****

Девчонки такие дуры.
Я давно это понял. В пять лет лучший друг популярно рассказал мне эту простую истину, которую в свою очередь поведал ему старший брат.
И с Эдиком – моим лучшим другом – тяжело было не согласиться.
Девчонки начинали плакать и обижаться, если их кукле отрывали голову или руку. И объяснение, что на войне так всегда, никогда не производило на них впечатления.
Девчонки никогда не составят тебе достойную конкуренцию в беге, их слишком легко догнать и совсем не интересно от них убегать.
Девчонки постоянно так противно визжат, когда ты каким-то невиданным способом тревожишь их невероятную секретность.
Девчонки вечно что-то делают, громко и на виду, но когда спросишь у них, чем они занимаются, все замолкают, вредины.
Девчонки странно играют в мячик, будто никогда и не слышали про футбол, и считают упавший на землю мяч проклятым и грязным. «Но это же мяч!» - пытаешься объяснить ты, но девчонки уже обиделись и сидят, обтирая поруганную игрушку листиками подорожника.
С девчонками вообще не во что играть! Что с ними делать только?..

А еще жутко бесило, что на семейных праздниках меня все трепали за щеки, сюсюкали, какой я большой и красивый, и всегда спрашивали, есть ли в школе девочка, которая мне нравится.
Один раз я искренне поинтересовался у своей тетки: «А что – девчонки могут нравиться?», но вызвал лишь взрыв смеха и очередную волну нежностей и сюсюканий.

Единственным исключением была Маринка. При чем даже Эдик не мог не признать ее исключительность, и один раз подрался с другими ребятами, за то, что те начали нас дразнить. Типа мы водимся с девчонкой, лохи...
Маринка – дочка моей соседки с первого этажа. Моя мама очень дружит с тетей Любой, поэтому нам с Мариной частенько приходилось терпеть общество друг друга. Тогда-то я и понял, что хоть она по всем признакам и девчонка (признаки девчонки: длинные волосы, заколки, юбочки, розовая одежда. Возможно присутствие стразиков), но все-таки не совсем девчонка.
Мы с ней от души отдубасили друг друга подушками, после построив из книжек крепость, за что получили от обоих мам нагоняй, и потом долго распихивали книжки обратно.
Мама вообще часто просила меня погулять с Маринкой.
Эдик сначала недовольно фыркал. В принципе, как и я. Но против мамы не пойдешь.
Мы с Эдиком даже разработали план по ликвидации девчонки из нашей жизни, решив, что если Маринке будет с нами неинтересно, она сама у мамы попросится освободить нас от своего общества. Идеальный план, что уж там говорить.
К его исполнению мы отнеслись со всем воодушевлением. Ходили очень быстро, часто срываясь на бег, перепрыгивая заборчики и проносясь сквозь кусты. Но упорства Маринке было не занимать, и через какое-то время она догоняла нас, запыхавшихся и грязных, точно такая же запыхавшаяся и грязная.
Ходили прыгать с очень высокой тарзанки, что повесили старшие ребята. Марина сначала молча за нами наблюдала, но потом тоже полезла прыгать.
Мы играли в футбол, мы носились, как угорелые, стараясь поймать голубя, мы делали невиданные эксперименты, смешивая все, что только Эдик умудрялся стащить из гаража отца. Мы дразнили ворчливых бабулек, гоняли на велосипедах, так что все вокруг мелькало и смазывалось неясным пятном, и по очереди жевали жвачку. На приставке мы играли исключительно в мальчишеские гонки и «стрелялки», смотрели фильмы про злых марсиан и оборотней, громко рыгали, выпив побольше колючей газировки. Но ни что не отпугивало от нас Маринку.
В итоге, когда шестилетняя Маринка отважилась съесть дождевого червяка, я понял, что больше не могу закрывать глаза на очевидное. Маринка – мальчик в девочке!
Эдик дал мне за это по голове, заявив, что я кретин, но тоже посмотрел на Маринку новым взглядом. С тех пор мы официально приняли Маринку в наше братство, обучив ее всему, что умели сами. Писать стоя, правда, не смогли научить, но всему остальному – обучили!

В школе Марина не переставала нас радовать. На фоне остальных девчонок, наша Маринка всегда выделялась достаточно короткой стрижкой, веселым нравом и замечательной фантазией на тему, во что еще можно поиграть. Она единственная не боялась пройтись по коридору колесом. А когда я спрашивал у остальных наших одноклассниц, чего они пищат, глядя на нее, те, округлив глаза, отвечали: «Так, она же в юбке! Стыдно же!» Чего стыдного в стеганых колготках я так и не понял, за что еще больше не возлюбил этих девчонок-всезнаек.
Так мы и росли втроем. Я, Маринка и Эдька. Уже в шестом классе, Эдик решил стать первопроходцем в любовных делах и попытался наладить конфликт с девчонками. То есть поцеловать самую симпатичную девочку из нашего класса – Оксану Федорченко. За что получил крайне эффектную, прямо, как в Санта-Барбаре, пощечину. Потом Оксана сама призналась, что именно любимый мамин сериал, который она просматривала с родительницей за компанию, и вдохновил ее на пощечину. Эту историю обсуждали до самого седьмого класса, и до сих пор иногда со смехом вспоминают. Эдик тогда пылал праведным гневом, больше обычного рассказывая, какие все девчонки дуры и что в жизни больше с такими дурами говорить не будет.
А мы с Маринкой, улыбаясь, ходили за ним и хором слагали куплеты о влюбленной парочке Эдика и Оксанки.

Но весь мой спокойный и правильный мир неожиданно погиб. С приходом девятого класса все просто перевернулось вверх дном.
Дождавшись летних каникул, я горячо распрощался с Маринкой и Эдиком, пообещав писать им, и отбыл в Абхазию, к бабушке.
Жаркое лето полное солнца и веселья, и лишь иногда учебы, когда бабушке удавалось закрыть меня с книжками в комнате, пролетело очень быстро. В Москву меня привезли уже в сентябре, третьего числа, так что самое начало занятий я нагло прогулял.
Но я и подумать не мог, что, пропустив всего три учебных дня, я будто в чужое измерение попаду!

Наша Маринка… поменялась. Я даже не сразу ее заметил, с разбега влетая в долговязую фигуру рыжего Эдьки. Я очень соскучился по другу. И пока мы друг друга пинали и лохматили, Маринка сама к нам подошла. Большего потрясения я, кажется, никогда в жизни еще не ощущал…. Хотя может правда о Дедушке Морозе потрясла меня так же, но тогда мне было восемь и я более менее смог это пережить в нежном детском возрасте… но теперь!
Маринка отрастила волосы. И если раньше, ее прическа только уши прикрывала, то теперь кончики волос спускались до плеч. Всегда высокая Марина сейчас была выше меня на полторы головы, хотя я и подрос к своему глубочайшему величию на целых три сантиметра за лето! Опустив глаза, я понял, что так возвысили мою подругу каблуки. Это стало второй стадией моего полнейшего жизненного офигивания. И если бы не Эдик, на котором я как висел, так и повис, точно бы грохнулся от таких переживаний.
Маринка! С отпущенными волосами и на каблуках!! И ладно бы сегодня было восьмое марта, или там новогодний огонек, когда все девчонки наряжаются, даже такая, как наша Маринка… но что ей потребовалось четвертого сентября в каблуках?! А откуда волосы?!..
Видимо, все эти вопросы были написаны на моем лице, потому что Маринка смущенно опустила ресницы, которые стали непривычно угольно-черными, и тихонько пробормотала что-то вроде «привет, Олежка, как отдохнул?»
До парты меня доволок Эдик, Эдик же меня усадил и всунул мне в пальцы ручку. До конца учебного дня я так и протаскался из класса в класс, ведомый бурчащим Эдькой, который рассказывал всем недовольным мной учителям про какой-то особый солнечный удар, поражающий мозг. Маринка все это время топталась за нами, цокая каблуками, чем еще больше нервировала меня.
Но дальше – хуже!
Марина постепенно превращалась в наших одноклассниц! Ее отросшие волосы покрылись сеточкой крашенных локонов, которые она гордо именовала мелированием, и все это было сгенерировано в гладкую прическу. С каждым новым шагом рос ее каблук. С каждым новым жестом она все больше подражала остальным девчонкам. Я даже перестал замечать привычные уже веснушки на ее щеках! Они все пропали под слоем пудры!

Этот удар судьбы я долго не мог переварить. Единственное утешение я находил в крепком плече верного Эдика, который таскал мой бездыханный и депрессующий труп почти весь сентябрь. Эдик, кажется, пытался провести мне усиленную терапию и доказать, что факт принадлежности Маринки к женскому полу был мне известен с самого начала. И что нет ничего такого ужасного в том, что она немножечко преобразилась. Поэтому, благодаря Эдику, в октябре я более или менее пришел в себя, и даже смог смотреть на Маринку без нервного тика правого глаза. Я решил, что Эдька прав. Мы уже взрослые, нам по пятнадцать.… Ну, то есть Эдику пятнадцать. Но нам с Мариной тоже скоро будет пятнадцать! И совершенно не важно, как выглядит Маринка, главное, что это она. Вот…
Она… с маникюром, из-за которого она не может самостоятельно открыть дверь. С новыми духами, от которых у меня слезятся глаза. И с новой сумочкой, в которую ничего толком не помещается, и которую долго не поносишь на плече. Поэтому Маринка решительно сует ее мне. А когда я спросил, какого хрена она купила эту никчемную сумочку, когда у нее вполне еще хороший портфель, меня стукнули этой самой сумочкой и обиделись!
Черт подери, Марина превращалась в девчонку! И что самое странное, паниковал только я один – Эдька будто ослеп на оба глаза и воспринимал все это, как должное. Эдик!
Более того, мне стали прилетать от него затрещины, со словами «че Маринке не поможешь с сумкой, пельмень?!» или «ну и нахрена ты ей это сказал, дуб?»

Но это оказался не единственный пинок мировоздания. В ноябре я узнал еще более шокирующую меня новость. Эдик, который всю осень тайком ухаживал за Оксаной Федорченко, стал с ней встречаться. Эдик с Оксанкой! И из-за нее он отказался идти со мной в кино на вторую часть нашего любимого ужастика, потому что Оксана хотела посмотреть какую-то модную молодежную мелодраму. И ладно бы, но когда я постучал Маринке в окошко и, облокотившись на подоконник, позвал в кино, она тоже захотела на эту чертову мелодраму!!!
В итоге, к зиме моего девятого года обучения в школе, надо мной сгустились самые черные тучи вселенной. Мои самые лучшие и любимые друзья меня самым сранским способом предали! Пришлось тащиться в кино одному, а потом обсуждать фильм со старшеклассниками.

Перед новогодним огоньком в школе, мы собрались гулять. С нами притащилась Оксанка, чему я был не особо рад, но Эдик был меня здорово выше и явно сильнее, поэтому я молча оплакивал свою пошедшую коту под хвост жизнь. Но больше всех меня поразила наша Маринка. Мало того, что мы двадцать минут ждали ее у подъезда, то и дело барабаня в оконное стекло, так она еще и вышла не одетая!
Я ей так и сказал – «Ты стукнулась, Кузнечкина?! Вали уже одеваться, мы уже пол выходного просрали!!»
За что на меня обиделись одновременно Маринка с Оксанкой (я всегда знал, что две девчонки – это как сообщающиеся сосуды!), и точно в затылок мне прилетел снежок от Эдика. Весь последующий путь, мне популярно разъясняли, что это на Маринке не пиджак, это такая модная курточка, и нет, ей не нужна шапка, минус десять это не смертельно. На вопрос «а почему Марина без штанов?» Оксана смерила меня таким убийственным взглядом, что я невольно вспомнил, как она засветила Эдику пощечину. Оказывается, это не колготки, а лосины… а то что у Маринки на ногах сапожки на внушительной шпильке, кажется, не одобряла даже Оксанка.
Но Марина была собой довольна… вроде как. Величаво пошатываясь, она медленно вышагивала по заснеженным и скользким улочкам, периодически опираясь, то о стены домов, то о припаркованные к бордюру машины. На каждом повороте нам приходилось останавливаться и терпеливо дожидаться тихонько ковыляющую в конце улицы Маринку. Та лишь гордо держала голову, шмыгая отчаянно малиновым носом, и встряхивая копной уложенных и еще более отросших волос. Сквозь которые проглядывали такие же малиновые, как нос, уши.
Ноги Марины обутые в какую-то пыточную конструкцию вновь поехали на льду, но мы с Эдькой ее поймали. Оксана, обвившаяся вокруг руки Эдика, как-то жутко театрально кашлянула, прожгла меня взглядом (небо – я боюсь эту девчонку, что она все на меня пырится?!) Но, кажется, мне на что-то упорно намекали.… Понять бы еще на что. Вот всегда они так, эти девчонки – наведут таинственности, а потом стоят истуканом, с видом, что сейчас произошла всем известная истина.
- Вы девчонки такие бестолковые, - в сердцах высказался тогда я. – Ну и зачем такие сапоги-то одевать, Марин? Ну, ты же точно в них свалишься без опоры! – Эдик хлопнул меня по плечу, кажется, очень довольный моей речью. Еще бы, если не я, то кто им это объяснит? Сам-то Эдик теперь девчачий раб же.… Но с Мариной надо было что-то делать. Взяв ее, просиявшую, за руки, я как можно аккуратней довел ее до стенки дома, и упер в нее.
- Вот. Иди тогда по стенке что ли. А когда дом закончится – я тебя к следующему переведу.

В общем, не этого все явно от меня ожидали. В довольно мрачной атмосфере мы добрели до ближайшего дворика и усадили шатко стоящую Марину на качели, чему она была несказанно рада, судя по блаженному выражению лица.
Я попытался завязать тему для разговора, но поздно вспомнил, что того самого ужастика, кроме меня, никто не смотрел, и быстро стухся. А потом Оксанка понылась, что ей холодно. Я только скривился. Спрашивается, где же ее бравое «минус десять – это не смертельно?», но сердобольный Эдик вручил ей свою шапку. И тут случилось вообще невероятное в принципе: я услышал, как Маринка так же тоненько и противно проскулила, что и ей холодно. Маринка! Ныла! Да она, даже раздирая коленки в мясо, не ревела, а тут!.. Что творится в этом мире?!
- Кузнечкова, а ты чем думала, когда одевалась гулять зимой так, будто сейчас весна? – раздраженно поинтересовался я, чувствуя, что во мне снова закипает подступающая волна истерики и припадка. Как это все могло произойти с Мариной?!
- Пельмень, ты дурак… - успел мне шепнуть Эдик до взрыва. А взрыв наступил ровно через секунду: взвившаяся Марина просто таки выскочила с качелей и шатко восстала на свои шпильки, яростно взирая на меня сверху вниз:
- Знаешь, что, Ведищев, ты – самая большая, тупая задница, которая только может ходить по нашей планете! – выдала она мне, и на этом не остановилась: - Я весь вечер стараюсь, окоченела, устала – а тебе хоть бы хны! Ты бесчувственный, тупорылый кретин! – кричала мне Маринка, шаг за шагом приближаясь ко мне с явным желанием придушить. Ее шпильки с треском врезались в лед, оставляя в нем глубокие ямки, и я подумал, что девчонкам нельзя свободно продавать без лицензии подобное оружие массового поражения. – И моя фамилия – Кузнецова, кретин!!!
Ну и чего я должен был на это сказать? До сих пор не знаю! Но Маринка так до меня и не дошла, а, взвизгнув, все-таки повалилась на землю. Я выдохнул с видимым облегчением.
- Ну вот, я же сказал, что стопудов упадешь! На-ка, хватай руку!

Вообще мы, конечно, раньше тоже ссорились. И всегда очень быстро мирились. Вручая друг другу дружественных пинков и пару-тройку не очень обидных подколок. Вот я и решил, что самое время напомнить Маринке о наших золотых годах. Кто ж знал, что она, стоило мне резко убрать поднесенную руку с криком «Попалась!», снова рухнет и жутко на это обозлится. В итоге хромающая Маринка унеслась домой в сопровождении фыркающей Оксанки, а я еще долго пытался разогнуться от мастерски поставленного удара в солнечное сплетение, пока Эдик прикладывал к моему подбитому глазу все новую порцию снега. Единственное, что радовало, так это что за всей этой девчоночью херью, Маринка не забыла, как надо драться – мы же ее научили…

В общем, фотографий с новогоднего огонька девятого класса у меня почти нету. Потому что фингал под моим глазом не смогли замазать ни мама, ни даже сама Оксанка. Оксанка же объяснила отсутствие Марины на празднике тем, что та умудрилась не хило так подвернуть себе ногу. Будто бы ее даже в травмпункт водили и шину наложили.
«Клево!» - решил я – «Завалимся к Маринке и распишемся ей на шине!»
Моего воодушевления народ не оценил. Нет, ну я уже понял, что Эдик меня бросил и перекинулся на бабий фронт, но все равно не ожидал я от него такого молчаливого осуждения. Ну, чисто же девчоночий подход к проблеме! Я ему так и сказал!
Эдик только сгреб меня за рубашку и руку занес, так, что у меня фингал под глазом зачесался, но не ударил. А мрачно выдал: «Да ты ей нравишься, пельмень, ну, сколько можно тупить?!»

Так или иначе, все случившееся дошло до такой критической отметки, что дальше уже просто некуда было. На меня все обиделись. Маринка еще не только ногу повредила, но и заболеть умудрилась. И сколько бы я к ней не долбился в окно и в дверь – меня не впускали. Тете Люба только вздыхала и отправляла домой, чтобы я не заразился.
И вот я, как кретин, сижу, один, а уже первое января, день – весь праздник я профукал, решая гениальную задачку «что значит – я ей нравлюсь?» Мама еще масла в огонь подливает – ходит и жужжит над ухом, чего я дома сижу, чего не гуляю, чего Маринку проведать не схожу?
Оторвав голову от стола, я мрачно смотрю на маму. Та ласково снимает с моего лба прилипшую снежинку, что я вырезал из тетрадного листика. Вроде как вырезание успокаивает.
- Мам, - говорю я уверенно и твердо: - Вот ответь мне, как женщина мужчине! Девчонки всегда ведут себя, как полные дуры, когда им кто-то нравится?
Мама засмеялась.
- И не только девочки. Твой папа так старался, чтобы я обратила на него внимание, что три недели лежал в больнице…
- … и заимел свои знаменитые шрамы после падения с мотоцикла, я помню-помню эту историю, он мне ее каждый год рассказывает, - тяжело вздохнул я. Мама погладила меня по щеке.
- Синяк почти сошел, - заметила она. – И раз ты прилично выглядишь – иди, сходи – купи Марине цветы.
- У Марины день рождение в феврале, а восьмое марта – в марте, зачем ей цветы? – вяло поинтересовался я, но мама пихнула мне в ладонь деньги и настойчиво потянула за руку, поднимая.
- Давай-давай, девочка уже неделю лежит дома, сделай ей приятное!
- Как будто кто-то виноват, кроме этой девочки самой, - вяло огрызнулся я, но все-таки пошел за цветами.

То, что Марина любит тюльпаны – я помнил. Кажется, была про тюльпаны какая-то сказка. В общем, мы редко разговаривали про сказки, больше про марсиан – но на восьмое марта действительно приходилось забывать про марсиан. И тогда мы с Эдиком несли Маринке ее любимые тюльпаны.
И мой подарок очень тронул тетю Любу. Аккуратно взяв букет, она поинтересовалась - болел ли я ветрянкой. «Ага, болел» - ответил я, расстегивая куртку, но стоило тете Любе сунуться в комнату Маринки и объявить о моем приходе, как та заверещала, громче сирены, явно отторгая мое присутствие в своих покоях.
Тетя Люба выглядела несколько смущенной.
- Ты уж прости, Олежка, она последнее время такая капризная. Совсем заболелась. То одно – то второе…. Спасибо за цветы – ей они очень понравились, правда!.. Может, зайдешь на выходных? И Эдика приводи. Вас обоих уж она вряд ли прогонит.
- Ничего страшного, теть Люб… ПОКА, ВРЕДИНА!!! – проорал я в квартиру, выходя на лестничную клетку.
Как и в предыдущие разы, Марина снова не захотела со мной видеться. Можно с чистой совестью идти домой, подарок-то я подарил…
Потоптавшись на лестнице, я тяжело вздохнул и поплелся на улицу. Окна Марины, жившей на первом этаже нашего дома, выходили во двор. Я отлично знал, где ее комната, миллион раз уже стучался ей в окошко. А тут и стучать не пришлось – смотрю, а она сидит, во двор глядит.
Прокравшись по стеночке до ее окна, я резко выскакиваю, разводя в стороны руки – «БУ!» - и сам чуть не свалился, как Маринку разглядел.
Но она, только завидев меня, пискнула, и ткнулась лицом в колени.
Так я и застыл, смотря на ее затылок с аккуратным пробором, и не понимая, кто кого больше напугал сейчас.

Подбирая слова, я уперся лбом в холодное стекло и окинул ее комнату взглядом. Я столько раз тут бывал, что знаю ее, не хуже своей. Вот те самые шкафы, забитые книгами, из которых мы с Маринкой когда-то в детстве доставали стройматериал для будущей крепости. К полке приколоты пестрые листья календаря – январь, 2003 год. Вот ее письменный стол со стопками учебников и тетрадей. Вот мои цветы в вазе. По паркетным доскам пола раскатан старенький палас. А с потолка свисают вырезанные из бумаги снежинки. Марина каждый год вырезает новые и новые снежинки – умудряется и класс наш ими украсить, и комнату. Как только терпения хватает, я не представляю. У меня и одна выходит ни на третью часть такой же красивой, как ее. Снежинки похожи на узорчатые занавески, кружевом опускающиеся с потолка и будто укрывающие Маринку, лишенную из-за болезней прогулок. Кстати, о Маринке.
Я перевожу на нее взгляд, но она по-прежнему прячет лицо в коленях.
Приходится легонько побарабанить пальцем по стеклу, привлекая ее внимание.
- Ведищев, отвали, я не в духе.
- Да ладно тебе, Кузнечковская, хватит уже обижаться. Мне уже все рассказали, что я дурак и идиот, - протянул я, опираясь локтями на внешний подоконник. Маринка молчала, а я вспомнил ежегодную коронную папину историю про мотоцикл. – Эй, ты так идиотски вырядилась, чтобы типа мое внимание привлечь, да?
У Марины заалели уши, как тогда, когда она замерзла во дворе.
Я аж просиял от радости, что попал в точку. Оказывается, Марина мыслит на одной волне с моим папкой! Но, поразмыслив, я встал в тупик. И снова побарабанил по стеклу.
- Эм… и на фига? Тебе что – мало моего внимания?
Уникальность старых окон, которые с постройки дома ни разу не меняли, состояла в том, что мы с Маринкой могли спокойно разговаривать через стекло. Ну, разве что говорить приходилось несколько громче обычного, но в целом разговору ничто не мешало. И я не сомневался, что Марина меня отлично расслышала.
Я упорно постучал пальцем по стеклу.
- Ну, Кузнечкина…
- Рррррр, на фига, Ведищев?! – взвыла Марина, упорно не отрывая лица от колен. – На фига?! Я, как дура, накупила себе всё это барахло, весь август училась ходить на каблуках, отрастила волосы – а ты знаешь, как тяжело за ними ухаживать?! Я все-все сделала, а ты так и не смог оказать мне хоть чуточку больше внимания, чем Эдику!
- Но Эдик может обидеться!
- Я – тоже могу обидеться! – рявкнула Марина.
Блин, логично… она уже обиделась. Я потоптался на месте – снег тут же захрустел под ногами. Печально выдохнул, так что стекло паром обдало, и я стал плохо различать фигуру Маринки. Это мне не понравилось, и я быстро провел ладонью по запотевшему окну.
Я всегда как-то не совсем правильно общаюсь с Мариной.
- Марииинк, - протянул я, на всякий случай, снова постучав по стеклу, - а, Маринк? Ну, чего ты, как глупенькая, в самом деле. Вот честно тебе скажу - ты мне нравишься куда больше с веснушками. И тепло одетая…. И вообще, как ты могла подумать, что я не обращаю на тебя внимания? Да ты же самая клёвая, Марина! Ну?
Маринка будто сильнее сжалась, прижимая коленки ближе к груди, так что кончики ее пальцев показались из-под сползшего красного пледа. Я улыбнулся. Маринка такая трогательная иногда!
Уперевшись в стекло обеими ладонями и лбом, я снова заговорил:
- И не смей больше никогда надевать эти ужасные каблуки, слышишь? Иначе меня начинает преследовать кошмарная мысль, что я никогда тебя не перерасту.
Маринка фыркнула, но голову все еще не подняла.

- Ты мне нравишься без всех этих штучек-фигушек. С ними ты похожа на Оксанку, но Оксанка мне ни разу не нравится. Слышишь? – я снова стучу по стеклу. – Эй-эй, как слышимость? Я говорю – ты мне нравишься, потому что ты и так очень хорошенькая! Господи – ну какие треклятые каблуки, Марин! Ты же червяка на моих глазах съела! Ну, как можно стать лучше тебя, а, Марин?.. Я же сейчас слеплю что-нибудь у тебя на подоконнике, если окно не откроешь, Кузнечкина!
Я и правда начинаю быстро-быстро накидывать на подоконник Маринки снег для будущих сооружений, как та, наконец-то начинает говорить. Марина говорила тихо, и мне пришлось отчаянно прислушаться:
- ….. я безумно замерзла на той дерьмовой прогулке, ну, думаю, это даже ты заметил…. Из-за этого я простудилась…. А еще я подвернула себе ногу. На самом деле, ничего серьезного, но в травпункт мы пошли, и я просидела очередь с остальными ребятами. И какой-то малолетний говнюк заразил меня…. Ну…. Ветрянкой…. Я неудачница, да?
- Ааа! Так ты была вся страшная и зеленая, потому что… - облегченно выдохнул я, начиная смеяться.
- Да-да, из-за ветрянки, - засмеялась в ответ Маринка. – Так что, я сейчас выгляжу пипец как отстойно.
- Даавай, подними уже лицо! Чего ты трусишь?
- Я не трушу…
- Ну, так поднимай!
Марина меня послушала. Я был так жутко рад увидеть привычное лицо Марины, с ее светлыми, пушистыми ресницами и забавными веснушками. И даже зеленые пятнышки на лице мне казались какими-то родными. Хотя…
Я засмеялся.
- Вот ты говнюк, Олег, - деланно надулась Маринка, смущенно отводя волосы от лица и чуточку улыбаясь. – Я, между прочим, вся чешусь!
- Кузнец, да ты точно кузнец теперь! – смеялся я. Марина закатила глаза и двумя руками схватилась за шторы, явно намереваясь их задернуть, но я лихорадочно замахал руками.
- Не-не-не! Я больше не буду!
-Точно? – прищурилась Марина. Я снова засмеялся.
- Сейчас-сейчас…. Фух, все – теперь точно не буду! – я утер выступившие слезы. Маринка смотрела на меня уже без обиды, и я был безумно счастлив, видеть ее улыбку.

- И… когда ты теперь поправишься?
- К концу этой недели должна…. Мама сказала, что ты болел ветрянкой… ну, в общем – заходи тогда в гости. Завтра или послезавтра.… Эй, а за подарком сейчас зайдешь?
- Отпирайся – и давай сюда!
Марина вскочила на ноги и, поплотнее завернувшись в плед, кинулась к шкафу. На диван она просто запрыгнула, держа в руках небольшую коробочку. С треском старые ставни разошлись, и я потянул руки в тепло Маринкиной комнаты.
Маринка улыбнулась и с торжественным «С прошедшим, Олежка!», положила в мои ладони коробочку. Зеленая и радостная Марина снова смотрела на меня снизу вверх, так что пришлось скорчить заговорческую мину и поманить ее пальцем.
Наверное, это был несколько коварный способ поцеловать ее, но зато самый результативный.
Зеленые пятна отчаянно не шли к красным щекам взвившейся Маринки. Которая закидала меня моим же снегом с подоконника, отпихнула, закрыла окно и задернула шторы.
Хохоча, я сунул подарок в карман и пошел в подъезд. Упрошу завтра маму сходить к тете Любе в гости. Чтобы у Маринки точно не было шансов меня выставить из квартиры!

****

- А-а-аа, черт!
- Не ругайся, - весело одернула меня Марина.
Она, до безобразия счастливая, сейчас сидела передо мной, забравшись с ногами на кровать, и сосредоточенно водила ватной палочкой по моему лицу.
Я снова взвыл, не в силах больше терпеть всех тех мук, что в один момент обрушились на меня.
- Господи, это НЕРЕАЛЬНО!!! Как?!! КАК это можно выносить?!!!
- Я же выносила, - ехидно заметила Маринка. Я закусил губу. Чесалось нестерпимо.
- Марин, сними с меня эти гадские варежки! Что за издевательство?!! – провыл я, подпихивая свои ладони Маринки под нос. Свои одетые в варежки ладони, а-а-а-а, это невыносимо!!!
Марина - садист по натуре же, явно!! – только оттолкнула мои руки, даже не взглянув.
- Прекрати, Олег, ты ведешь себя, как маленький!
- Но у меня все пипецки чешется!!! – проныл я, пытаясь совладать с гигантскими варежками и хорошенько почесать зудящие пупырышки, покрывающие мою кожу.
- А кто в этом виноват? Олег, ну мама же по-русски у тебя спросила тогда – болел ли ты ветрянкой. Ты зачем сказал, что болел?
- Ну… ну…. Ну блин!! Не знаю, забыл!
- Ты лох, Олежка, - ласково пропела Маринка, отводя ватную палочку и придирчиво рассматривая мое лицо. – Отлично! Лицу легче стало?
- Да… - слабо протянул я. – Еще спина….
- Спину я обещала оставить Эдику… о, звонят. Наверное, он! Всё-ё-ё, немножко осталось страдать твоей спине! – радостно возвестила Маринка, погладив меня по щеке и вскочив на ноги. – Эдик!..

Пока Маринка с моей мамой вытряхивали Эдика из куртки и шерстяного шарфа, я глянул на свое лицо в зеркальную дверцу шкафа. И свалился с кровати.
- Я ОТОРВУ ТЕБЕ РУКИ, КУЗНЕЧКОВСКАЯ!!!!!!
Ей поручили важную миссию смазывания зеленкой пупырышков, а не вырисовывания на моей роже усов, сердечек и каких-то странных надписей!!

Девчонки такие дуры!

Конец.

Zveto4ek
спасибо)))))))))
я думал, что гет тут никто не читает Х)
приятно так)

Zveto4ek
оу.... ну тогда мне приятней вдвойне))) спасиибо

ммм.... кажется, у меня есть два миника небольших... один меня попросили написать, второй я написал на флешмоб по картинке) Но это очень маленькие фигульки, даже не знаю, есть ли смысл их выкладывать))

Zveto4ek
х)
там все довольно-таки тухло и позорно)

Mari Michelle
Tacca
Mitsuko007

спасибо большое=)
я очень рад и тронут)))

Tacca, не, я б так не обманул))) был бы слеш - был бы в другом разделе рассказ)