несмотря на всю уверенность, с которой они произносятся. А потом я начал отвечать ему тем же, и мы начали раскачивать эти качели. Я угодливо напоминаю ему, что он всего лишь слабый ребенок, низкопробный любовник с третьесортной оскверненной душой. Сиэль выражает свои сомнения в моих умственных способностях, утверждая, что я продажная тварь, если кидаюсь на такую падаль, по моим же словам. А потом, я уже не в силах спорить с его доводами, меня разбирает смех, а каждый сантиметр моего тела пропитан нежностью к этому отвратительному ребенку, качели замирают и теперь все, что требуется, - это одному из нас очень тихо проскользнуть в комнату другого, когда Анжелина ложится спать. Это точно что-то мне напоминает…
Каждый раз, когда наша игра на грани фола, разум констатирует, что я успешно схожу с ума, и я чувствую себя соучастником какого-нибудь особо тяжкого преступления против своей же природы.
Но сегодня Сиэль, похоже, не хочет играть, и я прекращаю паясничать.
- Сиэль.
Мой голос немного охрип, мальчишка поворачивается ко мне, прожигая меня ненавидящим взглядом.
- Что еще?
Я выжидающе смотрю, знаю, мне не нужно говорить, он и так все поймет, мы уже практиковали такое общение. Я читать мысли не умею, а вот он…
- Они просто ублюдки, – Сиэль тяжело вздыхает, отвечая на не озвученный вопрос. – Но я привык к такому обращению и не собираюсь ныть, если ты этого ожидаешь. Кто-то должен быть жертвой, так что в том, что изгоем стал я, нет ничего удивительного.
Он буднично пожимает плечами, а я легко касаюсь его руки, лежащей на животе, напоминая, что я всегда буду со своим хозяином.
- Они часто избивали тебя?
- Ты же знаешь, зачем спрашиваешь?
- Нет. Мне известен только факт наличия.
- Откуда мне знать, или я, по-твоему, состою в клубе любителей пыток?
Он язвит и пытается одернуть руку, но я настойчиво удерживаю его запястье. Он смотрит на руку, взгляд скользит по моим пальцам, и, похоже, вид кольца на одном из них отрезвляет.
- Думаю, регулярно. Они ждали меня после школы, чтобы поиздеваться и отобрать карманные деньги, ну, иногда заставляли что-нибудь сделать. Например, могли отвести в строящийся за школой многоэтажный дом, приказать раздеться и голым прогуляться по этажам. Зимой. Или заставить съесть меня какого-нибудь пойманного паука или жука. У них богатая фантазия.
Я невольно морщусь, а наша связь, чувствуя боль моего господина, зажимает в тиски мою грудную клетку так, что не продохнуть. Она в очередной раз передает мне ощущения хозяина, вколачивая гвозди куда-то в район левой половины груди на свое усмотрение.
- Они не приставали к тебе?
Сиэль закашливается, и в этом приступе можно расслышать неясное «Нет».
- Хорошо.
Он отводит взгляд, стараясь не смотреть в мои прищуренные глаза, я подношу его руку к губам, целуя.

- Почему ты согласился на контракт?
Сиэль вскидывает голову, недоуменно смотря в мои глаза. Мальчик легкомысленно болтает ногами, лежа на пушистом ковре в гостиной.
- О, я нечаянно распахнул тебе свое сердце, не вижу препятствий открыть и душу.
- А…
Я сижу в кресле, которое облюбовал с того дня, когда впервые пришел в этот дом. После его слов мои глаза значительно увеличиваются в диаметре, и я спешно утыкаюсь в книгу.
- О Боже, Себастьян, ну неужели поверил?
Я растеряно смотрю на щенка, который готов расхохотаться.
Господин, как вы желаете умереть, мучительно или в жутких пытках?
- Я подыграл тебе.
- Я уже говорил, что ты отвратный актер?
Опять! Что за черт! Каким образом любое мое слово обращается против меня?!
Сиэль молчит, задумчиво водя пальцем по корешку учебника, который внимательно изучал весь вечер, задавая мне каверзные вопросы, чтобы подловить и дать мне в очередной раз почувствовать себя идиотом.
- А ты? Почему ты выбрал меня для контракта?
- О, я влюбился, конечно.
- Всегда знал, что ты педофил.
Сиэль фыркает, а я делаю как можно более серьезное лицо.
- Твоя душа намного старше тринадцати.
- А…
Сиэль сглатывает, захлопнув печатный кладезь знаний.
Один-один.
- Так ты убьешь меня?
Мальчишка откашливается, закидывая ногу на мое бедро. Анжелина задерживается в клинике, и я могу беспрепятственно развращать ее ребенка до глубокой ночи.
- Смерть – слишком узкое понятие.
Я машинально вожу пальцами по гладкому бедру, рассматривая не скрытую повязкой печать контракта. Я никогда такого не видел, она сияет изнутри, всегда. Раньше не было такого, чтобы печать светилась непрерывно, хотя стойте, стойте…
В любом случае, я думаю, это следствие того, что символ контракта впечатан в око. Связь необыкновенно сильная, жаль, что она изначально была обращена против меня. Хотя иногда она делает мне подарки, вот, например, как сейчас, когда Сиэль лежит рядом в одной рубашке, предусмотрительно накрывшись одеялом. Связь дремлет, и это отдается во всем моем теле, как будто я весь наполнен мыльными пузырьками, приятно лопающимися при соприкосновении с ледяной глыбой, которое по ошибке называют моим сердцем.
Мальчишка кажется абсолютно спокойным, я наклоняюсь к его уху, подливая масла в огонь.
- Ты боишься смерти, Сиэль?
- А кто ее не боится.
- Верно. Как бы ты хотел умереть?
- Не знаю. Наверное, получив пулю в голову.
Я смеюсь, чутко улавливая его реакцию на мои слова. Сколько бы он не вкладывал сил в то, чтобы казаться спокойным, я чувствую его страх. Чувства, безусловно, очень соблазнительные, но я не стану пить их из моего хозяина, хотя этот голод - моя сущность, истосковавшаяся по его вшивой душонке, меня просто убивает.
- Ты думаешь, что умрешь, когда твое сердце перестанет биться? Зря. Оно мне не нужно.
Нога с моего бедра тут же соскальзывает, мальчишка толкает меня в грудь, пытаясь отодвинуть от себя. Кажется, я опять перегибаю палку, но мне уже не остановиться.
- Такие наивные познания о смерти слишком человеческие, приземленные, примитивные, – я спокойно улыбаюсь, подперев голову одной рукой. – Ты никогда не умирал, но беспрекословно веришь, что смерть – это всего лишь отсутствие кислорода в твоем мозгу и разложение нервной системы. Ну и, конечно, когда твое сердце перестает отсчитывать удары, приближающие тебя к концу. Но мое сердце тоже не бьется, а я живее всех живых.
- Ты всего лишь третьеразрядная тварь, живущая за счет других, обыкновенный паразит. Ты мертвее любого мертвеца, разве что не разлагаешься на глазах. Естественно, даже внутренние органы отказываются тебе служить.
Мне кажется, кто-то старательно дергает чеку в гранате размером с Китай.
- Может, и так. Сердце не для того, чтобы поддерживать жизнь, оно для того чувства, которое ты так упорно ненавидишь, от которого так старательно открещиваешься. А для тебя это - способ не сдохнуть раньше времени обнаженным где-нибудь в строящейся многоэтажке.
- Что за бред несешь?
Так докажи мне обратное, если такой умный. Я замолк, поджав губы. Пентаграмма в его зрачке светит не хуже любого прожектора.
- Я могу изменяться, а ты уже который век остаешься все той же тварью, заперевшей себя в свои же рамки.
Что ты несешь, щенок? Я не такой…я не такой…я не…
Такой.
- Сиэль, ты просто глупый ребенок. Что ты вообще обо мне знаешь. Я такой для тебя, для всех людей, потому что ни один из вас еще не смог пробудить во мне интерес. Не принимай близко к сердцу.
Кажется, это совсем не то, что я хотел сказать, я не могу остановиться, не…
Я люблю тебя, ты знаешь?
- Да, куда уж мне.
- Это, между прочим, как раз странно. Я имею в виду, ты же опытный любовник. Но, конечно, всего лишь ребенок.
- Прекрати, просто прекрати.
Он переворачивается на спину, закрывая лицо руками. Я думал, он сейчас заплачет, но с таким же успехом можно ждать слез от прикроватной тумбочки. Я никогда не видел его в таком состоянии, наверное, это последняя степень бешенства, следующая за той стадией, во время которой хватаются за самый большой кухонный нож, имеющийся в наличии.
Я ложусь вплотную к нему, обхватывая мальчишку поперек талии. Я устал, Сиэль, я обезоружен, ты выбил последнюю опору из-под моих ног, и я с чистым сердцем могу окунуться в безумие.
Я задираю рубашку моего мальчика, а он даже не сопротивляется, и я предусмотрительно проверяю, нет ли в его руке холодного оружия, которое он готов всадить мне в затылок. А впрочем…пускай, еще один нож в моей спине не будет лишним и не испортит дизайна.
Я целую его грудь, как раз в то место, с которого все началось. В мои сверхчувствительные губы отдаются удары маленького сердца, я отнимаю руки от его лица и встречаюсь со взглядом опустошенных глаз.
- Не надо. Уйди.
- Это приказ?
Я прищуриваюсь, полностью сгребая его в свои объятия, он слабо сопротивляется. Даже если это приказ, я никуда не собираюсь, нет уж.
- Нет, но… Прекрати издеваться надо мной, мне и так достаточно.
- Да, мой лорд.
Вижу, он сомневается, но принимает мою игру, ведь мы все еще раскачиваем качели.
Я хочу сказать ему все, что я о нем думаю, но у меня не получается, поэтому я пытаюсь показать, доказать ему обратное по его же заявке.
Выпрямившись в струнку, я принимаю сидячее положение, медленно расстегивая пуговицы на своей рубашке, давая ему понять, что я серьезен и у него есть пара секунд, чтобы собраться с силами и сказать твердое «Нет». Но Сиэль хранит молчание, а я не благодетель из Красного креста.
Я ложусь рядом, раздумывая над тем, какую бы позицию выбрать, чтобы иметь возможность неотрывно касаться его кожи. Мальчик жмурится, кажется, он все еще стесняется меня, я облизываю пальцы, обильно смачивая их слюнями. Сиэль морщится, ему не по душе такой метод повышения уровня влажности между его ног, а я знаю, что в верхнем ящике прикроватной тумбочки хранятся горы флаконов, призванных подарить ему гораздо больше наслаждения, нежели мои слюни. Все эти сомнительные средства я использовал с Ирэн, именно поэтому я не желаю копошиться сейчас в тумбочке, чтобы облегчить участь Сиэля. Он закусывает губу, когда я проталкиваю в него пальцы, после наших недельных упражнений он вовсе не такой узкий, но я даю ему еще немного форы для обдумывания своих действий.
Я обхватываю его колено, плавно разводя ноги, он воспринимает этот жест, как приказ перевернуться, и уже перекатывается на живот, но я отрицательно качаю головой. Я же доказываю ему наличие у меня сердца. Мои руки проскальзывают под по-детски выделяющиеся лопатки, я тяну его на себя, отвлекая маневрами, ловко достигаю желанной цели. Мальчик закусывает губу, испепеляющими взглядами разрезая меня на куски, он героически пытается сдвинуть ноги, но я препятствую тому, чтобы все эти фокусы увенчались успехом. Я отрываю его от кровати, усаживая на свои ноги, он злобно шипит, но обхватывает меня за шею, чтобы не съехать полностью вниз. Придерживая его за талию, я двигаюсь, словно в замедленной съемке, мне это не нравится, мне хочется большего прямо сейчас, но я берегу своего хозяина.
Сиэль уткнулся носом в мою шею, сопя и отдуваясь, щекоча ее своим дыханием, но мне сейчас не до смеха, я умиляюсь его пыхтению и провальным попыткам быть грациозным в сложившейся ситуации. А потом он смотрит на меня расфокусировавшимся взглядом, и я отдаленно осознаю, что вижу в его глазах удивление. Он изумленно стонет, закрыв глаза, и цепляется пальцами за мою шею, впиваясь ногтями в нежную кожу. Устав, я отшвыриваю его на кровать, сразу накрывая сверху, и он незамедлительно обхватывает ногами мою талию. Я вглядываюсь в его лицо, и мне кажется, что у меня только что была визуальная галлюцинация. В его лице отражается коктейль, опасный для принятия внутрь в силу своей полной противоречивости - это боль, это изумление, это яркое наслаждение, в качестве вишенки на слое взбитых сливок.
Уже так, мой мальчик? Скорее всего, это потому, что в постели с тобой я, а не кто-либо другой. Себастьян Михаэлис доподлинно знает, как доставлять удовольствие тринадцатилетним мальчикам. Думаю, если бы я был тем, кто лишил его невинности, Сиэль бы гораздо чаще улыбался и вообще был счастливым человеком. Подо мной простираются сорок три килограмма безупречного материала, облаченного в человеческую форму, и все это - мое.
Сиэль царапает ногтями мою спину, и это только больше распаляет меня, побуждая к действию. Неожиданно я чувствую, как мой живот становится мокрым. Я удивленно провожу по нему ладонью, просунув руку между нашими телами, влажные пальцы блестят, и я даже останавливаюсь, рассматривая явление, как восьмое чудо света.
Он никогда не кончал со мной, и я аккуратно обходил эту тему, убеждая себя, что тринадцать лет – слишком юный возраст для постижения азов гомосексуализма. Я машинально провожу языком по своей ладони и припадаю к его губам, я готов вылизать его горло изнутри, но, похоже, он тоже задумал нечто подобное. Я знаю, что сейчас, если я продолжу, ему будет гораздо больнее, и его боль не будет скрашиваться наслаждением. Это заставляет меня замереть в неуверенности, но Сиэль нетерпеливо запускает руку в мои волосы, дергая со всей силы.
- Да что же ты!
Диапазон громкости моих стонов вполне может привлечь внимание блюстителей морали, я продолжаю, и мы взаимно причиняем друг другу боль: я – насилуя его, он – расцарапывая мою спину и выдирая добрую половину волос с головы.
А потом все заканчивается.
Я устало наваливаюсь на него всем весом, а он шипит, обвивая меня ногами. Я вяло целую его, Сиэль кладет голову мне на грудь, и мы засыпаем клубком сплетенных тел.

А Сиэль просто подсыпает мне какой-то афродизиак в кофе, и от этого у меня мысли несуразные и спутанные. И странные, очень странные. Когда вещество, по-видимому, было подсыпано в несоразмерном количестве, мне уже начало казаться, что я влюблен в этого немощного червяка, упаси господи. Не думал, что спустя столетия у меня еще могут играть гормоны. Да они просто настоящий романс исполнили. Но Себастьян Михаэлис, расстегнув ширинку, стыда не имеет, и я взял то, что мне причиталось.
А когда нам захотелось побыть вдвоем, наедине, то…
Тыльную сторону ладони озаряет лиловый свет, выжигающий пентагерон на моей руке, в груди разливается интуитивный страх, мысли разбегаются, а в пустой голове остается отзвук твердого голоса «Себастьян».

***

Вкусный салат.
Нет, действительно вкусный салат. Еще один плюс к нашей школьной столовой. Себастьян, конечно, готовит лучше, но с тех пор, как он стал для меня персоной нон грата, я предпочитаю наступать на горло собственной гордости и давиться подобием сухого пайка. Теперь мой рацион составляют хлопья и каши быстрого приготовления. А тетка всегда занята, а тетке вечно некогда, а Себастьян просто идиот, и не буду я у него еды просить, точка. По прошествии двух недель, проведенных в компании с кубиками «Магги» и остатками вермишели в пакетиках, я голоден настолько, что вынужден посещать школу, дабы добраться до школьной столовой. Я бы, конечно, мог зайти в ближайшую пиццерию, но как только я собираюсь совершить набег на сие заведение, эта сущность заявляет, что ей непременно нужно охранять своего господина, что она никогда никуда его не отпустит. Звучало бы почти нежно, если бы Себастьян при этом не блокировал входную дверь своим телом, улыбаясь своей фирменной улыбочкой «я-знаю-что-то-чего-не-знаешь-ты». Пришлось трусливо ретироваться в учебное заведение, куда ему вход заказан.
Теперь я сижу, поедаю салат с лососем, а Себастьян тут как тут, как ни в чем не бывало. Всегда со мной, неотрывно преследует меня в моих мыслях, в моем…да что скрывать уже, в моем сердце. Наверное, во всем виноваты его демонические штучки, потому что я отказываюсь верить, что я добровольно думаю о нем. Немножко думаю. Примерно двадцать четыре часа в сутки.
Недавно я аккуратно спросил у него, могут ли демоны читать мысли. Он впился в меня взглядом и ответил, что лично ему это недоступно, но он точно знает, что я думаю о нем. Идиот, его слова всегда в десятку.
Поход в школу оказался неимоверно плодотворным, во-первых, потому что я, наконец, нормально поел, во-вторых, я предотвратил звонок директора моей тетке по поводу моего плачевного посещения, а в-третьих, мое самомнение заметно возросло, и теперь я - король, восседающий на пластиковом стуле. Вокруг снуют школьники: маленькие шкеты и ребята постарше. Они торопятся на уроки, спешат получать хорошие оценки, чтобы похвастаться перед родителями и получить заслуженную поездку в Диснейленд летом. А я могу позволить себе расслабиться, мне не грозит ни Диснейленд, ни хорошие оценки. Я провожу каждый день, читая толстые фолианты с пожелтевшими страницами, на которых описаны ритуалы темной магии, задавая Себастьяну каверзные опросы о степени правдивости этой писанины, чтобы смотреть, как он откидывает голову назад и смеется в полный голос, а его кадык привлекательно движется вверх-вниз. Я придумываю невообразимые предлоги и в подробностях рассказываю их тетке, чтобы иметь возможность беззастенчиво лечь спать на диване в гостиной, с Себастьяном. И моя жизнь гораздо насыщенней жизни любого из этих кретинов, потому что я счастлив. Совершенно точно, никто из них не может быть счастлив так, как я, они просто недостойны этого. Себастьян – это мой секрет, моя нелицеприятная тайна, которая возвышает меня над всеми этими тупоголовыми ублюдками, это власть изнутри. Ни у кого из них не может быть таких первоклассных отношений, как у меня. Они просто не способны на те эмоции, которые я легко переживаю каждый день, а потом подливаю масла в огонь, бросая ему в лицо пару оскорбительных фраз, и случается межгалактический взрыв, сносящий все на своем пути, а потом я старательно выстраиваю все по-новому. Я пребываю в заколдованном круге, где каждый день – всего лишь звено замкнутой цепи, где все повторяется снова и опять, но моя жизнь все равно гораздо насыщенней.
А чего только стоит мой друг. Он прекрасно готовит, изумительно играет на скрипке, бесподобно целуется, да он вообще не от мира сего. У вас никогда не будет такого, поэтому просто подберите челюсть с пола и завидуйте мне. Даже жаль, что они не могут испытывать те же эмоции, что и я, поэтому им приходиться наслаждаться своими жалкими подобиями чувств, которое они громогласно называют любовью. Совсем из ума выжили, жаль их. Я бы не решился дать название всем граням своих чувств, но я точно знаю, что это не любовь, нет. Это самый дерзкий вызов любви, но никто никогда не отважится назвать это любовью.
А теперь можно подцепить вилкой последний кусочек салата и поспешить на урок за отличными оценками, чтобы порадовать моего маленького друга и получить летнюю поездку в преисподнюю.
Я подхватываю сумку, не утруждая себя уборкой обеденного подноса, выхожу из столовой и нос к носу сталкиваюсь с Гейлом. Вас когда-нибудь били куском арматуры по голове? Думаю, если умножить этот удар в десять тысяч, можно понять, что я почувствовал в этот момент. Перед глазами услужливо начали мелькать картинки моего унижения, пальцы впились в кожаный ремень сумки, а челюсть не желала разъединяться для произнесения звуков. Я смотрю в его холодные глаза и думаю, что нужно срочно звонить в 911 или…или Себастьяну. Второй вариант предпочтительней по всем параметрам, но в наших взаимоотношениях случился небольшой казус неделю назад, после чего мы объявили друг другу третью мировую, а ради такого придурка, как Гейл, я не хочу прерывать военные действия. Тем более, я справлюсь сам, должен справиться…и тут куча преподавателей и учеников…он не может…
Гейл добродушно улыбается, и это создает резкий дисбаланс с его ледяным взглядом.
- Сиэльчик.
Это констатация факта моего стояния перед ним выводит меня из ступора. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь напустить как можно больше безразличия на себя и отделаться от мысли, занимающей все мое сознание, продиктованной инстинктом самосохранения: «Беги, Сиэль, беги!».
- Гейл. Решил, что Гарвард понесет невосполнимую потерю в твоем лице и пытаешься накопить крупицы знаний всем, что осталось от мозга? Похвально.
Он не меняется в лице, он вообще никак не реагирует. Через десять секунд раздается его хрипловатый смех. Долго же до него доходит информация.
- Ты стал таким дерзким после нашего маленького эксперимента.
Наверное, он просто обдумывал какими словами задеть меня, и у него это с успехом получилось. Я немедленно вспыхиваю, чувствуя слабость в ногах.
- Да. Невероятно ценный опыт. Надо бы оповестить всех о твоих гомосексуальных наклонностях.
- И кто же тебе поверит, Сиэльчик? Да и оповещать тебе некого, ты для всех - жалкое посмешище, для всех, включая меня.
- В таком случае, я желаю сделать тебя таким же, поведав каждому о твоих предпочтениях.
Я упорно не отвожу взгляда, бессознательно теребя ремень сумки. Гейл воровато оглядывается, незаметно хватая меня за руку, впиваясь черными обгрызенными ногтями в тонкую кожу запястья.
А у Себастьяна всегда такие аккуратные ногти… Да, ты нашел о чем думать, дружище, когда нужно спасать собственную задницу в прямом и переносном смыслах.
- Моя сестренка до сих пор вспоминает о тебе со вздохами, полными печали.
Он изобразил вышеупомянутый вздох, и меня окатило водопадом холодной воды. Рукоприкладством, он ввел меня в состояние, недалекое от оцепенения, я нервно сглатываю и отвечаю, слыша свой отвратительный голос со стороны:
- Тебе нужно стать писателем, Гейл. У тебя неожиданно открылся талант к витиеватым выражениям, конечно, исключительно благодаря мне.
Гейл шикает, придвигаясь ближе, а я в панике пытаюсь незаметно вывернуть руку из его цепких пальцев. Интересно, если я закричу, кто-нибудь придет на помощь? Ну, хоть кто-нибудь…
- Ты просто маленькая похотливая сучка, Фантомхайв. Как, кстати, поживает твой бойфренд? Он не возражал против наших маленьких игр? Или он уже привык, что ты возвращаешься домой весь оттрах…
Я сам не знаю, как это получилось, рука сама поднялась и залепила пощечину этому ублюдку, как только он начал оскорблять Себастьяна. Я моментально понимаю, что это был безумный и в корне неправильный поступок, но мне уже все равно. Он мог говорить обо мне все что угодно, но мне казалось очень важным, чтобы он закрыл свой рот, когда дело касалось Себастьяна. Понятия не имею, откуда он узнал о нем, видимо, нужно было быть осторожней, прогуливаясь в парке или поедая попкорн в кинотеатре. В лучших традициях шпионских мелодрам мы выбирали последние ряды и самые дальние скамейки, но это, очевидно, не принесло желаемых плодов. Просто не нужно, не стоит говорить о нем, я не хочу слышать даже косвенных упоминаний о Себастьяне из уст Гейла, а за то, что он его вообще видел, я готов выковырять его глаза и сделать из них стеклянные шарики по типу тех, которые уже лежат у меня в кармане.
Я зло смотрю на Гейла, представляя собой маленький комок гнева в сто пятьдесят четыре сантиметра. Он прищуривается, дергает меня за руку и размашистым шагом идет по направлению к лестнице, ведущей в подвал. Я понимаю, что самое время кричать, орать во всю глотку, звать на помощь, но либо я возомнил себя героем, либо горло пересохло от ужаса и я не способен воспроизводить человеческую речь. Я бездумно смотрю на его руку, сжимающую мое запястье, на предплечье, покрытое замысловатым узором татуировки. Он дергает меня, заставляя прибавить шаг, и со стороны может показаться, что мамочка ведет домой провинившегося сына.
Гейл тащит меня вниз по лестнице, а я не нахожу в себе сил в голос заявить о похищении, к тому же моя гордость – весьма основательное препятствие для всеобщего оповещения. Он заводит меня в какое-то безлюдное помещение и, как только дверь за нами закрывается, я получаю удар под дых, которым мамочка не наградит даже самого несносного сыночка.
Все равно он один - не такой смелый, как с приятелями, он ничего не сделает, ничего…
Меня проталкивают в глубину темной комнаты, и я живописно растягиваюсь на полу, не в силах устоять на ногах. При падении, разумеется, ударяюсь головой о пол, и перед глазами меркнет и без того непроницаемая тьма комнаты. Получается, я сам способствовал потере своего сознания, замечательно, гениально, Сиэль…

Я чувствую под телом неудобную подушку, как будто лежу на спортивном мате. Открыв глаза, с удивлением констатирую, что так оно и есть. Я моментально узнаю это помещение, ведь меня однажды уже избивали здесь.
Новенький спортивный зал, к которому доступ имеется только у преподавателей. Маловероятно, что Гейлу настолько хотелось побыть со мной наедине, что он вышиб дверь, поэтому остается предположить, что у него был ключ. Не могу вспомнить, как попал сюда: когда меня вели по темному коридору, голову занимали немного другие мысли, и я даже не обратил внимания, как Гейлу удалось проникнуть в комнату.
Вопрос в другом: как выбраться из этой комнаты мне. Спортзал находиться в подвальном помещении, здесь нет окон, и выходом служит только одна дверь. Нужно…
Моего затылка мягко касаются подушечкой большого пальца, и я невольно вздрагиваю. Титаническим усилием откинув голову назад, вижу перед собой вторую половину дуэта малолетних насильников.
Алоис улыбается, это выглядит почти дружелюбно, а я всеми силами пытаюсь вложить во взгляд крайнюю степень моего отвращения. Он, кажется, не знает, что сказать, и поэтому продолжает гладить мой затылок, вызывая прикосновениями буйное стадо разбушевавшихся мурашек по всему телу.
- Убери их. Убери руки.
Я трясу головой, избавляясь от ненавистных прикосновений, кажется, я неплохо ударился, и теперь черепная коробка превратилась в сгусток пульсирующей боли.
- Да оставь ты его, у нас немного времени.
Я слышу звонок, оповещающий, что ученикам необходимо собраться в классах, и прикидываю, услышит ли кто-то мой крик из закрытого подвального помещения.
Мысли быстро рассеиваются, когда я получаю пинок в живот, по инерции сворачиваясь в очаровательный калачик. Гейл садится на корточки рядом со мной. Вцепившись в волосы, он приподнимает мою голову, чтобы заехать мне кулаком в нос. Выражение «из глаз посыпались искры», я испытывал на деле не один раз, и поэтому только слабо мычу в ответ на его издевательства. Было бы неплохо, если бы искры и вправду сыпались, тогда я смог бы подпалить ковер своим взглядом и оградить себя от этих нападок.
Рядом с собой я слышу судорожный вздох. Алоис поднимается и отходит в дальний конец комнаты, закуривая, словно его все происходящее вовсе не касается.
Гейл дергает меня за волосы, переворачивая на живот. Я слабо отбиваюсь, пытаясь сориентироваться в пространстве после пары ударов в височную область; он что-то говорит, но я не могу разобрать слов. В ушах стоит звон, когда меня долбят головой о покрытый ковром бетонный пол.
Держась за голову, я съежился, как мне кажется, до размеров жалкой молекулы.
- …так делать? Будешь?
У него удивительно ровный и спокойный голос, таким только сказки рассказывать. Он сегодня особенно жесток, я не раз испытывал на себе его садистские наклонности, но, видимо, за прошедший месяц просто отвык от боли в связи с ее недостатком. Впрочем, как бы Гейл ни старался, он все равно не сможет добраться до сердечной мышцы, не разрезав меня на куски, проведя вскрытие. Вряд ли он сможет переплюнуть Себастьяна, тому не нужен нож, пистолет или бейсбольная бита, чтобы сделать мне больно, он может изуродовать меня, не оставляя синяков и ссадин. Даже не знаю, что лучше: сейчас у меня болит и снаружи и внутри.
- Иди сюда, мать твою!
Алоис беспрекословно подчиняется, глядя на меня свысока. Он как бы невзначай наступает каблуком на мою кисть, лежащую на полу. Я вскрикиваю, пытаясь выдернуть руку из-под пятидесяти килограммов веса, давление которых на мою кисть увеличивается в сотню раз, благодаря каблукам. Сжалившись над моими криками, он убирает ногу с руки, и я проверяю ее сохранность, дрожащими пальцами ощупывая кисть.
- Давай оставим ему небольшую метку на память.
Гейл игриво улыбается; подняв меня с колен, он сгребает меня в кольцо своих рук, тут же получив кулаком в нос за утрату внимания.
- Ах ты, гаденыш.
Он озлобленно смотрит в мои глаза, и я отвечаю ему гордым взглядом, присущим всем членам семьи Фантомхайв. Гейл усмехается. Уворачиваясь от еще одного хука, он всё-таки ухитряется обхватить меня, вывернув руки. Бесполезно скрывать панику в моем взгляде, когда Алоис расстегивает мою жилетку и задирает рубашку.
- Черт, мне так неудобно.
Алоис недовольно смотрит на меня, а я, вглядываясь в его лицо, понимаю, что никогда не замечал, насколько фальшива его улыбка. Раньше мне не доводилось видеть, как она модифицируется в озлобленную ухмылку, оптом прилагающуюся к глазам-льдинкам, как в популярных песнях о любви.
Гейл с трудом снимает с меня жилетку, пытаясь увернуться и не получить от меня пинок в голень или в область паха. Одним движением, он распахивает мою рубашку, обрывая все пуговицы, любовно пришитые тетушкой.
Алоис кидает меня полуголого на мат и, запрыгивая сверху, прижимает всем своим весом. Взяв в плен мои многострадальные запястья, он вытягивает мои руки над головой. Я неясно мычу, уткнувшись лицом в синтетический брезент.
- Боже, он такой хрупкий.
- Да уж, не раздави его, сестренка.
Гейл усмехается, доставая из кармана пачку с сигаретами, Алоис наклоняется, и я ощущаю, как по моему затылку скользит его язык, он целует мою шею почти нежно, а потом выпрямляется, протянув руку к Гейлу, и щелкает пальцами, жестом прося передать ему сигареты. Теперь за руки меня удерживает Гейл, пока Алоис закуривает. Сидя на моих бедрах, он немного раскачивается, и я начинаю подозревать, что ублюдок свихнулся окончательно. Он опять склоняется надо мной, и я понимаю, что до этого момента я никогда в жизни не кричал, я всегда говорил шепотом. Мой крик должен перебудить пару соседних кварталов и создать повышенный уровень шума еще в трех отдаленных, мои истязатели это понимают, и Гейл немедленно зажимает мне рот, а Алоис как ни в чем не бывало продолжает прожигать мою кожу сигаретой, выводя замысловатый узор. Под температурой в две тысячи градусов кожа послушно плавится, я прокусываю пальцы Гейла, которые он имел неосторожность приблизить к моему рту, он отшатывается, Алоис недовольно шипит, а я кричу только одно слово.
К черту гордость.
Я сказал, что выход из помещения был один, я соврал. На самом деле, их было два: тяжелая железная дверь и…
- СЕБАСТЬЯН!

***

Да, вот теперь я чувствую. С такой крепкой связью я могу найти его, даже если он попытается сбежать на другую планету.
Тускло освещенная комната, напоминающая комнату пыток. Ах, да, где-то я уже видел эти приспособления…Тренажеры, кажется. В углу комнаты, наполненной грозного вида предметами, лежит спортивный мат, на котором расположились три ребенка. Какой-то сосунок, держащий за руки мальчишку, маленький блондин, сидящий верхом на Сиэле, склонившийся к спине моего господина. Он как будто целует его спину, естественно, его поза и его странные действия вывели меня из себя, и я в два счета пересек комнату, пинком отшвырнув блондина от моего хозяина.