Бедный.бедный.
-Сука!Вот же сука какая мать твоя,Славка! — громко,с чувством, высказалась моя бабка,глядя поверх моей головы.Плюнула,и как танк пронеслась мимо остолбеневшего меня.Я,шестилетний пацан,фразу "мама-сука" слышал неоднократно и от разных людей,но все-таки был не согласен.Мама как мама.Хорошая. С неодобрением,но спокойно смотрел,как бабушка вышвыривает за порог сумки с маминым барахлом.Но не выдержал,разревелся в голос когда оказалось, что мама уходит, а я то остаюсь. Даже попробовал вцепиться в мать, но она сама толкнула меня к бабушке. Мама уехала, я остался на попечение бабки. Она работала завхозом в школе, приглядывать за мной было некому, и первого сентября мы пошли в школу вместе — бабка на работу, а я в первый класс.
Помню, что первое время я был какой-то примороженный, страшно переживал из-за разлуки с матерью, смотрел волчонком на учителей и одноклассников. А потом ничего, освоился, читать и писать я уже умел, бабка убедила, что я взрослый парень и должен сам о себе заботиться. Не сразу, но я понял, что в моей жизни появилась вторая мама. Моя учительница. Она по-матерински оглядывала весь свой класс, но я чувствовал, что взгляд этот задерживается на мне. Думаю, сначала это было только сочувствие. Я на год младше одноклассников, живу без матери, под опекой строгой бабушки. Я же влюбился сразу. Любовь Николаевна не была такой же красивой, как моя мама, но ее манера одеваться, красить пухлые губы, а главное — объемный бюст, свели с ума всю мужскую половину класса. Ее голос звучал сладкой музыкой, чтобы не разрушать его очарование на уроках была абсолютная тишина. Когда она говорила со мной, ласково брала мою руку или гладила по голове, я был бесконечно счастлив. А как я гордился, услышав, как она тихонько говорит моей бабушке: "Он у вас такой умненький мальчик, с ним так легко заниматься". Любовь Николаевна показала мне магию чисел. Да я не мог не влюбиться в математику, когда моя фея обожала ее. Я стал часто бывать у нее дома, где меня баловали вкусными пирожками, читали мне интересные книжки, старательно подстригали быстро отрастающие кудряшки. Это счастье продолжалось три года. Когда я готовился идти в четвертый класс, за мной приехала мама. На иномарке, с каким-то парнем, которого мне представили как нового папу. Бабушка, увидев "папу" позеленела от злости. Когда мама заявила, что забирает меня, бабка вытолкала меня за дверь и зашипела так громко, что я все прекрасно слышал:
-Верка,что ж ты за стерва такая!Ты же мужиков после каждой течки меняешь,пацану всех их папами звать?Блядуй на здоровье,Славку не трогай.
-Боря хочет ребенка.А у меня больше детей не будет-спокойно ответила мама.
-Ну дак...После десяти абортов...
-Трех.
-Помолчи уже.
-Боря хороший,детей любит.У него квартира своя.Мы уже, кстати, расписались.
-Ох ты!-бабка какое-то время переваривала информацию-Правильно сделала,что в поселок парня после загса привезла.Ему бы здесь рассказали про невесту.
Ну,разве что,ты!
-Слава!-негромко окликнул меня любимый голос.Я вздрогнул и обернулся.
-Нехорошо подслушивать разговоры взрослых,-строго сказала Любовь Николаевна и тут разглядела меня в сумраке коридора-Славочка,ты что,плачешь?Что-то случилось?
-М...мм..ме-ня мама забирает-подавился слезами я.

Главное, что ты есть у меня!
Через неделю я уже не думал возвращаться к бабушке. У меня появился друг. Настоящий, о котором я давно мечтал. Подсознательно, наверное, я с младенчества мечтал об отце или о старшем брате. Витек им и стал для меня... ну ,старшим братом. Он тоже рос без отца, три года промаялся с отчимом. Матери, как он утверждал, было плевать на него.
— Твоей ты тоже не нужен! — убежденно сказал он.
— Нужен, она меня любит, — уперся я.
— Она мужиков любит, желательно с деньгами.
— Витек, я тебе сейчас врежу!
Он рассмеялся, но как-то невесело и привычно растрепал мне волосы. Мы сидели на подоконнике в подъезде, на улице сыпал снег, я ежился, глядя в окно.
— Ты еще маленький и глупый, тебе десять лет то есть?
— Летом будет.
— Ты же сказал, что в четвертом классе учишься.
— Ну так получилось... Бабушке некуда меня было деть, она уговорила директора взять меня.
— Тебе трудно учиться, Славка? — спросил он так заботливо, как мама никогда не спрашивала.
Я пожал плечами.
— В классе одни дебилы.
— А ты, значит, сильно умный?
Я не успел ответить, он взялся щекотать меня, называя профессором. Я закатывался смехом и пытался вывернуться.
Мы допоздна засиживались в подъезде. Он не хотел возвращаться к вечно недовольной матери, а меня самого просили "погулять". Права была бабка, и Витек был прав. Мама зря время не теряла, проводила его весело. Я не запоминал постоянно меняющихся мужчин даже в лицо. Кроме того, мать стала частенько выпивать. С Витьком я мог выговориться, вылить ему все свое негодование.
— Почему она такая, Витек, а?
Витек поерзал, поудобнее устраиваясь на подоконнике, притянул меня к себе и уткнулся в мои волосы.
— Она у тебя красивая, ее мужики испортили.
Я с охотой согласился. Мама не виновата, что ее испортили, она и вправду очень красивая. Длинные темно-золотые волосы, большие серые глаза, тонкие руки и ноги. И еще что-то, что заставляло мужчин долго оглядываться ей вслед.
Зима закончилась, наши ежедневные встречи перешли на улицу и стали еще длительнее. Он был нужен мне каждый день, каждый час моей жизни. Я уже не задавался вопросом: как такой взрослый, сильный, красивый мальчик может возиться со мной. Витек же мой брат, даже будь он родным мне, он не мог бы быть ближе. При всей своей открытости и дружелюбии, примерным мальчиком Витек не был. Пустой треп и оскорбления были не в его стиле, если кто-то всерьез доставал моего друга, он предпочитал разрешать конфликт кулаками. Но когда в первый раз при мне Витька зацепил его ровесник, пацан с нашего двора, я как звереныш кинулся на обидчика и изо всех сил толкнул. Тот едва удержался на ногах, и мне тут же не слабо прилетело в ответ. Увидев мой разбитый нос, Витек в ярости избил пацана, гораздо сильнее, чем тот заслуживал. А потом и мне перепало, чтоб не лез "поперек батьки", как выразился Витек. Увидев закипавшие в моих глазах слезы обиды, он перестал ругать меня, обнял и сказал, что я годами и ростом не вышел, чтобы первому лезть в драку. Но чаще всего конфликты на улице случались именно из-за меня. Сколько раз я слышал от других детей, что моя мать — шлюха. Пацаны, постарше Вити, спрашивали меня, сколько Вера берет за час, не перенял ли я еще ее профессию. В таких случаях, друг ловил меня в прыжке, оттаскивал домой и велел не высовываться до утра. Иначе все — конец дружбе. И уходил. Угроза удерживала меня дома, но каково мне было знать, что на завтра я увижу синяки на лице друга. Я выл, кусая кулаки, лупил руками и ногами по стенам, добиваясь того, чтобы и мне было больно. В такие минуты я ненавидел мать. Чтобы прекратить неравные бои я учился сдерживать себя, в ответ на издевки надевать маску равнодушия. Но Витек сам не сдерживался, если кто-то распускал руки и трогал меня.

Ревность.
Закончив учебный год с грехом пополам, мы с Витьком с головой ушли в работу. Наш профессиональный рост был отмечен публикой, состав которой пополнился пожилыми дачницами. Мы заметили, что послеполуденные шоу дают больше прибыли. Особенно если не удавалось вовремя пообедать. Как утверждал Витек, мой изможденный духотой и голодом вид мог сподвигнуть самую черствую тетку бросить монетку в коробку из-под "сникерса". Так что я и не старался строить довольных жизнью физиономий, покорно подставлял взмокшие от пота волосы под женскую ласку. А что, хоть кто-то гладит, мать про меня забыла, ее сожитель награждал подзатыльниками всякий раз как я попадался под руку, я уж и ночевал частенько у Витька, благо его мама не возражала. Наша квартира вызывала у меня отвращение. Еды там не водилось, одна закуска и спиртное,на перманентный бардак и грязь я, устав бороться, махнул рукой. Самым отвратительным были всплески ругани между матерью и Сергеем. Повода я подчас не успевал уловить— сцеплялись вдруг как два скорпиона, орали друг на друга до посинения, распускали руки, а потом неменее шумно мирились в спальне. Вообщем, грела только любовь Витька, в том что он меня любит я не сомневался ни минуты. Сам-то я обожал его и, вдобавок, ревновал ко всем и всему. Мозгов хватало не показывать этого, но я просто бесился, видя, как при встречах с моей мамой взгляд друга становится как у кролика перед удавом. Мама все еще выглядела юной девушкой, стройной, гибкой, длинные волосы она собирала в хвост, двигалась легко, будто танцевала. Мне ее красота и так уже поперек горла стояла, а тут еще вздохи любимого друга у нее за спиной. Дальше уж моя фантазия рисовала мне видения ночных поллюций Витька ( этому слову он меня обучил, впрочем, как и многим другим)
— Лучше б она была уродиной!— в сердцах сказал я однажды.
— Ну тогда бы и ты был уродом! — разозлился Витек, но почувствовав мое состояние, уже ласковее добавил,— или тебя совсем не было, и я остался бы без такого красавчика.
Я промолчал, хотя на языке вертелись гадости в адрес матери. Я чувствовал, что давно не испытываю к ней прежней сыновней любви. Словно в компенсацию за эту нелюбовь я писал письма бабушке. В них мать практически не упоминалась, в бабушкиных ответах о ней вообще ни слова не было, одна забота о моем здоровье, учебе и неизменные приветы от Любови Николаевны.
Что-то в тот вечер заставило меня отказаться от ночевки у Витька. Дома накануне было непривычно тихо-мирно, я посчитал уместным вернуться. Пьяный Сергей храпел в спальне, я тихонечко шмыгнул в зал к своему дивану. На нем лежала мама.В сумерках ее лицо, повернутое ко мне, показалось мне неестественно бледным.Я нерешительно потянулся к выключателю и, вглядевшись, едва сдержал крик. Под ее головой обивка дивана пропиталась кровью, в крови были длинные волосы. Плохо соображая, я стал трясти ее за плечо, мама застонала, но глаза не открыла. Я разглядел сгустки крови на лбу и виске, черная рана еще сочилась, кожа была холодной на ощупь. Не понятно как, но мне удалось придержать волну отчаянья, я понимал, что нет времени на панику. Скорая! Нужно вызвать... В квартире телефона не было, мое тело сработало раньше мозга и через пять минут я бешено долбился в Витину дверь. Дверь открыла его мама, тетя Лена, я, вцепившись в ее руки, принялся молить о помощи. Не знаю, как она сразу вникла в мои вопли, но дальше действовала быстро и решительно. Я оказался в ласковых руках Витька, тетя Лена уже звонила в "скорую", толково изложила мой рассказ, назвала адрес и, накинув поверх домашнего халата плащ, убежала ко мне домой. Я рванулся следом, но Витек удержал меня."Славочка, ну не надо тебе туда сейчас,— горячо шептал он,— мама все сделает, все будет хорошо. Ну пожалуйста, маленький, успокойся". И я успокоился, вернее затих, позволил усадить себя на диван, отхлебнул воды из подставленного к моим губам стакана. Нет, покоя мне больше не было, я не знал, что происходит сейчас в моем доме, не знал что будет с моей мамой, будет ли она жить, но одно я знал твердо — в том что произошло виноват только я. Я!!! Это все я со своей чертовой нелюбовью, со своей дурацкой ревностью, дурацкими ночевками не дома.Я злился на нее, я желал ей зла! Это все из-за меня! А где я был, когда все случилось? Я защитил свою маму? Я хоть думал о ней? Когда я вообще думал о ней в последний раз!
Витек мягко гладил мое плечо, а я молча недоумевал, как же он может дотрагиваться до такой твари, как я, его ж должно стошнить...
Где-то через час вернулась Витина мама. Я смотрел ей в глаза, пытаясь прочесть свой приговор. Господи... Кто-нибудь..,пусть только она живет, пусть уж лучше я...
Тетю Лену смутил мой взгляд, она отвела глаза и, нервно перебирая пуговки плаща, сказала;
— Слава, мама сейчас в больнице...Она крови много потеряла, но не волнуйся, все будет хорошо. Я позже позвоню в реанимацию, у меня там знакомый врач.
Это жесткое холодное слово "реанимация" напугало меня. Я мгновенно оглох, выскользнул из под Витиной руки и бухнулся на пол, не ощущая уже ничего и не о чем не страдая.

Тяжелый день ( 1 часть )
Ближе к обеду меня снова вытащили из вязкой трясины сна. Надо мной стоял мой друг с тарелкой в руках.
— Славик, давай-ка поешь,— приказным тоном сказал он.
— Я не хочу. И не могу.
Витек нахмурился.
— Му-сик, не нервируй меня! — процедил он, закатывая глаза.
— А ты что, с ложки кормить меня собрался? — я попробовал улыбнуться,— Витек, ну серьезно, со мной уже все в порядке, я могу сам на кухне поесть и, это..,ну, короче, мне к маме надо в больницу.
— Хех, ну конечно, ты пол ночи помирал, куда же тебе сейчас, как не к маме в больницу!
— Витек, мне... надо,— я понял, что снова плачу.
— Б**дь! Вот только не надо мне своими слезами мозг сношать. Меряй лучше температуру.
Я временно отступил, подержал градусник, температура была близка к норме. Затем поплелся на кухню и заставил себя проглотить несколько ложек супа и стакан чая. И суп и чай отдавали горечью, но я предпочел не жаловаться.
— Теперь марш в койку!
— Мне еще отлить. Если можно, конечно.
— Иди и не умничай.
Куда делся мой добрый и ласковый вчерашний Витек? Очевидно боялся выказать передо мной слабину, вот и строжился.
Нажимая на кнопку сливного бачка, я почувствовал дурноту.Голова кружилась, к тому же подташнивало, был соблазн отдать унитазу не прижившийся суп. Но за спиной стоял Витек. Я медленно оперся о край ванны.
— Что, плохо тебе? — забеспокоился он.
— Слушай, я вспотел ночью, от меня, наверное, воняет. Давай я помоюсь,а?
— Не знаю, можно ли тебе мыться, вдруг опять температура поднимется? Давай я маме позвоню.
Пока Витек созванивался с матерью, я умыл лицо холодной водой и отдышался. А ведь я действительно весь липкий и грязный, футболка и трусы на мне стали жесткими от высохшего пота. Я торопливо стянул с себя одежду и полез в ванну.
— Ма сказала только под душем, теплой водой и быстро,— на пороге ванной нарисовался Витек. Увидев голого меня он присвистнул,— Ну ты шустрый, бля, ты что, мелкий, совсем меня не уважаешь?
— Что ты прессуешь меня с самого утра!— вяло отмахнулся я, откручивая кран, — понимаю, ты устал со мной нянчиться, сейчас быстро вымоюсь и умотаю до..АЙ!
Шлепок обжигает мне задницу и я не успеваю договорить.
— Сдурел?! — я резко повернулся и от этого движения едва не свалился в ванну. Витек успел меня перехватить.От резкого удара кожа просто горела, у меня даже слезы выступили от боли. Витек все еще крепко держал меня за бедра и в глазах его было столько обиды, что мое желание закатить истерику мигом поутихло.
— Больно же,— прошептал я.
— А мне не больно? — глядя мне в глаза сказал он,— ты почему такое говоришь? Надоел ты мне, да? Избавиться я от тебя хочу?
Теперь и его глаза намокли. Это зрелище я наблюдал впервые, мне стало не по себе.
— Вить, ну чего ты, я же так сказал, не подумав. Ну дурак я, ты же меня знаешь,— я неуверенно потянулся к нему и обнял, прижав к груди его голову. Руки Витька тут же обхватили меня за талию.
— Это ты меня прости,— сказал он куда-то в мою ключицу,— тебе и так плохо, а тут я еще раскомандовался...Давай я тебя помою?
От этого предложения я на время онемел и дико покраснел. Потом начал отпихивать Витька:
— Я тебе что — дитё беспомощное? Я с трех лет сам моюсь как-то.
— Вот именно как-то. А нам надо хорошо и быстро.
Подавив мои слабые попытки сопротивления, Витек отрегулировал воду и, намылив губку, стал водить ею по моему телу. Делал он это так осторожно, точно я хрустальная ваза. Я смирился с его причудой и не дергался даже когда он повернул меня спиной и намылил мне ягодицы. В спорных ситуациях я привык думать — раз это делает Витек, значит это правильно. Я постарался расслабиться и "получить удовольствие". Хм, а не сложно расслабиться под теплой водичкой когда тебя моют ласковые руки. Даже жаль, что все быстро закончилось. Но дружок продолжал удивлять. Обернув меня полотенцем, он подхватил меня на руки и понес в комнату.
— Витек!!— зарычал я,— ну это уж совсем перебор! Отпусти, я ж тяжелый.
— Да ты как перышко. Я что, никогда не поднимал тебя?
Он мягко опустил меня на постель, но руки убрал не сразу, и я услышал, как тяжело он дышит.
— Говорил же, что тяжелый,— словно извиняясь, сказал я .
Витек отвернул от меня покрасневшее лицо и смолчал, восстанавливая дыхание. А я шестым чувством ощутил его мягкость и податливость и принялся ковать железо, не отходя от кассы. Я обнял его за шею, ткнулся лбом в плечо и, как можно жалобнее, заныл:
— Витек, родной, ну пожалуйста, давай съездим к маме.
— Можно позвонить в приемный покой и узнать, как она...
— Нет, мне надо увидеть ее.
— Тебя могут и не пустить.
— Значит все так плохо?
— Ну что ты! Славка, все нормально, просто...
— Тогда поехали.
— Ох, перепадет нам от мамы! Я ей записку напишу.

Всё, вроде, хорошо...
Утром я спал, как убитый, пока не почувствовал, как моя кровать прогнулась под чьей-то тяжестью и чьи-то прохладные руки лезут под мой бок, чтобы обнять.
— Вот так сильно за ночь соскучился? — сонно спросил я, не оборачиваясь.
— Ага, я всю ночь проплакал по тебе, — съязвил Витек.
— Сейчас мать поучит тебя уму-разуму, извращенец!
— Я ее уже на работу проводил, — он потерся носом о мой затылок.
— Пи**ец, Витек, мне же в больницу пора,— я подскочил. — Тот хрен старый сказал, что мама утром проснется и с ней можно будет поговорить.
— Ну ты Славка и обломщик! Ты ж тепленький такой, м-м-м — друг заскулил и с головой накрылся одеялом.
— Мне одному ехать?
Из-под одеяла донесся приглушенный вздох, затем оттуда выпуталась Витькина голова и спросила:
— Пожрать хоть можно?
Маму уже перевели в хирургическое отделение, но меня опять не пускали. Пришлось сослаться на Петра Петровича. Недовольно посопев, медсестра отвела меня к палате, но внутрь не запустила, велев ждать, пока не выйдут другие посетители. Когда она ушла, я тихонько подкрался к неплотно закрытой двери и заглянул в щелочку. Маму мне не было видно, зато прямо лицом ко мне сидела вчерашняя следователь прокуратуры, я слышал как она говорит:
— Подумай хорошенько! Тебе ничего не угрожает, неужели не хочешь добавить ему срок?
— Хе, ну и сколько у нас дают за попытку убийства? — насмешливо спросил знакомый голос. Анестезиолог! Вот что он опять там забыл? — Два года условно, я прав? Или год?
— Петр Петрович! Вы давите на пострадавшую, Вам так не кажется? И, Вера, пять лет! Ну уж три года я точно могу гарантировать.
— Это вы на нее давите!— возмутился доктор,— Вы же сами сказали, что сукин сын в любом случае сядет, зачем Верочке проходить через эту мерзкую процедуру суда? Или же вы сами чувствуете, что статья по разбою может не прокатить?
— О нет, там ему не отвертеться...
— Ну вот и занимайтесь этим!
— Не указывайте, чем нам заниматься! — повысила голос следователь.
— Может хватит уже!— я наконец-то услышал мамин голос, он был таким слабым...— Я ведь сказала, что не буду писать никаких заявлений. И я уже устала, правда.
Я возненавидел эту тетку— сидит там, достает маму, а я вынужден в коридоре ждать. Но минут через пять она вышла, нервно стряхнула с плеча белый халат и решительным шагом двинулась к выходу. Я заглянул в палату — анестезиолог шептал маме, вытирающей слезы, что-то успокаивающее, гладя ее по плечу. Подняв голову, он увидел меня.
— Верочка, ты посмотри, кто пришел!
Потом я сидел на краешке маминой кровати, держал ее за руку, и наконец-то ощущал, что кошмар закончен.
— Славочка, родной ты мой мальчик, прости меня, пожалуйста!
— Да за что, мамуль?
— Я плохая мать! Но я теперь все поняла...
— Это ты меня прости!
— Если б не ты, меня бы уже не было.
По дороге домой я делился с Витьком новостями:
-Он разыскивался за вооруженное нападение на автозаправку.
Представляешь, в милиции висел его фоторобот. Потом сняли отпечатки пальцев, а сегодня было опознание. Он сядет лет на 10. Ну и как, спрашивается, я теперь его убью?
— Придется ждать когда он выйдет,— серьезно сказал Витек,— ты с мамой говорил насчет квартиры?
Я вздохнул.
— Она сказала, что все устроиться. Меня еще этот доктор старый напрягает. Бл*дь, не выдержу еще одного папы!
— Чё-то ты много материшься в последнее время, я совсем запустил твое воспитание,— заметил друг.
— Витек, я до знакомства с тобой вообще не матерился.

Облом.
Петр Петрович дал нам денег на первое время. Мама взяла. Она могла выйти на работу только через месяц. Моя уже довольно приличная заначка хранилась у Витька. Я не решался сказать матери, что уже давно подрабатываю, справедливо опасаясь ее запрета. Сам по себе в голове возник план ввести в курс дела нашего доктора. Так я мог вернуть ему вложенные в нас деньги, и в дальнейшем через него помогать маме. Пусть себе думает, что добрый дядя доктор продолжает материально ее поддерживать. У Витька мой план вызывал сомнения.
— Этот чувак сразу сдаст тебя матери,— сказал он.
Но я рассчитывал, что придумаю как себя обезопасить.
До конца каникул оставалось две недели. Я мечтал о новой сумке и кроссовках.
В воскресенье мы отправились на станцию с утра. Подходя к путям, Витек вдруг замедлил шаг, во что-то вглядываясь, потом схватил меня за локоть и остановился.
— Афганец! — с ненавистью прошептал он.
Я ничего не понял. Друг, прищурившись, смотрел на невысокого мужика в простой серой ветровке, лет где-то 40-45-ти. В компании трех человек помоложе он курил возле нужной нам электрички.
— Кто это?
— Афганец, бля!— Витек сплюнул.
Пока мы нерешительно мялись на платформе, он рассказал мне, что еще 2 года назад собирался зарабатывать гитарой хлеб насущный. Но при первой же вылазке, его за шкирку выкинули из вагона представители вокзальной мафии. Начальствовал над ними тот самый Афганец.
— Но его же потом посадили!— недоумевал Витек.— За убийство, я точно знаю.
Предложение мне работать с ним в паре Витек сделал в полной уверенности в нашей безопасности. Относительной, конечно. В этом бизнесе нельзя было расслабляться. Здесь, как и везде, грызлись из-за места — калеки, "отставшие от поезда", бомжи и горе-музыканты вроде нас.
Мы были не имевшими никаких прав детьми, и если кто-то из этой братии снисходительно игнорировал наше присутствие, другие гнали взашей. Хотя, если честно, нас редко кто трогал. Витек считал, что это моя заслуга. " Ну у какого мудака на тебя рука поднимется?"— говорил он. С ментами мы вообще прекрасно ладили. Те были падки на шансон, а с весны по их просьбам мы исполняли " Прорвемся, опера" из только что вышедшего тогда сериала.
При Афганце никакой грызни не было — все было поделено и находилось под жестким контролем.
— Нам делиться придется, да? — спросил я.
— Делиться? — усмехнулся Витек,— насколько я знаю, за место нужно сначала заплатить. И не хило.
— Вить, а ты не обознался? Ну как он мог так скоро из тюрьмы выйти?
— Не обознался. Слав, они тут с незапамятных времен, я их всех знаю.
Вон Клешня — он меня из вагона выкинул, спасибо гитару не сломал, вон Колода, Тормоз. А вообще их человек десять было. После суда над Афганцем их разогнали, они разъехались кто куда.
— Может они сейчас не при делах?
— Хрен их знает.
Между тем опасная четверка докурила и зашла в здание вокзала.
— Ну, что делать будем? — спросил я.
Витек схватил меня за руку, оглянулся по сторонам и рванул к вагонам. Чувство тревоги не оставляло нас весь день. Но ничего страшного не произошло. И на следующий день тоже. Однако стоило нам немного расслабиться, как мы, переходя из вагона в вагон, нарвались на Клешню и Колоду. Думаю, именно нас они и ожидали в тамбуре.
— Идите-ка сюда, ребятки,— поманил нас пальцем Колода.
Я сделал то, чему учил Витек — рванул обратно в вагон, к людям.
Но Колода одним прыжком настиг меня и схватил за шею. Клешня уже держал Витька.
— Отпустите нас, мы уже уходим!— закричал Витек.
— Ах вот как!— осклабился Клешня— нагребли полные карманы и домой засобирались?
— Это в последний раз!— я решил давить на жалость— Мне деньги очень нужны, у меня мама болеет.
— И отца у тебя, конечно, нет? — с наигранным сочувствием спросил Клешня. У него была бритая голова и мерзкая, глумливая харя. — Совсем распоясались, ублюдки мелкие, хотите, чтоб вам кишки ножичком повыковыривали?
— Да уймись, Клешня! — подал голос Колода, — совсем пацанов запугал.
Он погладил меня по голове и наклонился к моему уху:
— Тебе правда деньги нужны?— В его голосе было не больше сочувствия, чем у Клешни. Я кивнул.
— Да без проблем!— продолжил он, — такой хороший мальчик и поешь ты хорошо. Договоримся, м?
— Вообщем так, щенки,— сказал Клешня,— хотите остаться в теме — завтра к часам 12 подойдете к справочной вокзала, вам там скажут, куда идти. Скажете, что насчет работы. Усекли? Ну а выручку я изымаю. Не заслужили вы ее еще.
Когда мы вышли из поезда, нас ощутимо потряхивало. Витек молча притянул меня к себе и мы пошли к нему домой. Предполагалось, что там мы обсудим наши дальнейшие действия. Но вот мы сидим на кухне уже час и молчим. Понятно, что на вокзал мы больше не сунемся.
У меня не возникало желания узнать, что за работу там хотели нам предложить. Я был достаточно просвещенным, благодаря другу, мальчиком. Знал о существовании педофилов и других извращенцев. И что детей заставляют торговать наркотой и красть вещи у зевак. Но где нам теперь заработать денег?
В конце концов Витек поднял голову и серьезно посмотрел на меня.
-Ладно, не дрейфь. Я что-нибудь придумаю.

Отчуждение.
Утром я с трудом разлепил опухшие веки. Голова раскалывается, нос дышит через раз, в горле страшно першит, видимо я спал с открытым ртом. Хотя першит не только от этого. Я вспомнил, как вчера блевал в кустиках возле станции. До этого мы пытались придать своей одежде пристойный вид, счищая с нее липкую грязь и траву. Витек поправил на мне джинсовку и стал приглаживать растрепанные волосы. В этот момент я ощутил жуткий спазм в животе, рванул в кусты, где меня вывернуло буквально на изнанку. Стоило мне разогнуться и начать дышать, как меня вновь скрутило. И так несколько раз, и мне казалось, что из меня выходит уксусная кислота. Витек гладил меня по спине и хрипел: " Славочка, ну сейчас же электричка." Что этот гад сделал с его горлом? Было слышно, что и дышит он сипло. Уже темнело, услышав приближение поезда, Витек сгреб меня в охапку и потащил к платформе. Всю дорогу мы молчали, но друг все время с беспокойством на меня поглядывал. А мне на него больно было смотреть, в спешке мы плохо стерли кровь с его лица, на щеке была глубокая ссадина, на губе рана, и взгляд...безумный какой-то. У моего подъезда он остановился.
— Один иди,— просипел он, — придумай, что матери скажешь.
Но ни он ни я с места не двинулись, стояли и глазели в почти полной темноте. У меня сердце тяжело бухало в груди, так муторно было, что и не высказать. И я знал, что чувствует сейчас Витек.
— Ты как?— тихо спросил он.
— Нормально. А ты?
— Я? Я...— и до меня донеслись глухие клокочущие звуки, его плечи задергались, он словно снова задыхался.— Я думал с ума сойду, Славка! Зачем ты...А если бы они..? Как бы я дальше жил?!
Я тоже начал всхлипывать.
— Никогда больше так не делай!
— Я боялся, что...-уже рыдая, начал я.
— Никогда! Пусть меня на кусочки режут, мне это легче, чем знать, что ты...им, за меня...
Я не выдержал, обхватил его руками и, крепко прижавшись, лил слезы и сопли на его и без того грязную одежду.
— Иди, иди пожалуйста,— шептал он,— позвони ко мне домой, скажи, что сейчас приду.
Слава богу мама обошлась без слез.
— Подрался?! Славка, через три дня в школу, а у тебя синяк будет на пол лица!
— Они первые начали! — Я старался выглядеть как можно спокойнее и говорить без дрожи в голосе. Как ни странно — получалось.
Я долго мылся, закрывшись в ванной на щеколду. В запотевшем зеркале отразилась зареванная физиономия с покрасневшей щекой и пустым взглядом.
— Ничего, все нормально,— шепнул я своему жалкому двойнику,— все ведь обошлось? Ничего страшного не случилось, да?
Но стоило закрыть глаза в своей постели, как картина недавно пережитого кошмара отчетливо привиделась мне. Даже, знаете, те детали, которые мой мозг в панике, казалось, и не фиксировал, сейчас открылись мне в мельчайших подробностях. Я вспомнил взгляд Тормоза, когда Колода схватил меня за шею — предвкушающий взгляд маньяка. Вспомнил, что в растегнутую ширинку уже вывалился синюшный вонючий член в жесткой волосне, и вперился мне в лоб. Взгляд Афганца напоследок. Неудивительно, что я подумал, что Витек уже мертв и теперь моя очередь.
Не помню, как заснул. Провалился в черную, грязную яму и не мог выбраться до утра. А утром понял, что еще и простудился.
В тот день мы не виделись с Витьком, только переговорили по телефону. Голос его почти пришел в норму, что несказанно меня порадовало. Только вот бодрости в нем особой не было.
— Слав, я так виноват перед тобой! Зачем я только потащил тебя на эти дачи!— сказал он.
Я горячо убеждал его, что он ни в чем не виноват, что он лучший друг на свете. Он перебил меня:
— Чё ты гундишь? Опять ревел, что-ли?
— Простудился я.
— Ну, так я и думал.
Мама взяла аванс на работе и на распродаже мы купили кроссовки и школьную сумку по ее выбору.
Мы с Витьком ходили в разные школы. Для того,чтобы мне перевестись, нужно было заявление мамы. А ей, понятно, было не до этого. Проблема казалась несущественной, пока мы жили рядом. А теперь мы виделись далеко не каждый день. Чтобы добраться до дома Витька, мне нужно было проехать на автобусе несколько остановок. А он перестал приходить ко мне. Я долго ломал голову над причиной его отчуждения. Потом словно озарение нашло — Витек считает себя не справившимся с ролью старшего брата, которую я ему навязал. Моя тупая голова не могла придумать нужных слов, чтобы убедить его в моей безграничной любви и доверии. Мне не хватало друга. С одноклассниками у меня в конце концов сложились ровные, приятельские отношения, но это не было дружбой. С бОльшим удовольствием я общался с друзьями Витька. У него их было много, его открытость и доброта притягивала людей. Но я-то был одним единственным, самым близким. Братом.
Так, перебиваясь редкими встречами, я дотянул до нового 2001 года.
Я стопудово рассчитывал встретить его с Витьком. Даже если не пригласит, я навяжусь к нему в компанию. Откажет — буду настаивать.
Но он позвонил и пригласил. И не надо было идти в незнакомое место, все Витькины друзья собирались у него дома, так как тетя Лена уходила с коллегами в ресторан. Как же я ждал этого праздника!
— Ма, я на Новый год к Витьку, можно?
Ее глаза вдруг погрустнели.
— К Вите? Ну...можно, конечно.
— А ты?
— Я дома буду.
Моя радость немного поутихла.
— К нам кто-нибудь придет?
— Нет зайчик, никто не придет. Петр Петрович с женой идут к детям, а больше друзей у меня нет.
Каким бы абсурдом это не казалось, но моя красивая, милая мама за все время работы в стационаре не завела ни одного романа, упорно избегая многочисленных ухажеров. Петр Петрович даже высказывал недоумение по этому поводу, ведь среди поклонников попадались вполне симпатичные люди:" Это называется из крайности в крайность, Верочка."
— Это называется " обжегшись на молоке, дуть на воду",— серьезно ответила мама.
Я не мог оставить маму одну в такой праздник. Только отпросился ненадолго, чтобы съездить поздравить Витька. Он обрадовался, увидев меня и потащил в комнату. Я думал, что пришел первым, но на диване сидела девушка. Миленькая, но ничего особенного — голубые невинные глазки, льняные, заплетенные в косу волосы. Даже одета как-то блекло.
— Оль, познакомься с моим другом, — улыбаясь, сказал Витек.
— Слава.— Представился я .
Невинное создание мило улыбнулось.
— Витек, я только поздравить пришел. Я не смогу остаться.
Я наскоро объяснился. Было очевидным, что Витька это расстроило, к моей , стыдно признаться, радости. Он пошел провожать меня и у двери шепнул:
— Это моя девушка.
— Да я уже понял.
— Ну и как тебе?
Я считал, что мой Витек достоин королевы.
— Да вроде ничего.
Я вдруг понял, что девушка мне неприятна. Скорее — неприятен факт ее появления в жизни друга.
" Овца драная,— думал я, возвращаясь домой,— это из-за нее у Витька нет на меня времени".
Весь праздник я провел в раздумьях. Не легко было признаться себе, что я в который раз тупо ревную, как маленький ребенок.

Ножичек в сердце.
Это была та королева, которую я и пророчил Витьку. И дело, конечно, не во внешности. Хотя симпатичная, даже очень. Тонкая, гибкая, чем-то неуловимо напоминала мне мою маму. Хотя волосы темные и подстрижены в среднее каре, глаза темно-синие, но та же необъяснимая притягательность, из-за улыбки что-ли — такой мягкой, родной. А еще родинка у краешка верхней губы. Она была умной, эмоциональной, ей нравились хорошие книги и фильмы, она интересно их пересказывала. И при этом ни намека на высокомерие. Вела себя со мной, как будто мы сто лет знакомы. Но не это главное. Ей НРАВИЛСЯ Витек! В каждом ее взгляде, в каждом слове заметен был интерес. И она его зацепила. И смотрел он на нее не так, как на других. Словно не лицом ее любовался, а душой. Обхаживая Алину, друг все меньше уделял внимания мне. И дело не в том, что на свидание дружка не притащишь. Я звонил ему, напрашивался в гости, — " Знаешь, Славка, я сейчас ухожу." Давай тогда просто поболтаем, — " Извини, мне некогда." А в выходные встретимся? " Я обещал Алине..."
Нет, чтобы мне успокоиться и отступить, я же видел, что это всерьез и надолго. Но ведь и у меня на всю жизнь!! У меня еще оставался козырь в рукаве, его я и потянул. В апреле звоню своему мучителю:
— Витек, конец года скоро, как у тебя с алгеброй?
— Да прорвемся, Славка! — бодренько, но фальшиво отвечает он.
— Тебя там на второй год из-за нее не оставят?
Витек — творческая личность, до сих пор путается в таблице умножения. А я за этот год здорово продвинулся в математике. С начала года у нас сменился учитель. Молодой, прямо с вуза, полный энтузиазма. Он организовал математический кружок, для тех, кто был в теме. С троечниками ему работать было не интересно. Когда директор и завучи пытались втолковать ему задачи среднего образовательного учреждения, он возмущенно тряс перед их лицами нашими грамотами за победы в математических олимпиадах.
После долгого мучительного раздумья, Витек сдается:
— Слушай, а может поможешь?
Вечером я разбирал с ним примеры и задачки чуть ли не с начала года. Друг , не отрываясь, смотрел мне в глаза, и взгляд его был тупым и несчастным. " Об Алиночке своей думает" — злился я. Пришлось оставить педагогику и по привычке решить ему домашку.
-Ты ведь завтра придешь? — спросил он убитым голосом.
О, Витек, а твоя тупость мне на руку, ты теперь на крючке, думал я. И жестоко ошибся. На следующий день я бойко чиркал решения в его черновике. Мне только и надо-то было, что сидеть с ним в одной комнате, знать, что он смотрит на меня. Над одним примером я задумался, покусывая карандаш. Витек вдруг подсел ко мне, отвел мне за ухо прядку отросших волос и дотронулся пальцем моей губы. Я отвлеченно глянул на него. Брови Витька сошлись к переносице, он жадно рассматривал мое лицо, будто видел впервые, плотно сжатые губы дрогнули. И вдруг он выдернул из моей руки карандаш, вложил его в тетрадку, закрыл ее и сказал:
— Иди— ка ты домой.
— Но... я еще не все сделал, — растерялся я.
— Вали, я сказал, мне некогда!
— А когда...
— Я сам все решу. Без тебя разберусь!
Меня просто вытолкали за дверь. Как же обидно-то! Променять лучшего друга на девчонку, которую знаешь меньше месяца! Наверное она тоже шарит в математике. За пару дней обида и непонимание извели меня, я даже не спал толком. Ну пожалуйста, позвони мне, молил я его, ворочаясь в постели. А я пошлю тебя на хуй! Ты тогда сразу прибежишь. А я тебе с порога : вали отсюда! А ты : Славик, послушай... Дальше следовали бесконечные варианты нашего диалога. Но он не звонил и не шел. На третий день я сам пошел к нему. Серьезно поговорить. Что я ему скажу, я так и не придумал. Только бы он был дома и без Алины.
Хмурый Витек открыл мне дверь и нехотя пропустил в комнату. Он был один. Какое-то время мы молчали, потом мне надоело.
— Может скажешь, что с тобой? — спросил я.
— Со мной все в порядке,— он даже не глянул на меня.
— Ты с Алиной поссорился?
— С чего вдруг? Все у нас хорошо.
— Я мешаю вам?
Друг молчал. Волна дикой обиды захлестнула меня.
— Вы с ней уже трахались? — пренебрежительным тоном спросил я.
Витек поднял на меня глаза. И усмехнулся.
— Какие грубые слова для ребенка!
— Витек, а когда ты мне порнушку предлагал вместе смотреть, я не был ребенком?
Он снова отвел взгляд и несколько секунд молчал. Наконец сказал:
— Да.
— Что — да?
— Да, мы ..., У нас был секс.
Я прикусил язык. Не в переносном смысле, просто когда он это сказал, я от неожиданности дернул челюстью, не открывая рта, а язык попал между зубами. Было больно, и не только во рту. Язык занемел, я молча пялился на друга, он смотрел в окно.
— Поздравляю, — сказал я наконец неуверенно,— только как же я?
— А причем тут ты?
— Да, похоже не при чем. Я тебе не нужен больше. И без меня хватает с кем дружить и кого любить, — горько заметил я.
— Ты решил, что я тебя больше не люблю?
— А что, не так?
— Дурак ты, Славка,— он снова усмехнулся.
— Почему я дурак?! — повысил я голос, — Ты ведь совсем другой, Витек. Сто лет не обнимал меня и не тискал, скоро совсем перестанешь замечать!
— Хочешь, чтоб я тебя обнял?
— Хочу, представь себе! — крикнул я.
Он тут же обнял меня и привычно уткнулся носом в макушку. Какой же он родной, как мне этого не хватало! Я был в эйфории и сразу не обратил внимания, что Витек целует мои волосы, спускается ниже, целует лоб, нос, и вот уже жадно захватывает мои губы. Я дернулся — он жестко обхватил ладонями мое лицо и не давал увернуться, продолжая целовать. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха и стал вырываться куда активней. Мне позволили вдохнуть, но руки продолжали сжимать мою голову.
— Совсем охуел? — это мой голос что-ли? Как у простуженной утки.
Только Витек меня не слышит, и, кажется не видит. У него глаза прикрыты и словно затянуты пленкой. Грудью я ощущаю тяжелые и редкие удары его сердца.
Он перенес руки на мою спину и просто вдавил меня в себя. Мозг отказывался воспринимать происходящее, ведь в живот мне упирался возбужденный член друга. Трезвого и минуту назад абсолютно нормального. Я зашипел как кошка и попытался ударить его кулаком в пах. Он перехватил мою руку и резко заломил ее за спину. Я заорал. Витек, мой Витек, который и случайно-то никогда не причинил мне боли, выворачивает сейчас мне руки! Он швырнул меня на кровать и навалился всем телом, сдавив мне грудную клетку. Я сопротивлялся, следуя инстинкту — я хотел дышать! А он зажал мне руки, заведя их за голову и впился в мою шею жестким поцелуем.
— Хватит, хватит! — захрипел я.
— Тихо, не дергайся, — сказал чужой голос и чужие руки полезли ко мне под джинсы.
"Дурдом какой-то, сплю я, что ли?"— отстраненно подумал я. Руки стали помягче и нежно сжимали и гладили мою попу. При этом человек с внешностью Витька тихонько стонал, продолжая целовать мою шею, шумно втягивая ноздрями воздух, задрал мне рубашку и поцелуи перешли на грудь, на живот, язык заскользил по над резинкой трусов.
— Сладкий, сладкий мой котенок,— шептал он.
Мне больше не делали больно, я понемногу приходил в себя.
— Тебе будет хорошо, мой маленький, — его зубы вцепились в ткань и потянули трусы вниз.
Я положил дрожащие руки ему на голову и тихонько погладил.
— Витенька -позвал я,— Витенька, не надо...
Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.
— Славка, я не сделаю тебе больно, — прошептал он.
— Но я не хочу! — по моим щекам побежали слезы. Секунду он еще смотрел на меня, потом нахмурился, резко подскочил.
— Тогда убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
Через пять секунд за мной захлопнулась дверь Витиной квартиры.
Вы думаете, после этого я слетел с катушек? Замкнулся в себе, стал шарахаться от людей? Нет. Ничего не случилось, мой испуг быстро прошел. Я убедил себя, что Витек вступил в опасный возраст и обязан маяться дурью. Возможно, я был для него детской игрушкой, плюшевым мишкой, с которым уютно спать по ночам. Ребенок вырос и сменил игрушку, и не сразу разобрался, как поступить со старой. Ха, а смешно он с ней, чуть лапки не оторвал.
— Петр Петрович, а человек может во время секса думать, будто он с другим?— поинтересовался я у друга семьи.
Глубокий вдох, медленный выдох, традиционные при разговоре со мной.
— А вопросы все занятнее! Да, юноша, может. Это называется сексуальная фантазия, она особенно сильно развита у подростков. Они часто представляют какую-нибудь Шарон Стоун вместо своей партнерши или, гхм, своей руки.
Что ж, видно в тот день Алина не смогла прийти. А вот я приперся без приглашения. Я разозлил его? Я все обязательно пойму, когда вырасту. А пока надо просто усвоить, что друга у меня больше нет.
Странно, я все понимал, и все равно продолжал ждать его звонка. Мы больше не увидимся, конечно, но он должен позвонить и сказать "прости"
— Слав, ты поссорился с Витей? Что-то его давно не видно и не слышно.
— А он задружил, мам, только об этой девчонке и говорит, мне с ним скучно.
Какая же умница моя мама. Она больше никогда не вспоминает о Вите. Хотя сейчас ей не до этого. Я подслушиваю ее разговор с Петром Петровичем.
— Вы хотите обузу с рук сбыть?
— Верочка, мне и подумать тяжело, что я могу больше не видеть твоего личика. И обузой ты никогда не была, и не для кого не станешь. Но ты не должна быть одна.
— Я со Славкой...
— А, как же, то еще чудо! Уж этому-то мужчина в доме жизненно необходим. Он же совсем без тормозов. Вера, а как его прокормить одной, одеть, выучить. Хочешь, чтоб умный мальчишка в ПУ пошел?
— А если они не найдут общий язык? Да и сама я...Я не чувствую особой любви к Диме.
-Прости, если я слишком прямо скажу,— а тебе этой любви мало было? Она тебе едва жизни не стоила. Вера, спустись на землю, ты молодая и красивая, тебе опора нужна, тот, кто не брать будет, а давать. Любовь приложится. Подумай!
Когда доктор ушел, я подошел к маме.
— Ма, все эти цветы и конфеты каждый день, они от кого?
— К нам человек в отделение попал с аппендицитом. Он приезжий, в командировке здесь. Я ему понравилась.
— Понравилась? Мамуль, говори уже все как есть.
Мама вздохнула.
— Он замуж зовет. Серьезный человек, обеспеченный. Очень приятный. Мне он нравится.
Через день я знакомлюсь с Дмитрием Васильевичем. Тот еще кадр! Ему лет 40, не меньше, залысины на пол черепа, вообще на редкость неприятная физиономия. Я смотрел мультик "Красавица и чудовище". Чудовище было сексуальнее. Он озадачен, что у Верочки такой взрослый сын.
— Слав, я постараюсь договориться со школой, чтобы ты закончил класс раньше. Дмитрию Васильевичу необходимо вернуться к работе. Брак мы зарегистрируем в Екатеринбурге.
Как, уже! ГДЕ!! Екатеринбург! Черт знает где! Мужик, что тебя занесло в Сибирь? На мою несчастную голову! Я словно находился в летаргии все эти дни, и пропустил конец света. Интересно, я могу еще что-то сделать. Я ошалело смотрю на маму и на это...сокровище. Нет, поздно, да и не имею я права. Я вспоминаю слова доктора. Мне самому надо спуститься с небес на землю. И теперь действительно, навсегда, выкинуть, выкинуть, выкинуть Витька из головы. Вот теперь я боюсь свихнуться. И боюсь расстроить этим маму. Она такая довольная в последнее время. Хлопочет, укладывает вещи. Завтра мы уезжаем.
— Зайчик, тебе Витя звонил, просил приехать к нему. Или , может лучше он к нам, нам ведь некогда?
БУХ! Сердце падает за желудок. Но мой голос совершенно спокоен.
— Да нет, лучше я сам к нему съезжу, я уже все уложил.
Что ж, надежда умирает последней. Я стою перед знакомой дверью. Что жду от встречи? Просто узнать бы, что я не был игрушкой, что он сожалеет о своей выходке. У меня даже мысли не возникает, что Витек способен ее повторить. О*уеть...Я вдруг понимаю, что больше не вижу в этом ничего страшного. Мое сердце так исстрадалось по Витьку, что я готов на все, на ЛЮБОЙ контакт с ним, лишь бы он потом не оттолкнул меня.
Витек открывает мне дверь. Такой усталый, потерянный вид. Нет, видно не ладится у них с Алиной.
— Мне мама твоя звонила, — словно через силу говорит он. — Очень просила поговорить с тобой, сказала, что тебе плохо. Я не хотел, но пришлось согласиться.
Блин, Витек, сука! Ну давай я тебе ножик с кухни принесу, ты меня им...прямо в сердце. Ты уже сделал это только что, не понял?