Чем? Правдой?

Это же Алкиппа) Он найдет способ все исправить... Ну или хотя бы постарается)

Ави бы слова не помогли. Тут нужно ломать образ расчетливого садиста. А вот если у Алкиппы под этой маской что-то еще? Да и как научится доверять, если столько лет ненавидел?

Достанет и вернет. Алкиппа уже давным давно никого не соблазнял. Зачем? Всегда можно просто заставить. Ави.... Его солнечный мальчик, и он боится затушить в нем солнце)

Пожалуйста) Хе0 долго ждать еще) Но столько всего впереди) А главы... Что ж) бует трех разовое "кармление" понидел., сред., пятница) Ну, если никто не против)

Глава 14
Пройдет весна и вновь
Излом льда твоя любовь.
И ты хотел один плыть между льдин. (с3)

Лешка
Я смотрю на него и не вижу ни злости, ни раскаянья, он продолжает говорить:
— В вашу последнюю встречу я контролировал все его действия и слова. Не хотел, что бы он вновь наговорил глупостей, и мне пришлось бы с этим разбираться. Если он мне так мешал, то почему я оживил Федора в подвале? Достаточно было просто сделать вид, что я не могу ему помочь.
Я чувствую что где-то в этих словах спрятана ловушка, но не могу понять, что настораживает меня, и киваю. Алкиппа улыбается, не смело, словно готовится в любой момент вновь начать оправдываться. Тянется, дотрагивается пальцами до моего лица, потом резко наклоняется и целует меня в лоб.
— Ави, у меня есть идея, надеюсь, тебе понравится. Насколько я понимаю, тебя не устраивает наша система наказания слуг? Вот я и решил отдать тебе человек пять в услужение. И только ты сможешь ими командовать, и сам будешь решать, какого наказания они достойны.
— Не надо, Алкиппа, не вижу смысла притаскивать сюда еще пятерых. Пусть живут со своими семьями.
— Глупый, — он улыбается. – Я имел в виду то, что ты сможешь выбрать из тех, кто уже служит в доме.

Всех слуг выстроили в холле, в один ряд не получилось, и они стояли какой-то странной группой. Страх, он жил в глазах, в покорных позах. Слуги боялись меня так же, как и любого из господ, они не видели никакой разницы между нами. Не смотря на то, что я не наказывал, не пытал и даже заступался за них, они считали меня одним из учеников Алкиппы. Было неприятно это понимать, но я осознавал и то, что все новые правители появились из неоткуда, как и я.
— Все, кто старше двадцати лет, могут быть свободны, — холодный и повелительный тон моего голоса разносится по помещению, и где-то около трети слуг, кланяется и уходит.
И я замечаю стоящего у самой стены ребенка, лет семи от силы. Удивленно поворачиваюсь к Алкиппе, и понимаю, что он тоже немного растерян:
— Я и сам в шоке, — отвечает на мой не озвученный вопрос. — Не стал бы я нанимать подобную мелочь, от него же пользы никакой, а я правитель, а не председатель благотворительного общества.
— Все, кто старше семнадцати лет, могут идти.
Люди кланяются и уходят, но остаются еще человек двадцать.
— Ави, солнечный мой, ты точно решил себе слуг выбрать? Может ты не правильно меня понял и решил открыть детский дом?
— У тебя есть указание по тому, как я должен выбирать слуг? – Алкиппа отрицательно покачал головой. – Тогда молчи и не вмешивайся!
Я сам вздрогнул от своего же приказного тона и искоса посмотрел на правителя, ожидая ответной реакции, но он уловил мой взгляд и, насмешливо улыбнувшись, поклонился. Облегченно выдохнув, я вновь вернулся к созерцанию перепуганных подростков и детей.
Мысленно решая, кого бы из них взять под свою опеку, я вглядывался в лица. Первыми я выбрал самых младших: того семилетнего мальчишку, и странную девочку лет одиннадцати-двенадцати с потухшим взглядом. Дальше стало сложнее, из-за худобы и выражения страха они казались мне все на одно лицо. Уже решив взять трех первых попавшихся, я невольно остановил свой взгляд на девушке лет шестнадцати, она не смотрела на меня, её взгляд был прикован к мальчику, стоящему чуть сбоку от меня. Сравнив этих двоих, я подумал, что они скорее всего брат с сестрой, и забрал девушку себе. Затем я заметил юношу, стоящего в странной позе, когда я его подозвал, то понял, что он хромает. Остался всего один человек, и я невольно задумался, было слишком странно решать чужие судьбы, руководствуясь только своим настроением. Теперь я сам себе напоминал Алкиппу. Между нами уже не было особой разницы, только он выбирал, кому умереть, а я выбирал, кому жить.
— Еще ты и ты! Остальные свободны!
— Лешка, я, конечно, понимаю, что ты никогда не был особо старательным студентом, но до пяти считать учат еще в школе…
— Отлично, давай посчитаем вместе! Эти трое парней и девушка – всего четверо, согласен? Дальше, девочка, она от силы выросла до восьмидесяти процентов от своего взрослого состояния, итого у нас четыре целых и ноль восемь слуг. Ну и мальчишка сойдет за пол слуги. Получаем пять целых и три десятых человек, будешь со мной спорить по поводу превышения лимита на три десятых? Самому не смешно?
— Не буду, — я видел, с каким трудом Алкиппе удается сохранить серьезное выражение лица. — Тем более забрать излишек в данном случае весьма проблематично.

Сулис
Я стучалась в комнату к Алкиппе долго и настойчиво и, наконец, спустя минут десять, двери открылись. На пороге стоял взлохмаченный и недовольный Ави. Легко оттолкнув мальчишку, я прошла в комнату и села на стол.
— И тебе доброй ночи, Сулис. Алкиппа в душе, придется подождать, и лучше за дверью.
Я слегка удивленно посмотрела на личную игрушку учителя, но спорить с ним сочла слишком уж ненужной тратой времени. Одно движение руки, и раб отлетает к стене, я с удовольствием вижу, как на его лице появляется выражение испуга и боли, как он стонет, и светлые волосы темнеют от крови. Мальчик удивляет меня вновь, вместо того, чтобы поняв урок, заткнутся и лежать тихо, он орет:
— Алкиппа!
Это меня бесит, неужели щенок и вправду думает, что его господин будет за него заступаться? Кнут появляется в моей руке, и я подхожу к сжавшемуся на полу человечку, замахиваюсь, но мою руку перехватывают сильные пальцы:
— Сулис, что ты творишь?
Злость, я впервые слышу злость, направленную на меня. Удивленно смотрю на Ави, что он такого делает в постели, что всегда холодный Алкиппа сейчас сжимает мою руку до боли.
— Запомни, ученица, если ты еще хоть раз к нему прикоснешься, я займусь твоим воспитанием лично, — он говорит громко, на русском, и его подстилка расслабляется, жалобно стонет, прикасается к своей голове, затем демонстрирует Алкиппе следы крови на пальцах. – и поверь, все, что ты пережила от Фердинанда и инквизиции тебе покажется детской забавой. Он мой, и только я имею право наказывать его.
Учитель отстраняется, отпустив мою руку, и тут же склоняется над Ави, по его обнаженной спине стекают капли воды, мокрые волосы, полное отсутвие одежды. Он так спешил к своему рабу, что даже не вытерся и не оделся? Алкиппа одним прикосновением лечит мальчика, поднимает его на руки, успокаивает его мягким тоном, обещая, что это больше не повторится. А мне больно, не физически, просто впервые внутри растет боль, не связанная с моим отражением и воспоминаниями. Единственному дорогому для меня существу я больше не нужна.
— Убей меня, — просьба, тихая, на латинском.
Я не ожидала, что он на неё среагирует, Алкиппа что-то шепчет своему Ави и подходит ко мне. Его руки на плечах, он зарывается лицом в мои волосы, обманчивое, уже не принадлежащее мне тепло. Как же страшно, сейчас он выпьет мою силу, а я даже не буду сопротивляться. Потом будет только один точный удар, без боли, и все, пустота. Я вздрагиваю, плачу в голос, боль потери, страшная, забытая, я думала, что это осталось в прошлом. Алкиппа разворачивает меня к себе лицом, вытирает мои слезы, потом бросает это бессмысленное занятие и прижимает меня к себе. Уткнувшись лицом в сильную грудь, вздохнув родной запах, я уже реву в полную силу, он гладит меня по спине.
— Сул, девочка моя любимая, глупая моя. Я люблю тебя, ты моя дочь, пусть не по крови, но дочь. Никто не займет твоего места, Ави мне дорог, но ты… Как ты могла поверить в то, что я способен тебя забыть?
Я слушаю эту чепуху и чувствую, как боль отступает, а внутри звенят его слова, они оставляют после себя тепло и мучительную, непривычную нежность. Я цепляюсь за него, захлебываюсь в собственных рыданиях.
— Больше всего на свете я бы хотел, чтобы ты приняла Ави. Он часть меня, прошу тебя, и относиться к нему так же.
Наконец, мне удается частично взять себя в руки:
— Ты отдал ему мою личную служанку, — звучит почему-то обиженно.
— Прости, я не знал, если тебе нужна именно она, я верну.
— Нет, просто, — наконец я соображаю перейти на латинский. – Она дочь начальника стражи. Не забывай про то, что ей нельзя вспоминать про пребывание в пыточной. Таков наш уговор с её отцом, если ты помнишь. Я просто хотела предупредить тебя об этом.

Данила
Все возвращается на круги своя. Вновь один и тот же день, просто снова и снова. В какой-то момент мне уже начинает казаться, что Алекс забыл обо мне. Только на третий день что-то меняется. Глаза сами собой закрываются посреди ужина, руки застывают.
— Привет, Данила, — шепот Алекса у самого уха. – Сейчас ты будешь свободен, только глаза не открывай, хорошо?
И я понимаю, что кивнул. Опустив руки, вздыхаю, и спрашиваю:
— Не продал? Так?
— Да. Не продал, сказал, что ты ему еще понадобишься.
Вздрагиваю, вспоминая зачем.
— Все, что я смог сделать, это добиться для тебя отмены наказания. У меня очень мало времени. Через пару минут я исчезну, ты найдешь в углу комнаты коробку. Там книги и одежда. Это мой подарок для тебя. Слушай внимательно, я не прошу у тебя обещания, просто выслушай. Я не хочу, чтобы ты умирал. Возможно, я найду способ получить тебя себе. Просто не делай ничего с собой — подожди.
— Я… Я попробую.
— Спасибо.
— Снег все еще идет?
— Да. Слушай, а кем ты был до?…
Я сразу понимаю смысл его вопроса. И почему-то начинаю рассказывать все про свою жизнь. Он прерывает меня на четвертом классе школы и грустно шепчет:
— Мне пора.
Я открываю глаза.

Алкиппа
Я вижу, как злится Адехи, впервые, за сотню лет. Он крушит мой кабинет, вещи и мебель упорно летят в стену.
— Зачем, римлянин? Что ты хочешь? Я готов отдать очень многое в обмен на мальчишку. Мне нужен этот раб.
— Ты можешь к нему приходить, когда тебе вздумается, — кресло подо мной слегка дергается, я вопросительно поднимаю бровь, и оно успокаивается. Вместо него взлетает стол, моя чашка с кофе успевает спастись бегством в последний момент.
— Но ты против того, чтобы трахнул твоего раба? Так зачем мне приходить?
— Можешь не приходить. Я же не заставляю, но рыжий останется в моем доме.
— Я могу и Иштар пожаловаться. Ты же защищаешь его! Это противоречит принятой конвенции!
— Пожалуйста, жалуйся. Я вполне могу его медленно и мучительно убить на глазах у Иштар. Хотя можно и проще, с ним вполне могу спать я.
— Не трогай Данилу, он и так тебя боится, — Адехи устало прислоняется к стене и, наконец, признает свое поражение. – Я не понимаю, чего ты добиваешься. Я больше не появлюсь у тебя в гостях. И забуду про существование этого раба.
Он исчезает, а я принимаюсь наводить порядок. Странно, вроде бы мой план провалился, но горького чувства поражения я не чувствую. Это только первая попытка. Не знаю как, но я должен добиться своего. Может не с Адехи стоило начинать? Жаль только, что рыжик теперь бесполезен для меня. Придется убрать его, как мусор. Вряд ли раб сможет раскрыться перед другим. Да и нужно ли это? Дьявол, я ведь даже не знаю, что делать.

Глава 15
Входи в мой дом как друг,
чтобы потом предать меня (с3)

Сулис
Мой учитель сомневался, впервые на моей памяти. Он приказал отвести ко мне в пыточную мальчишку, приказав мне просто убить рыжего. Но отменил свое распоряжение. Я понимала, что-то в этом доме давно делалось у меня за спиной. Вначале я почувствовала присутствие Фердинанда, слабое, не окрашенное болью или страхом. Я боялась поверить своим ощущениям, не хотела думать, что, попав в руки моего учителя, он смог просто уйти. Алкиппа должен был уничтожить моего врага — стереть в порошок. Но этого не произошло. Позже, спустя пару дней, я поняла почему. К нам на ужин, по неизвестной для меня причине, был приглашен Адехи. Присутствие древнейшего мной не ощущалось, я вновь чувствовала Фердинанда. Адехи настолько пропитался аурой своего ученика, что я их перепутала.
Значит, у наших учителей есть общая тайна? Странно, эти двое никогда не были особо дружны. На первом нашем совместном ужине Адехи вел себя странно. Обычно он отличался молниеносной реакцией и галантностью доведенной до абсурда. В это раз все было не так, Адехи даже позволил мне самой тянутся силой через весь стол для того, чтобы взять хлеб. Алкиппа же впервые с появления Ави в нашем доме, не стал брать раба с собой на ужин. Мой учитель явно защищал свою вещь от чужих глаз.
Затем Адехи еще раз присутствовал на нашем ужине, спокойный, уверенный в себе, как обычно собранный и вежливый, он вел с Янушем светский треп о достоинствах и недостатках континентального умеренного климата. Но позже, поздним вечером, почти ночью, весь дом бушевал. Вещи слетали со своих мест, и моих сил не хватало, чтобы их удержать. На следующее утро был отдан приказ о казни второй постельной игрушки учителя, а спустя минут десять отменен. Мальчика едва успели привести ко мне, как тут же развернули и повели обратно в комнату.
Алкиппа думал, безвылазно сидя в своем кабинете.
Страшнее всего для меня стало то, что древнейший был еще способен на чувства. Я всегда думала, что чем больше проживу, тем меньше буду подвержена людским слабостям. Мне было неприятно осознать, что, не смотря на восемьсот лет прошедших с моего рождения, я все еще способна на ревность и обиду. Но он — мой учитель, тот, кому минуло более двух тысяч лет, как мог он отдаться на волю чувствам? И Адехи… Умный, расчетливый, никто толком и не знал, сколько ему лет. Он был старше Алкиппы, старше на сотни лет, но бушевал, в бессильной человеческой ярости.
Их связывала общая тайна, и я понимала, что странный раб Ави, как-то связан с секретом сумасшествия древнейших. Я понимала, что нужно идти к Иштар, рассказать ей все, пока странная болезнь не коснулась других, но не могла. Теплые руки учителя, обнимающие, защищающие, дарующие прощение и спокойствие, предать их казалось выше моих сил.

Алкиппа

Я курил, ограждая свежим воздухом от табачного дыма спящего Ави. Пожалуй, это все, что я мог для него сделать. Нужно было бы отпустить его, выпустить из клетки, позволить медленно стареть и заботится о его безопасности издали. Заранее простить ему появление жены или парня, стать плохим воспоминанием и медленно умирать вместе с ним. Вновь. Так уже было, один раз. Только тогда я был слабее и не мог поддерживать вечную жизнь в хрупком человеческом теле. Я видел первые седые волосы, морщинки, несмело отвоевывающие любимое лицо у молодости, но вот только он, в отличие от Ави, добровольно шел со мной в вечное скитание. Он сам решил быть рядом. И только время меняло нашу легенду. Вначале он был моим возлюбленным, затем стал для людей моим отцом, потом дедом. А потом его не стало, а странное, болезненно-светлое, всеобъемлющее чувство жило еще не одну сотню лет во мне. В этот раз все было по-другому — это чувство, не разделенное на двоих, причиняло только боль, разъедающую все внутри. И все же я был счастлив этой болью. Пусть она, только не пустота. Я не могу больше существовать с черной, вязкой пустотой. Возможно, я бы сдался, позволил Иштар все понять и упокоить меня навсегда. Но только не его, не моего Ави. А если у него будут дети? Внуки? Смогу ли я позволить ей уничтожить что-то, что было дорого ему? Глупое сердце.
Ладно, пора брать себя в руки. Я не могу позволить себе ошибаться. Это будет бить по Ави — по его безопасности. Нужно убрать Рыжика, в этот раз я сделаю все сам, чтобы не дать себе время на сомнения. Мальчик — многообещающий, яркий, не оправдал моих надежд и за это умрет. Все справедливо, все правильно. Он – человек, а значит просто игрушка, раб, вещь. Не живой, не такой как Ави.
Рыжий спал, свернувшись под одеялом, с книгой в руках. Я запретил ему просыпаться, сел на кровать и потянулся к ножу, и в этот момент пришел вызов от Адехи. Он желал навестить меня.
— Тебе повезло, мальчик, похоже, ты все же будешь жить дальше.
Я позволил Адехи появиться у меня в кабинете и сам материализовался там спустя минуту.
— Доброе утро. Еще не успел его убить? – Адехи говорит холодно, отчужденно, но я знаю, что моего ответа он очень ждет.
— Доброе. Нет, зачем? Пусть живет. Забавный же зверек.

Адехи
Он переиграл меня. Уже одно приглашение в гости было странным, а уж просьба развлечь человека вообще смахивала на бред. Первоначально я думал, что таким странным способом Алкиппа пытается просто увеличить стоимость раба и ему это удалось. За забавного, яркого, живого и очень любопытного мальчика я был согласен снабжать кухню омарами всю зиму. Вот только Алкиппе этого было мало. Я вспылил и ушел, не считая, что симпатичный, пусть и странный, но просто раб, может стоить больше. Этот мальчишка — Данила, делал меня уязвимым, ведомым. Впервые за сотни лет, мне была не безразлична чья-то жизнь. И зная римлянина долгие столетия, я понимал, что либо я начну делать то, что он от меня хочет, либо рыжий раб умрет. Только, что за игру затеял Алкиппа в этот раз, я так и не мог понять.
В своем кабинете римлянин появился спустя пару минут, мы поздоровались и замолчали. Мы никогда не были друзьями или приятелями, совсем сошли на нет наши отношения, когда я принял в ученики Фердинанда. Нет, Алкиппа был из тех, кто голосовал против смертной казни для итальянца, но, в дальнейшем, при каждой нашей встрече напоминал мне об ученике-инквизиторе. Римлянин не мог бы быть более двуличным, даже если бы у него было еще одно лицо на затылке, но и дураком Алкиппа тоже не был. Все его действия, все решения приближали римлянина к, только ему ведомой, цели.
Время текло, мы же по-прежнему молчали, ожидая, кто сломается первым, признает поражение в этой маленькой схватке. Алкиппа сломался первым:
— Ты не сможешь забрать его до того момента, пока не поймешь, зачем он мне. Общайся с ним сколько угодно, правила остаются теми же: ты не можешь его наказывать, любые изменения в его содержании согласуются со мной, ты можешь его ненадолго вытаскивать из комнаты, но он не должен тебя видеть, знать твое настоящее имя и никакого секса.
Римлянин исчез, оставляя мне возможность подумать над странным предложением. Я понимал, что все правила были продуманы им заранее, но не понимал, с какой целью. С одной стороны — Алкиппа вроде бы заботился о своей собственности, зная, что я, вспылив, могу и убить человека ненароком. С другой — он словно защищал меня, не давая возможность древнейшим. Ведь они могли по воспоминаниям, имени или биологическому материалу понять, кто именно общался с Данилой. Вот только зачем древнейшим выяснять, с кем общался раб? Римлянин затеял опасную игру и втянул в неё меня? А я даже не понимаю правил и не знаю, что мне достанется в случае выигрыша. По-хорошему, я должен идти к Иштар, рассказать ей обо всем, и пусть она разбирается, но не хочу… С одной стороны, мне слишком любопытно, что именно затеял римлянин, а другой – не хочется, чтобы Данилу убили.

Лешка

— Ты сам убедился, он позволяет тебе многое, — Фердинанд говорил, слегка тягуче, с едва заметным акцентом. – Решать тебе, Алексей. Ты можешь помочь или сдать нас своему правителю, но остаться в стороне не получится.
— Если я исчезну, Алкиппа уничтожит больницу и мою семью.
— Нет, если будет уверен в том, что ты не сбежал, а тебя похитили.
— Я не могу рисковать их жизнями, как ты не можешь это понять?
— Алексей, это ты не понимаешь, ты можешь спасти тысячи жизней. Чем твои сестры лучше тех девушек, трупы которых их родным даже не дают захоронить?
Мне нечего ответить, и я только прячу лицо, все, что до этого момента говорил Фердинанд — сбывалось. Я испытывал терпение правителя, ожидая момента, когда он поставит меня на место, накажет, убьет, или, хотя бы, начнет угрожать. Алкиппа прощал все, иногда мне даже казалось, что ему нравится, когда я начинал им командовать.
— Ладно, я согласен.
— Хорошо. Но сейчас еще очень рано, ты должен стать ему намного дороже, еще ближе. Научись не бояться его, попытайся найти в нем хоть что-то хорошее. Алкиппа может видеть твои чувства, но не мысли. Нужно, чтобы и ты был к нему хоть немного привязан, и тогда ради тебя он перевернет весь мир.

Глава 16
В доме, где кроме нас никого…(с3)

Алкиппа

Уже пару дней Ави вел себя странно: я кожей чувствовал на себе его взгляд, но стоило мне обернуться, он тут же делал вид, что читает книгу. Все наши разговоры, стараниями Лешки, всегда сводились только к моему прошлому. Мой пленник внимательно и задумчиво слушал про Средневековье, иногда просил показать какой-нибудь не сложный, но зрелищный фокус. Мне казалось, что я иду по тонкому коварному весеннему льду в средневековых латах: как бы осторожно и медленно я не ступал, лед треснет, и я окажусь в темной и холодной воде, а железо непременно утянет меня на дно. Слишком сильно я хотел верить в то, что мой солнечный мальчик ищет во мне что-то ведомое только ему, слишком обманчиво-близкими становились наши отношения.
— Алкиппа, — я вздрогнул, выдернутый окликом Ави из своих мыслей. – Ты не против прогуляться со мной по городу?
С трудом подбирая слова, говорю то, что меньше всего хочу озвучивать:
— Я не против, но ты можешь прогуляться и без меня, если хочешь.
Ави отвернулся так, чтобы мне не было видно его глаз, покраснел и ответил:
— Я думаю, что вдвоем будет веселее.
— Тогда одевайся потеплее!
Не давая ему возможности передумать, я заставил одежду вылетать из шкафов. Спустя минут пятнадцать мы уже стояли на пустой заснеженной улице, и Ави растерянно смотрел по сторонам, явно не зная, куда теперь идти.
— А хочешь в кино?
Первая попавшаяся фраза, и он удивленно на меня смотрит:
— Но они же не работают…
— Я это исправлю.
Мы медленно побрели по улице в сторону ближайшего кинотеатра, пару минут Ави молчал, затем спросил:
— А ты был легионером в Риме?
— Нет. Меня никогда не привлекала их строгая дисциплина. Я родился в семье гончаров и именно этому ремеслу хотел посвятить всю свою жизнь.
— А почему не посвятил?
— Так получилось. Моя мама была признана виновной в убийстве моего отца и была распята, когда мне было пять лет. Меня же приютил, если так можно сказать, мой старший брат, сын моего отца от первой жены. В принципе, официально я не был его рабом, но особой разницы от этого не наблюдалось.
— А что было потом?
Множество сотен лет я гнал свое прошлое, боялся даже вспоминать. Истошные крики, отблески сторожевых костров и причудливые тени на тонкой фигурке моей матери. Четыре дня она умирала, и все эти дни мой милый братец посылал меня поздним вечером в лавку за вином, именно в ту, рядом с которой погибала она на кресте. Тот вечер не был исключением, но я так сильно желал ей смерти, так хотел прекратить её страдания, и мама вдруг, у меня на глазах, прекратила кричать и обмякла. Я благодарил богов за это, еще не догадываясь, что сам убил её.
— Именно в этот период во мне начал просыпаться дар к магии, но я его скрывал. Моя жизнь свелась к постоянному прислуживанию ему и его семье. В гончарной мастерской своего отца я только лишь месил глину, а большему меня не учили. Братец считал, что я слишком туп для этого.
— Не верю, что ты мог долго жить на положении раба. Не в твоем характере это.
Мне едва исполнилось шестнадцать, когда сердце моего брата перестало биться. Но в этот раз я знал, что являюсь убийцей. Вот только правосудие не могло свершиться.
— А я и не жил так долго. Мой брат умер, сыновей у него не было, и я стал главой семьи. Женщины меня никогда не привлекали, и я не спешил жениться. Когда мне исполнилось тридцать пять – магия остановила время, и я больше не менялся, а в пятьдесят лет был вынужден уйти из Рима, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. С тех пор я и путешествовал по миру.
Вот только о том, что вместе со мной из Рима бежал мой любимый я говорить не хотел. Никому и никогда я не рассказывал о нем. Слишком больно было вспоминать его медленное угасание под напором прожитых лет. Странно, но даже теперь, когда рядом со мной шел, утопавший в снегу и задумчиво смотрящий только вперед, Ави, мне все равно было мучительно страшно вспоминать постаревшее, осунувшееся лицо. Увлекшись рассказом и своими мыслями, я едва успел навести порядок в заброшенном кинотеатре и согреть помещение.
Мы открыли дверь, и яркий свет вспыхнул в фойе.
— Что смотреть будем?
— Не знаю, — Ави пожал плечами. – Давай фильм ужасов, только если можно, из новых. Не хочу смотреть что-то по второму кругу.

В темном пустом зале, где кроме нас никого не было, мы сидели бок о бок, и Ави нагло занял подлокотник между нами. Пока я размышлял, куда деть правую руку, одновременно заставляя проектор работать, он спросил:
— А тебе слабо сделать этот фильм объемным? Как в 3-D?
Я фыркнул и выполнил его просьбу. Где-то ближе к средине, когда очередной монстр резко выпрыгнул с экрана, и, повинуясь моему желанию, начал рыскать по залу между рядами, Ави задавленно вскрикнул. Я уже собирался вернуть монстра на место, чтобы не пугать своего пленника, но его ладонь в этот момент легла на мою руку. Он сжал пальцы, а иллюзорное чудовище начало приближаться к нашим местам.
— Алкиппа, скотина, хватит меня пугать, — почему-то шепотом попросил Ави.
Фильм пошел дальше, монстр исчез из зала, но Леша так и не убрал руку.

— А ты видел, как он его в конце ножом? – Ави шел рядом со мной, оживленно и путано пересказывая мне содержание фильма, я только кивал и улыбался. – А можно мы будем суда каждую неделю ходить?
— Видел. Зачем? Я вполне могу сделать небольшой кинотеатр и у нас дома. Можем там хоть каждый день что-нибудь смотреть, если хочешь.
— Правда? Тоже в 3-D?
Я кивнул и, неожиданно даже для себя, наклонился и прикоснулся губами к его щеке, тут же отпрянув, и сразу же заговорил:
— Я могу и запахи передавать, и ощущения, честно, я лучше, чем 3-D. Ты просто этого еще не знаешь.

Фердинад

Древнейший опаздывал. Он открыл мне беспрепятственный доступ в собственный дом и, за последние недели, я уже привык чувствовать себя в его кабинете почти хозяином. Налив себе бренди, я сел у зажженного камина. Если бы я чувствовал присутствие Алексея поблизости, то возможно был бы даже рад тому, что хозяин дома задерживается. Весь мой план зависел от этого человека. Я не сомневался, что Алкиппа сделает все, чтобы спасти свою странную игрушку уже сейчас, но если Алексей постарается, то моя власть над древнейшим будет поистине безграничной…
— Доброй ночи, Фердинад. Надеюсь, в этот раз твои сведения окажутся более полезными?
Древнейший стоял у двери, неподвижное спокойное лицо, холодный изучающий взгляд. Я невольно поежился, вся моя уверенность в себе мгновенно куда-то испарилась.

Адехи

Данила сидел спиной ко мне, расставляя шахматные фигуры.
— Я все же считаю, что в слепую должен играть я, — рыжик с явной гордостью добавил:
— Это даст тебе небольшую фору, я кандидат в мастера спорта по шахматам.
— Тоже мне вид спорта нашел! И поверь мне, я и в слепую тебя обыграю в пятнадцать ходов.
— Алекс, спорим? Если я у тебя выиграю – то мы в следующий раз отправимся на экскурсию в Лондон.
— Отлично, если выиграю я, то ты будешь учиться играть в мою любимую игру – нарды, — уже начиная спор, я понимал, что поддамся и позволю ему выиграть. Очень уж часто Данила просил меня показать ему бывшую столицу Англии. Придется уговорить Артея дать мне разрешение на присутствие на его территории, что весьма проблематично, мы уже пару сотен лет не разговаривали.

Фердинад

Я ненавидел эту работу больше всего на свете, но не мог отказаться. Если бы я стал ненужным для Алкиппы, он бы просто запретил мне находиться на его территории, тем более в его доме. Очередная деревня, и вот я уже стучусь в первую попавшуюся дверь. Все как всегда. И тут будут запуганные, голодные люди, озлобленность и подозрительность. Каждый сам за себя, все грызутся между собой как стая волков. Только редкие проблески человеколюбия и гуманизма говорят, что в людях осталось нечто человеческое. Меня, как бедного путника, почти все посчитают угрозой или лишней обузой, но найдутся и те, кто протянет руку помощи, не зная, что в их семье я буду искать очередного странного и яркого человека, очередного кандидата для Алкиппы. Древнейший так до конца не рассказал, зачем они ему, но я сам согласился искать необычных людей. Сильно сомневаюсь, что мои «находки» ждет что-то хорошее.

Глава 17
И не боюсь тебе сказать:

Я жду. В мой дом входи... меня предать...(с3)

Фердинад

Я лежу на полу, на охапке прелой, чуть влажной соломы, и слушаю их разговор. Люди говорят громко, не понижая голоса, и я не притворяюсь спящим.
— Зачем нам нахлебник? Он не работал летом! И что теперь? Папа, неужели ты будешь кормить его всю зиму? Ты забираешь кусок хлеба у моих детей, у своих внуков, — мужчина орет на почти полностью седого старика. — Нам и так было сложно выжить. Если мы будем кормить еще и его, то весной нам будет нечего сеять.

Он с досадой ударяет по подлокотнику инвалидного кресла. Седой старик — инвалид, трое совсем маленьких детишек, тонкая хрупкая беременная женщина — эти явно не могли работать в полную силу. Но я уже знаю, что там, за стенкой, спят вповалку еще четыре человека — основные кормильцы этой семьи. Два младших сына хозяина дома, молодая жена одного из них и прибившийся к ним студент.
- Он же точно так же уйдет по весне. Не будет он помогать нам выжить. Пусть идет к этому выродку и устраивается в стражники. Там ему самое место, раз он не умеет работать. Как ты мог поверить в его историю, — мужчина резко разворачивается и смотрит прямо на меня. — Сколько правды в твоих словах, Федор? Мы не можем приютить тебя на всю зиму. Отдохнешь у нас пару дней и уходи. Может, мой отец и наивный старик, но я-то прекрасно понимаю, что ты скрываешься от стражи. Никто, поверь мне, не покинет свой дом зимой без припасов, только по тому, что жена решила уйти от тебя к твоему же брату. Ни одна баба не стоит этого.
— Ты забываешься, братец, — на пороге появляется один из младших, высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати. — Все, на что ты способен, Дима, это делать детей! Мы содержим твою огромную семью. Мы взялись за это только из-за отца, а что вы сделали в благодарность? Твоя сучка уже на сносях! Четвертый ребенок! Сколько еще дармоедов вы планируете повесить нам на шею? Поговорив, мы с женой и Владом решили, что хватит! Мы не можем кормить столько ртов. Папа, завтра мы заберем ровно половину припасов и переедем в один из пустующих домов. Ты можешь уйти с нами и помогать Катьке с домашним хозяйством. А можешь остаться тут и вдвоем с Сашкой пытаться тянуть на себе это постоянно разрастающееся семейство. Федор, ты тоже можешь уйти с нами. Мы будем только рады еще одному работнику.

— Какая же ты сволочь, Коля. А кто же будет содержать тебя и твою драгоценную Ленку лет через двадцать? Мои дети — это и ваше будущее, своих же у вас никогда не будет. Сколько абортов сделала твоя жена? Пять? Десять? Она хоть раз залетала за последние годы? Что будет с вами в старости? Кто в прошлом году, когда вы вдвоем беспробудно пили, помогал вам? Ты так и не научился думать о завтрашнем дне. Или ты рассчитываешь, что ваш студентик, Влад, всю жизнь проживет с вами? Зря. Он уже давно смотрит на белобрысую Зойку из семьи Сикорских. Через год он будет жить уже у них. А чем плохо? Они процветающие, многочисленные и беспроблемные. Зачем ему чужой старик и два бывших алкоголика?

Я закрываю глаза. Мерзкое чувство, словно я прикоснулся к чему-то грязному, и нет никакой возможности вымыть руки. Здесь мне явно нечего искать.

Как же я ненавижу людей, с их мелочностью, мстительностью, расчетливостью.

Адехи

Артей сидел напротив меня: безразличное лицо, пустые, словно мертвые глаза — на вид древнейшему не было и двадцати лет, но он был только на одну сотню лет моложе Иштар. Словно статуя, раскрашенная неизвестным гением, неживой, невероятно красивый и очень далекий, он подавлял одним своим присутствием. Хотелось встать, извиниться, попрощаться и исчезнуть. Но Данила так хотел увидеть Лондон... И я жду ответа, медленно текущее время не имеет для нас значения, мы замерли, каждый думает о чем-то своем. Просьба озвучена, и больше ничего сделать я уже не могу.

— Хорошо. Ты можешь погулять на моей территории с одним гостем, но при условии, что твой ученик, итальянец, тот, что видит будущее, ответит мне на один вопрос.
Артей исчезает, не желая больше тратить на меня время. Я облегченно вздыхаю, слишком сложно находится в одной комнате с живым мертвецом. Уже пятьсот лет назад Артей просил у Шабаша только одного — смерти. Но Иштар не хотела отпускать его, зная, что без его помощи не может получить покой сама. Странная, затянувшаяся война за смерть. Иштар и её возлюбленная уже давно хотели покоя. Но Артей не желал становиться самым древним из нас, не жаждал власти... Он вообще ничего больше не желал, из-за этого с ним всегда было слишком сложно договариваться. Артей был единственным, кто вообще никогда не голосовал на Шабаше, не ел, не занимался сексом, управление своей территорией передал в руки учеников. Этот древнейший просто сидел в своей комнате и смотрел в стену. Целыми сутками, неделями, месяцами... И в какой-то мере я понимал его. Жизнь — словно пустая комната, все давно изведано, ничего не удивляет, и остается только играть в игры. Придумывать себе недругов, затевать ссоры, играть со смертными, как с куклами, в миллиардный раз наслаждаться уже пробованными блюдами. Видеть, как меняются сезоны, в тысячный раз менять место жительства. Жить — это ходить кругами по запертой комнате, не помня, сколько кругов уже пройдено и зная, что впереди еще бесчисленное количество. Скользить взглядом по стенам и полу в поисках хоть одной новой трещинки. Остается только завидовать людям, с их страстями, стремлениями, с их неуемной жаждой жизни. Они так боятся смерти, что придумывают богов, верят в реинкарнацию души. Я бы отдал свое бессмертие, всю свою магию, согласился бы на все предсмертные муки — только бы прекратить быть. И только рядом с Данилой, видя его удивление, ощущая тепло его ладоней, слушая его голос, я не чувствую эту огромную черную пустоту внутри себя. Этот рыжий мальчишка не раздражает меня своим жизнелюбием, нет, каким-то странным, непонятным мне самому способом, он умудряется поделиться им со мной. Словно в мою пустую комнату влетела яркая экзотическая бабочка, и, наблюдая за её полетом, я невольно улыбаюсь, и пустая комната, как и вся жизнь, обретает смысл.

Фердинад

Вызов от учителя пришел в самый не подходящий момент, когда мне показалось, что я нашел того, кто мог бы пригодиться Алкиппе.

Самир жил один, справляясь со всей работой абсолютно самостоятельно. Высокий, тощий мужчина, лет тридцати. Его не взяли с собой мусульмане, а среди россиян он и сам не вписался. Гордый. Даже сейчас, когда весь их мир рухнул, он по-прежнему был таким.

Отослав мысленный отчет Алкиппе, я поспешил к своему учителю. Адехи даже не повернулся в мою сторону, просто бросил через плечо:

— Тебя в Лондоне ждет Артей, и ты останешься там, пока будешь ему нужен. И еще, ты забыл, ученик, кто твой учитель? По возвращению я жду полного отчета о твоих с Алкиппой делах.

Древнейший принял меня в своей комнате, его пустые черные глаза безразлично смотрели в стену:

— Я хочу знать, что ждет меня через лет двадцать. Я знаю, ты не сможешь увидеть этого, если наши судьбы переплетутся. Но все же надеюсь.
Я сосредоточился, пытаясь представить будущее Артея, перед глазами стало темнеть, постепенно черный туман сгустился, став совсем непроницаемым, затем, он начал рассеиваться. Я увидел древнейшего, все также смотрящего на стену, единственное, что изменилось, это цвет стены: она стала приятного песочного оттенка. Затем, откуда-то с боку, от меня раздался слегка раздосадованный голос:

— Арт! И долго ты на меня будешь злиться?
— Ненавижу! — древнейший резко встал и швырнул огненным шаром в стену.

— Ты псих! Теперь опять, придется, стену перекрашивать...

Голоса резко стихли, и я опять оказался в настоящем.
— И что?

Я начал говорить, Артей сидел абсолютно безучастный, и только кода я дошел до слова «ненавижу» он вздрогнул, и посмотрел на меня. Через минуту я замолк, и древнейший странным, почти умоляющим голосом спросил:

— А ты оттенок, в который были выкрашены стены, хорошо запомнил?

Лешка

Мы играли в карты, и Алкиппа явно мухлевал, но поймать его за руку никак не получалось. Почти все мои спички уже были у него, и я с тоской смотрел на три оставшиеся в моем распоряжении:

— Ну что? Решающая игра? На все?

— Какие-то слишком разные у нас ставки... Ну ладно, Ави, я согласен.

Игра шла своим чередом, и вдруг я увидел, как он второй раз отбивался крестовой дамой. — Эй! Так не честно! Дама крест уже была!

— Ты уверен, Ави? Может, поищешь в отбое, и если не найдешь, то я даже не знаю как ты будешь извиняться передо мной за такое обвинение.

Разумеется, в отбое я ничего не нашел, и Алкиппа победоносно улыбнулся:

— Вот! Видишь, ты ко мне не справедлив. Думаю, в качестве извинения я вполне могу принять... Даже не знаю... О! Придумал! Все, ты официально проиграл и последнюю игру.

Я с удовольствием затянулся и, смотря на звездное небо, в пол-уха слушал, какой-то очередной миф об очередном созвездии. Теплый ветер легонько касался моего лица, шевелил траву, голос Алкиппы убаюкивал. Затушив сигарету и поудобнее устроившись головой на коленях у мужчины, я начал засыпать. Уже в полудреме я услышал, как он позвал Аурес, как, осторожно подняв меня на руки, переместил нас домой. За окном выл ветер опять, наверное, вьюга. Осторожно опустив меня на постель, Алкиппа заставил мою одежду исчезнуть и аккуратно укутал одеялом.

— Это были мои любимые джинсы, — сквозь сон пробормотал я.

— Извини, Ави. Мы найдем тебе вторые точно такие же. Я почувствовал как он слегка, почти не прикасаясь, поцеловал мою ладонь.

— Спи.

Глава 18
За стенкой в тишине один и тот же крик:
И в сотый раз по кругу кому-то повторяют:
Дыши... Дыши... Дыши... Дыши... (с4)

Денис
Стражник хрипел, а я только сильнее стягивал шнур на его шее, мужчина ногтями царапал собственную кожу, пытаясь освободится. Я даже не сразу понял, что он затих, и осторожно и тихо уложил тело на снег. Первый убитый мною человек. Руки дрожали, никогда раньше я не думал, что мне придется…
- Дэн, не время… - предводитель, мужчина лет сорока, уже возился с замком склада.
Не время... Как же страшно – учиться на врача, а затем стать убийцей. Не сейчас! Замок подался, и наша группа кинулась вовнутрь, и я кинулся следом, чуть не влетев в спины впередистоящих. Предводитель чуть слышно зашептал:
- Берите все подряд, у нас мало времени. Прикрытия в стане врага больше нет. На все три минуты.
Я снял рюкзак и кинулся к первому попавшемуся стеллажу, я сгружал в него непонятного вида консервы. Пытался сложить их как можно аккуратнее, что бы больше влезло. Каждая банка, могла спасти кому-то жизнь. Раздался почти неслышимый крик совы.
- Уходим, - шепотом приказал предводитель.
У меня рюкзак был заполнен едва ли наполовину, и я сгреб еще консервы, уже не заботясь об тишине, застегнул его и одел на плечи. Все это заняло меньше минуты, но из склада я выбегал последним. Вся группа успела завернуть за угол, а с другой стороны улицы уже бежали стражники. Я бежал изо всех сил, но они догоняли. Первый огненный шар ударил в стену чуть правее меня. Морозный воздух рвал легкие, рюкзак оттягивал плечи и понимая, что не смогу оторваться, я скинул его. Бежать стало легче. Но, расстегивая крепления, я отвлекся, и очередной огненный шар задел меня, обжигая плечо и бок. Вскрикнул от боли и не удержался на ногах.
- Дэн!
Голос предводителя раздался за спинами стражников, те отвлеклись на мгновение и быстро разделились на две неравные группы. Трое стражников неспешно, держа меня на прицеле, двигались в мою сторону. Остальные бросились следом за предводителем. Он бежал, петляя словно заяц, что мешало стражникам стрелять.
Один из трех, подошел ко мне вплотную и, целясь мне прямо в лицо, приказал:
- Вставай щенок!
С трудом поднявшись, я побрел следом за стражей. Если им казалось, что я иду слишком медленно, они подгоняли меня ударами своих посохов по обожженному плечу.

Меня втолкнули в темный сырой подвал, и я лег прямо у порога, сил идти дальше не было. Плечо и бок горели, их словно покалывало. Странно, но боли не было. Я почувствовал себя невероятно слабым.
Дверь вновь распахнулась, и в камеру впихнули еще одного человека.
- Дэн? Ты как, мальчик мой? – голос предводителя раздался над самым ухом. – Прости, это я виноват, чувствовал же, что ты еще не готов.
Он осторожно перевернул меня, силясь что-то рассмотреть в кромешной темноте. Затем сдавлено ахнул и зашипел мне в лицо:
- Тварь, значит ты один из них? Что уже успел рассказать своим хозяевам?
Я удивленно на него уставился и только тогда заметил легкое свечение, окутывающее мою обожженную кожу. Раны медленно, но все же явственно, затягивались. Я попытался что-то сказать, но не мог. Пальцы предводителя сомкнулись на моей шее, я не мог дышать, пытался ослабшими руками отодрать от горла чужие. И не мог. Я хрипел, так же, как два часа назад хрипел стражник. Борьба была не равной, и я начал задыхаться, уже теряя сознание, я вдруг резко захотел жить. Я закричал, нет, не вслух, только в мыслях.
Кто-то стащил с меня предводителя, прошелся прохладными пальцами по горлу и, подхватив на руки, переместил нас в светлую и теплую комнату.
- И что мне в этот раз притащили стражники? Вечно всякую гадость в дом тянут, как дети.
Сам правитель Алкиппа. Сгрузив меня на стол, он разглядывал меня, словно диковинную зверюшку:
- Ух, какое сочетание! Совсем юный маг, с только что проснувшимся даром, и мятежник в одном флаконе, вернее теле. Вот и что с тобой делать? Убить или учить, вот в чем вопрос.
- Убей... – я хрипел, не узнавая даже свой голос. – Не хочу быть таким как ты!
- Еще и хам, но среди людей это не редкость. Мы с тобой разного социального круга, раб. Не забывайся! До меня тебе еще расти и расти. Хотя… Вряд ли ты столько проживешь!

Лешка
Я курил у открытого окна, наблюдая за тем, как медленно ложится снег на пустынные улицы. За моей спиной скрипнула дверь, но оборачиваться и здороваться было лень. Алкиппа набросил на мои плечи куртку и пробормотал, где-то за спиной:
- Не стой у окна, простынешь.
Отвечать ему не хотелось, и я просто кивнул. Но меня грубо перевернули к себе лицом и, слегка встряхнув, спросили:
- Ну что опять не так? В чем дело?
- Я просто не понимаю, что здесь делаю? Зачем вы такое сотворили со всем миром? Почему ты делаешь для меня исключения? Я не могу так… Спокойно жить, зная, что там, за пределами этой комнаты, сотнями погибают люди.
Меня словно прорвало, и я говорил, не останавливаясь, называл его ублюдком, убийцей, диктатором. Описывал Алкиппе все, что приходится сейчас переживать людям, а он только смотрел на меня и устало улыбался. Только минут через десять мне удалось заткнуться, я опустил голову, понимая, что сейчас из-за моих неосторожных слов…
И Алкиппа заговорил, не угрожая, даже без злости, спокойно, медленно, словно подбирая слова:
- Для меня люди – те же крысы. Умные, вездесущие и агрессивные паразиты. Они такими были всю свою историю, и мы ничего в этом плане не изменили. Но я никогда не хотел быть повелителем крыс. В отличие от многих моих соплеменников, я не хотел всего этого. Но даже мы пришли к демократии, и большинство победило. Я знаю, что мы, маги, не лучше вас. Может, опытнее и опаснее, но не лучше. Думаешь, мне нравится быть захватчиком? Будь моя воля, я бы или уничтожил всех проживающих на моей территории людей, или, для того чтобы сделать тебе приятное, оставил бы их в покое. Возможно, даже вернул бы им прежние технические возможности. Но я не могу. Все, что позволено мне, это облегчить участь отдельных экземпляров и допустить существование больнички. Я волен убить тех, кто мне не понравился, но не могу уничтожить всех. Есть те законы, которые были приняты на Шабаше, и я вынужден их соблюдать. Мои же ученики первыми предадут меня, если я их нарушу. Вот только в наказание меня ждет не смерть. Есть среди нас маг, способный прочесть все мои привязанности, вытащить наружу все страхи. Они уничтожат все, что мне дорого, поделят мою территорию между соседями, а меня отправят к более сильному, в качестве ученика. И поверь мне, моя участь в этом случае будет не лучше чем у твоих любимых людишек. Думаешь, в этом случае хоть кому-то станет легче? Налог, в десять процентов, это минимальный из возможных. Максимальный, принятый почти повсеместно, равен половине всего произведенного. Твоя дражайшая богадельня вряд ли просуществует хоть на день дольше меня. Ты по-прежнему думаешь, что я диктатор? Я не могу даже жить так, как мне хочется. Не могу отказаться от этой чертовой должности начальника над крысами. Думаешь, я – убийца? Да, я убивал и отдавал приказы, уносящие жизни. Но никогда не хотел этого. Мне было уютнее быть преподавателем, говорить о числах и не лезть в человеческие жизни, быть незаметным, серым. Ублюдок? Прости, Ави, но мой отец был женат на моей матери, так что я вполне законнорожденный.
Я стоял перед ним и чувствовал себя маленьким ребенком, которого отчитывает взрослый. Лучше бы он наорал, начал угрожать или наказал меня. Настолько непривычно, почти страшно было видеть всегда надменного Алкиппу таким уставшим, открытым и бессильным. Повинуясь сиюминутному порыву, я обнял его, и мужчина уткнулся лицом мне в плечо. Он не плакал, просто сутулился, из него словно вытащили стальной стержень, на котором он держался, и я гладил его по волосам, словно утешая. Все мое представление об Алкиппе рушилось, вместо жестокого правителя, изощренного манипулятора, я видел теперь уставшего попавшего в безвыходное положение человека. Он был в том же положении, что и я, в относительной безопасности, в комфортных условиях, но без возможности выбирать свою судьбу самостоятельно. Отстранился он резко, неожиданно, и тут же обхватил ладонями мое лицо, Алкиппа покрывал его поцелуями, шепча: «Пожалуйста, пожалуйста». Я уперся ладонями в его грудь, собираясь оттолкнуть, но так и замер.

Адехи
Рыжик стоял спиной ко мне и терпеливо ждал, пока я не разрешу ему открыть глаза. Мне не хотелось, чтобы он увидел город своей мечты пустым и безжизненным. Мысленным усилием я населял его проекциями людей в одеждах восемнадцатого века и, только когда по мостовой застучали колеса кеба, я скомандовал:
- Открывай глаза.
Я не мог видеть лицо Данилы, и это заставляло меня нервничать. Я не знал, как он среагировал на созданную мною иллюзию. Мальчишка резко повернулся в мою сторону и, улыбаясь, сказал:
- Спасибо, Алекс, это великолепно…. - улыбка медленно сползла с его лица, когда рыжик сообразил, что именно он только что сделал.- Вот черт… Я все испортил? Теперь ты уйдешь, а он меня убьет?
- Нет, Данила, ничего ты не испортил. На самом деле меня зовут Адехи, и после прогулки по городу я заберу тебя к себе. А с твоим бывшим хозяином я как-нибудь разберусь сам! Не думай об этом, давай лучше город осмотрим.
Только в этот момент я понял, что не смогу существовать, если с Данилой что-то случится. И я просто не смогу отдать его римлянину, даже на день. Слишком страшно потерять.