Ким сидел на подоконнике у раскрытого окна. Странно, что стекла в этой комнате целы, ведь дом разграблен, так как тут давно никто не живет. Бродяги уже все, что могли, растащили, даже линолеум с пола содрали и старый флюгер с крыши сняли. Ким отлично помнил этот флюгер – он был в виде птицы. Кажется, делал его еще дед или прадед. Ким не знал, что это за птица - это не имело значения. Отец когда-то любил называть ее чайкой, а мать смеялась в ответ со словами, что таких романтиков как он больше не осталось. И Ким, хоть тогда еще и не очень понимал, о чем речь, но был с ней согласен – для него ведь вообще было не важно, что это за птица.
Мужчина окинул взглядом заброшенный цветущий сад, задержавшись на неподвижно замерших качелях. Такое чувство, что мир заснул каким-то волшебным сном. Ким никогда не любил сказки и не верил в волшебство. Все, что преподносила ему жизнь, всегда приносило только боль и неприятности. Он не понимал, зачем тешить себя такими откровенно лживыми глупостями.
Мужчина растерянно потряс в руке пеструю баночку с мыльными пузырями, открутил крышку и легко подул. В воздухе поплыла вереница, переливающихся в лучах заходящего солнца, призрачных шариков. Глупость. Несвойственная ему сентиментальность. Нет, он не видел в этом особой красоты. Просто как-то само собой получилось, что он купил эту детскую ерунду, когда направлялся сюда. Для него это всего лишь воспоминание…
В тот день Ким убежал из дома, мечтая оказаться как можно дальше от пьяного отца и плачущей матери. Мальчик сидел на скамейке и плакал, когда услышал звонкий смех. Совсем рядом с ним девочка с короткими светлыми кудряшкам бегала и пускала мыльные пузыри. Это было так дико для Кима: он не мог понять, его раздражало то, что девочка смеется, в то время как он плачет, и его привычная жизнь рушится. Родители как обычно ругались, потому мальчишка и убежал. Но он, конечно, не мог знать, что в этот самый момент отец, сжимая в руке нож, продолжал наносить удары уже бездыханному телу, и тем более не представлял, как изменится его жизнь с этого дня. Просто что-то внутри болело, вызывая подсознательный страх. И он - заплаканный восьмилетний ребенок - стоял и с обидой смотрел на смеющуюся девочку. А потом она упала. Споткнулась и упала. Девочка плакала, держась ручками за ободранные коленки. Цветная баночка лежала рядом на асфальте в растекающейся лужице мыльной воды. Тут же подбежала перепуганная мамаша, а Ким развернулся и пошел дальше. Уже не бежал. Это стало казаться глупым, бессмысленным. Перед глазами все еще была плачущая девочка и пестрая баночка в луже из несостоявшихся мыльных пузырей. Ким и сам не заметил, как вернулся к дому.
А там милиция и карета скорой помощи. Люди в белых халатах несут носилки, закрытые простыней. На белой материи некрасивые, пугающие красные пятна. Вокруг собрались соседи и просто прохожие. Кто-то из знакомых увидел Кима, и на ближайшие месяцы его вовлекло во всеобщую суматоху.
Отца осудили. Похорон матери Ким не запомнил. Все, что отложилось в памяти, это то, что было там от силы десять человек, среди которых он сам и психолог, у которого он наблюдался.
Ребенка усыновили родители его одноклассника и друга Егора. Мать Егора не могла остаться равнодушной, стоило ей только узнать, что мальчишка остался один. Еще улаживали все дела с документами, а Ким уже жил с ними. Он и раньше часто бывал у друга дома, и все там к нему очень хорошо относилась. Отца, правда, Ким видел всего пару раз - у того была своя строительная фирма, и из-за работы и постоянных командировок он редко бывал дома. Но мужчина согласился с решением жены, и Ким обрел новую семью. Но на самом деле со временем это станет для него чем-то иным – тем, что подарит ему ощущение волшебства, в которое Ким не верил. Правда и боли причинит гораздо больше, чем что бы то ни было раньше. Неправильная сказка со страшным концом, затянувшаяся на целых три «восьмерки» его жизни. Но пока, на ближайшие восемь лет, наступало затишье.
Мужчина проследил взглядом за очередной компанией глупых, но веселых пузырей, пока последний не лопнул, касаясь веток сирени под окном и оставляя на ее листьях влажный след. Мысли были тяжелые, давящие и ползли лениво, словно стараясь причинить как можно больше боли. Заходящее солнце уже не палило как днем, и легкий ветер приятно освежал кожу, донося из сада дурманящий запах сирени. Ким давно привык к этому запаху, еще в детстве. В свою самую первую «восьмерку»…
Детство Кима было самым обычным. У него были друзья, они вместе гуляли и играли, ходили друг к другу в гости. Только сам Ким не испытывал во всем этом никакой потребности – он просто делал то, что делали все. А каждый вечер, когда все расходились по домам, он шел в сад и сидел на качелях. Просто сидел. Отец все чаще приходил пьяный, и они с матерью постоянно ругались. Часто после ссор родители занимались сексом. Они могли даже не утруждать себя подняться в спальню, а просто устраивались там, где на тот момент оказались – на диване в гостиной, на полу, на кухонном столе. Отец бил мать, говорил какие-то грубости и пошлости, а после она плакала, закрывшись в ванной. Ким один раз попытался ее успокоить, но он плакал сам, и ему было страшно. Она же только накричала и отправила его спать. Больше мальчик не предпринимал попыток как-то утешить мать. Бывало, что когда родители слишком шумели, соседи вызывали милицию, и отца увозили. Но на следующий день он возвращался, и все начиналось снова. Со временем Ким к этому привык. Просто перестал реагировать. Он сидел на качелях в саду и смотрел на птицу-флюгер. А она была просто жестяной птицей, скучной и безымянной. Но это не имело никакого значения, она ведь даже не могла скрасить ожидание Кима, который в этот момент вспоминал, что раньше папа называл ее чайкой.
Когда родители переставали кричать друг на друга, шуметь и стонать, мать выглядывала в окно, удостоверяясь, что ребенок, как обычно, в саду. Ким возвращался домой. Давно остывший ужин ждал на столе, об этом мать никогда не забывала. Ким равнодушно жевал приготовленное, не обращая внимания на вкус. Не есть было невозможно, потому приходилось это делать, пускай и не очень хотелось. К тому времени, как Ким покидал кухню, пьяный отец уже спал. Мальчишка осторожно, чтобы не разбудить родителей, прокрадывался в душ, после чего так же добирался до комнаты и, закутавшись в одеяло, засыпал. Сны ему не снились. А может он просто никогда их не запоминал?
Мужчина закрыл глаза, которые начало неприятно щипать, и откинулся назад, опираясь на стену. Перед ним, в красноватой от вечернего солнца темноте, медленно вертелась птица-флюгер. Скрип давно не существующей жестянки резал слух, словно был вполне реален. Ким сильнее зажмурился, и звук стал еще резче, отдаваясь болью в голове. Но стоило только открыть глаза, и все стихло, оставляя лишь легкую головную боль.
Новую жизнь в новой семье можно было назвать счастливой. Теперь у Кима все стало так же, как и любого другого подростка. Конечно, это все произошло далеко не сразу, но забота, поддержка и участливое отношение новой семьи сделали свое дело. Мальчишка стал общительнее и даже приветливей, жизнерадостней. Общение с друзьями, не омраченное мыслями о скандалах родителей, действительно стало приносить удовольствие. У Кима появились друзья, не приятели как раньше, с которыми он просто пережидал время, чтобы подольше не возвращаться домой, а те, с кем ему было по-настоящему интересно. К тому же он был довольно симпатичным и пользовался популярностью у девушек, только вот никогда ни с кем не заводил серьезных отношений. Да и не вызывали у него особых эмоций ни пышногрудые, порой довольно откровенно одетые старшеклассницы, ни неприметные на их фоне сверстницы. Снова повторялась ситуация с птицей-флюгером – все девушки были для Кима одинаковы, он их просто не запоминал. Ну, тех, с кем общался постоянно, конечно, помнил, но таких были единицы, а так, он даже большинство одноклассниц не помнил по имени. Егор удивлялся такому равнодушию друга и порой подшучивал насчет его «голубизны». Ким на подобные подколки реагировал спокойно и предлагал парню самому это проверить. В итоге все сводилось к пошловатому стебу и дикому хохоту до слез. Хотя все же после пары таких разговоров Ким задумался и попробовал иначе посмотреть на парней. Но нет, все то же самое: такое же равнодушие, что и к девушкам, хотя и отвращения или неприязни это у него не вызывало. Правда попробовать однополый секс он не решался - все ограничилось лишь парой раз взаимных ласк с Егором, и только с помощью рук. А вот целоваться с Егором Киму нравилось больше чем с девушками. Что-то в этом было – напор, борьба за доминирование. Было не так скучно и предсказуемо, да и немного непривычно. Но не более того.
А потом, в начале одиннадцатого класса, хрупкий призрак возможного нормального счастья дал первую трещину. Врачи поставили матери Егора страшный диагноз – рак. Это стало ударом для них всех. Александр перестал сам ездить по командировкам, старался все свободное время проводить рядом с женой. Ким и Егор впали в состояние прострации. Киму, конечно, было не так тяжело как Егору – женщина хоть и стала близким ему человеком, но смерть своей матери он уже пережил, что было гораздо тяжелее. Хотя из-за произошедшего сейчас с его приемной матерью память все чаще против воли возвращала его в прошлое, заставляя переживать все заново.
И вот снова ненормально удушливый май. Одиннадцатый класс. Выпускные экзамены. Что потом? Ким даже не задумывался. Егор собирался поступать в Москву на юридический – туда же, где в свое время училась его мать-адвокат. Ким, наверное, с ним. Ему было не принципиально и, вообще, все равно где учиться. Хотя из-за неутешительного диагноза матери и общего крайне подавленного состояния Егора это тоже на данный момент не сильно волновало.
За прошедшие неполные восемь месяцев молодая еще женщина превратилась в немощную старуху, неспособную ничего делать самостоятельно. Александр перекинул всю работу на замов и ухаживал за женой. Для Кима находиться дома стало невыносимо, но он каждый день после школы возвращался сюда, потому лишь, что в компании, там, где у всех все хорошо, ему было еще хуже. Егор же загружал себя учебой и тренировками больше обычного, стараясь как можно меньше думать об умирающей матери. Все трое мужчин в этом доме, казалось, разучились улыбаться, погрузившись в беспросветный мрак страха и ожидания смерти.
И все же слишком жарко для мая. Дышать тяжело. И вот, в один из последних весенних дней, Ким вернулся домой раньше Егора, у которого была тренировка, и просто понял, что как-то слишком тихо. Парень задержал взгляд на лестнице, ведущей на второй этаж. Почему-то желания подниматься наверх в комнату не было. Ким, стараясь не задумываться, развернулся и ушел на кухню, достал из холодильника пачку сока, налил в стакан и медленно начал пить, мыслями возвращаясь в май восемь лет назад. Так странно… ведь почему-то запомнились только какие-то незначительные мелочи, не имеющие прямого отношения к произошедшему: непонятного грязно-зеленого цвета глаза диктора, ведущего в это время новости, и громкий надрывной лай соседской собаки; пьяный хохот отца и всевозможные ругательства, обращенные к матери и Киму; отражение облаков в луже у крыльца и плачущая девочка, недавно пускавшая мыльные пузыри. И, конечно, запах сирени, привычный, помогающий не забыть… Все же странная штука память. Она словно насмехается. Или все-таки пытается помочь?
Ким очнулся от воспоминаний, когда свет заходящего солнца уже заливал комнату своим рыжим теплом, играя на граненых стенках давно уже опустевшего стакана, а ведь вернулся домой еще днем, и солнце было высоко. «Егор задерживается», - подумал парень, посмотрев в сторону двери. Продолжать просто сидеть и предаваться не самым приятным воспоминаниям было глупо. Нужно всего-то сделать один звонок...
Через час приехала «скорая», затем участковый, потом Егор.
Ким хотел бы забыть, как друг ревел у постели матери. Хотел бы, навсегда вычеркнуть этот момент из памяти. Только он совершенно не желал забываться.
Парню не было страшно, нет. Скорее неприятно. Мертвое тело вызывало что-то сродни отвращению, находиться в одном помещении с ним совсем не хотелось. Киму было стыдно за это, отчего еще сильнее хотелось уйти, скрыть эти свои чувства.
Позже, закрыв дверь за ушедшими врачами и полицейским, он не стал возвращаться к Егору, а пошел на кухню. Снова достал сок из холодильника, но тот так и остался стоять рядом с пустым стаканом. А Ким сидел, сложив руки на столе и положив на них голову. Думать ни о чем не хотелось, только ни воспоминания, ни дурацкие вопросы упрямо не хотели его отпускать.
В голове назойливо копошились мерзкие в своей циничности вопросы: «Почему это произошло именно сейчас? Почему не после экзаменов? Всего-то один месяц остался…». Мысли по-прежнему не торопились, противно режа апатичное сознание. Были ленивы, но упорны, даже назойливы, и, как следствие, нестерпимо мешали. А Киму хотелось просто заснуть.
Егор к нему так и не спустился.
Мужчина отставил в сторону незакрытую баночку с пузырями и теперь курил, перебивая крепким запахом дорогих сигарет запах цветущей сирени. Он обернулся, осматривая свою бывшую комнату: заброшенное разгромленное помещение выглядело почти уютно, освещенное теплыми лучами закатного солнца. По углам переливались рыжим золотом нити паутин – сети, ловящие своих неосторожных жертв. Тишина этого пристанища воспоминаний была вполне живой, наполненной стрекотом кузнечиков, щебетаньем еще не заснувших птиц и множеством других неразличимых для Кима звуков и шорохов. На миг эту майскую тишину с запахом пыли и сирени нарушила тяжелая мелодия телефона, но мужчина, даже не посмотрев на номер, сбросил вызов. Звонить могли только по работе, больше ему никто не звонит уже почти как два года. Ким убрал телефон обратно в карман и вернулся к воспоминаниям, стараясь снова настроиться на звучание тишины.
После смерти жены Александр снова с головой ушел в работу и окончательно перебрался в свой домашний кабинет, почти перестав появляться в офисе. Ким даже однажды подумал, что мужчина старается реже покидать дом, то ли боясь чего-то, то ли цепляясь за место, хранящее столько важных для него воспоминаний. Предположение было весьма логичным, но вряд ли Александр смог бы признаться в этом хотя бы себе ни на тот момент, ни в последующем, когда временная «оттепель» в последний для него раз сменилось беспросветным холодным страхом. И пускай она, эта «оттепель», пока еще даже не маячила на горизонте, они с Кимом уже начинали проводить все больше времени вместе. Мужчина старался избегать одиночества, а парень рад был хоть своим обществом быть ему полезным. По правде сказать, общаться с отцом Егора Киму нравилось больше, чем с самим Егором, но эта мысль на тот момент выглядела еще вполне невинной, да собственно таковой и являлась. И именно благодаря этому общению парень и решил поступать в архитектурный, а после работать у Александра. Так в итоге и получилось. Уехать сразу парни просто не смогли. Егор, противореча своим прежним попыткам скрыться от произошедшего за учебой, теперь и представить не мог, как он может продолжать жить, что делать, когда матери больше нет. Ким же побоялся оставлять их с Александром одних. Им всем просто нужно было время. И спустя год парни все же поступили в один ВУЗ, но на разные специальности, а на каникулы ездили домой. «Домой» - именно так. Ким уже стал искренне считать дом Александра и своим домом.
А спустя год у Егора случился рецидив, депрессия не хотела его отпускать. Парень ушел в загул, завалил сессию и вдобавок поругался с отцом. Ехать домой на каникулы отказался. А Ким поехал. И Александр был рад, потому как одиночество в опустевшем доме было для него невыносимо. Ким проходил практику в его фирме, в это время и сам Александр стал появляться там чаще. О его жене и сыне мужчины оба, словно по молчаливому соглашению, старались лишний раз не говорить. Егор позвонил через две недели после отъезда Кима. Сказал, что все нормально, он договорился о пересдаче сессии и нашел место для прохождения практики. Александр облегченно вздохнул. Киму тоже показалось, словно груз с плеч упал.
С наступлением осени и началом учебы все стало возвращаться в норму. Только вот Ким чаще, чем раньше, наведывался на выходные домой, а Егор напротив, почти перестал там появляться. Общение между парнями постепенно сошло на «нет», но Ким это даже не сразу заметил. Просто в какой-то момент понял, что они почти не видятся и говорить им стало совсем не о чем. Единственной общей темой могло стать лишь прошлое, воспоминания о котором, так или иначе, оставляли неприятный тяжелый осадок на душе у обоих. Общение Кима вообще стало сводиться только к одному Александру – визиты на каждые выходные домой и ежедневная переписка через интернет. А на последнем курсе это общение с отцом друга перешло на совершенно иную ступень. Ким после не раз задавался вопросом, как так получилось, и когда он стал испытывать к Александру такие неправильные чувства, только найти ответы не получалось ни на следующий день после их первой совместной ночи, ни через два года, когда убили Егора, ни через еще восемь лет после его смерти, когда Ким похоронил и самого Александра. Егор, оставшись в столице, так и не узнал о том, как изменились отношения между его бывшим одноклассником и его отцом. А Ким лишь однажды после его смерти задумался о том, что было бы, если бы парень все узнал. Но смысла в этих мыслях не было, если Егор уже мертв. Как потом выяснилось, у парня возникли проблемы с деньгами, но обращаться к отцу он не хотел, решил разобраться сам. Не вышло. Дурацкая гордость, настоявшая на самостоятельности, сыграла против него. Против них всех. Стоит ли говорить, что это снова был роковой для Кима май? Финал его третьей «восьмерки».
Смерть сына Александр перенес еще тяжелее, чем смерть жены. Нервы сдавали. Мужчина впал в депрессию. Ким старался не оставлять его надолго, но пришлось взять на себя все управление фирмой, потому не всегда это получалось. Александр просто поддался боли и страхам, не дававшим ему покоя, и перестал цепляться за жизнь, в которой осталось лишь странное чувство к мальчишке, ровеснику его сына. А Ким отказывался признавать, что вытащить мужчину из этого состояния он не в силах. Он боялся, что мужчина может добровольно уйти за женой и сыном. Он ужасно боялся остаться один. И в итоге это произошло. Произошло с его же помощью.
В последние два года Александр совсем перестал выходить из дома. Мужчина жил в прошлом, порой даже начинал звать жену, что-то говорить ей. Кима иногда и вовсе не узнавал. Он кричал по ночам, просыпаясь от кошмаров, в которые никогда не посвящал парня. Каждый день пересматривал фотографии, рассказывая ему о связанных с ними историях, которые Ким слышал уже сотни раз. Мужчина все больше отдалялся, не только от Кима – от мира, от реальности. Врачи настаивали на госпитализации, но мужчина наотрез отказывался покидать дом. Его оставили в покое. Ким был рядом, разобравшись с обязанностями в фирме. Александр передал управление в его руки спустя год после смерти сына – похоже, он уже тогда не собирался возвращаться. Парень ухаживал за ним, кормил его, мыл, убирал за ним. И ревел. Уткнувшись в подушку, хотя бы раз в неделю ревел, стоило только уложить мужчину спать в их недавно общей спальне и вернуться в свою прежнюю, детскую комнату. Сначала Ким просто ложился рядом с Александром, обнимал его, и они засыпали вместе. Именно так, просто спали, потому как секса у них уже давно не было. Александр, кажется, вообще ничего не хотел, а Ким не посмел бы настаивать, да и секс никогда не был для него сверхважен. Он просто хотел быть рядом с этим мужчиной. Любил? Вряд ли он смог бы ответить на это вопрос. Ким не задумывался. Ему было хорошо с Александром. Факт того, что они оба мужчины и такие отношения для них вроде как ненормальны, никогда его особо не напрягал. Это было из той же категории, что и история с птицей. Да и с Егором они эту тему не раз поднимали еще в школьные годы. Разве пол, возраст, расовая принадлежность так важны, когда вам хорошо вместе?
Но после всего Ким не смог, не выдержал. Видеть, как Александр с каждым днем теряет связь с реальностью, оказалось невыносимо.
Очередная, четвертая, «восьмерка» подошла к концу. Май. Душный пахнущий сиренью май.
Доза лекарств, растворенных в стакане, недопустимо превышена. Мужчина немного стушевался при первом глотке, но только легко улыбнулся и уже спокойно допил все. Усталый тусклый взгляд, обращенный к Киму, был грустным и неожиданно осознанным, а на губах мужчины по-прежнему играла едва заметная улыбка. Ким взял его руку и поднес к своим губам, не целуя – просто касаясь грубоватой сухой кожи. Прошептал тихо, всего одно слово. «Прости». А в ответ прозвучал охрипший глухой голос: «Спасибо». И улыбка - искренняя, мягкая. И их последний поцелуй. Первый за эти два года, медленно, но уверенно тянущих их обоих в бездну безумия. Поцелуй был легкий, почти невинный. Никакой страсти. Только благодарность и тихая грусть.
Последний раз они засыпали вместе. И один из них навсегда.
Похороны Александра прошли для Кима непривычно ясно и осознанно. Казалось, он даже запомнил лица всех присутствующих, которых, правда, из-за замкнутости мужчины в последние годы было на порядок меньше, чем на похоронах его жены. Для Кима же эти похороны стали уже четвертыми. Сначала ушла его мать, потом мать Егора, сам Егор, а теперь вот и Александр. Таким образом, этот ритуал был прекрасно знаком мужчине, который вновь вынужден был прощаться с навсегда ушедшим, в этот раз самым близким человеком. И впервые ему было настолько больно и страшно. Все-таки любил Александра? Возможно. Он не станет отрицать, но и не признает. Для этого нужно знать, что такое любовь. А Ким не знает.
Когда все закончилось и все стали разъезжаться, пошел дождь. Сильный ливень шел стеной, ветра не было. Ким стоял у могилы. Один. Костюм насквозь промок, и ткань неприятно липла к телу, а с мокрых волос капала вода. Только покрасневшие глаза и едва заметный румянец выдавали его слезы, которые довольно удачно скрывались дождем. Небо плакало. Оно тоже оплакивало мужчину, их дружбу, возможно даже любовь. Ким никогда не говорил о любви, а Александр не спрашивал, но сам все же один раз сказал. Ким тогда только улыбнулся и прошептал ему в губы: «Спасибо». Поцелуй был долгий, глубокий. Большего вроде было и не нужно. На самом деле Ким просто не смог бы произнести эти слова. Он хотел было попробовать сказать это сейчас, но снова остановился. Остановился в последний момент, когда уже раскрыл рот, чтобы произнести странные непонятные ему слова. Испугался. Просто испугался, что они что-то могут изменить в нем или в окружающем мире. А все, что до сих пор так или иначе менялось, не приносило ему ничего кроме боли. Исключением стал лишь этот мужчина, которому Ким три дня назад сам помог умереть. И теперь было страшно, намного страшнее, чем во все прошлые разы. Теперь не было совсем никого...
Прохладная майская ночь. Удушливый запах сирени разбавила вечерняя свежесть и дым сигарет. Ким сидел на подоконнике в комнате, где провел детство, и пускал мыльные пузыри, наблюдая, как они переливаются в лунном свете. Он вернулся. Вернулся туда, откуда сбежал три «восьмерки» назад, три долгих «бесконечности» назад…
Ветер совсем стих. Замолчали птицы. Многообразие звуков стало гораздо скуднее, но полностью они не исчезли. Мужчина окинул взглядом, потерявший цвет, залитый серебристым светом, сад и подумал: «Интересно, кого заберет следующая «восьмерка», если теперь я остался один...».
