Пролог.
На низком журнальном столике вперемешку покоились потрёпанные книги, непрочитанные за последние две недели газеты, початая бутылка коньяка, возмущенно гудящий лаптоп, и рабочие бумаги – на самом верху, как почётные гости. Герман устало откинулся на диване. Пыльный телевизор прилежно отражал выключенным экраном породистое, но усталое и бледное лицо тридцатилетнего человека, обрамленное тёмными короткими волосами. «Чёртов дресс-код, - подумал он, - неужели не могли придумать «сообразную» причёску подлиннее?!» Без всяких особых на то причин Герман чувствовал себя странно-незащищенным, если шея была открыта, и по ней спокойно гулял прохладный ветер с Рейна. Он поёжился, встал, и прикрыл окно, впустившее беспокойный сквозняк. Потянулся. Болела спина. В общем-то, всё болело, после бессонной ночи, проведенной за низким журнальным столиком, против выключенного, заросшего пылью телевизора. Он с нежностью подумал о высоком кожаном кресле в кабинете; как удобно было бы разложить весь этот ворох на широкой дубовой столешнице, а что будет лишним – убрать в секретер… но об этом нечего было и мечтать. Ада могла появиться в любую секунду, а ведь он клятвенно обещал ей, что будет отдыхать в эту субботу, и даже шага не сделает в сторону офиса или кабинета.
Герман глянул в окно. До рассвета оставалось ещё более часа, да и много ли радости в ноябрьском рассвете, когда мелкий холодный дождь ерошит тёмную поверхность реки, взбивая желтоватую пену у набережной, а если прекращается – уступает место туману густоты взбитых сливок, пахнущему горящими осенними листьями?
В дверь позвонили. Нетерпеливо, бесцеремонно, как будто точно зная, что хозяин не спит. Герман потёр ладонью заросшие щетиной щёки. «Надо было сообразить побриться, - думал он, нашаривая тапочки, - ну вот что мне стоило вспомнить и побриться?!» Впрочем, врать не стоит: он помнил. Но увлёкся работой так, что не почувствовал времени – теперь с ним такое частенько бывало. Выключатель щелкнул, посеяв в прихожей неяркий свет.
На пороге стояла Ада. Все метр шестьдесят роста, двадцать с чем-то лет,  светлые косички в феерическом беспорядке, и едва заметные веснушки на носу.
- Не вышло? – просто спросил Герман, и посторонился, пропуская гостью.
- Ну отчего же? – она храбрилась изо всех сил. Даже улыбка была почти веселой, - вышло вполне себе ничего!
- Да хотя бы от того, что ты оказалась здесь, и подняла меня с кровати в половине пятого утра.
- Я тебя разбудила? – непритворно смутилась девушка.
- Вообще-то нет, - не стал совсем уж безбожно врать хозяин. Он знал, что выглядит сейчас не лучшим образом, - я собирался немного посмотреть кино, но увлёкся…
- Ну да, - с серьёзным видом покивала Ада, демонстративно проводя рукой по широкому плоскому экрану. На ладони осталась сухая пыль.

Минут через двадцать, она выбралась из душа. Герман терпеть не мог ощущать на ней чужой запах. А теперь всё стало спокойно – ромашка и мёд, всего лишь гель для душа. Ада нашарила в полке пепельницу, и свои сигареты с ментолом (хозяин дома не курил); потянулась к полотку тонкая струйка дыма, коньяк плеснул в широкий бокал, девушка уселась в мягкое кресло, подобрала под себя ноги, и начала рассказывать.
По мере развития её рассказа культурный человек, и в целом пацифист Герман Краус начал испытывать сильнейшее желание набить кому-нибудь морду. Не кому-то конкретному – а просто – кому-нибудь – хоть Господу Богу. Ада была прекрасным человеком. Его поверенная, почти сестрёнка (если бы у него была сестра). Умная, обаятельная и шустрая, ласковая и заботливая, сочетающая живость ума, прекрасное чувство юмора, внутреннюю серьёзность и спокойствие. Недостаток у неё был только один, и Герман до сих пор не мог понять – её ли это недостаток на самом деле. Аде фатально не везло с мужчинами. Она влюблялась, открыто и искренне, каждый раз выбирая кого-то, кто казался относительно адекватным. После второй или третьей печальной истории Герман стал ходить «на смотрины» - присаживался за соседний столик в кафе, или на соседнем ряду в кино, слушал, наблюдал, и выдавал собственное авторитетное мнение. И всё равно идиоты и подонки сыпались на беднягу как из рога изобилия.
Даже самим знакомством с ней Герман был обязан этому её невезению. Года полтора назад он полюбил симпатичный бар не далеко от офиса. Официантка Ада здоровалась с ним, душевно улыбалась, но и только. Пока однажды он, уходя, не забыл органайзер с ключами от машины. Конечно, не следовало ему садиться за руль после выпитого, но он всё же вернулся за ключами… чтобы застать отвратительную сцену. Хрупкую девушку Аду прижимал к стене крупный хозяин заведения; та молча вырывалась, не рассчитывая, кажется, на успех своих действий. Герман озверел. Кажется, со старшего школьного возраста ему не приходилось бить ногами лежащего на земле человека, и сейчас ему это не понравилось тоже…
- Это хорошо, что Вы вернулись, - серьёзно сказала девушка, - вряд ли мне удалось бы удрать.
Герман машинально похлопал её по плечу – скорее как соратника, нежели как обычно успокаивают испуганного ребенка. Это стало их любимым жестом.

- И вот мы приходим к нему домой, - между тем вторая сигарета сменила первую, Ада открыла окно, чтоб вынесло дым, и Герману немедленно стало дуть в шею, - голова кругом, такие счастливые и влюбленные, он зажигает свечи, предлагает вина, и ещё какой-то бред… ну, дальше – сам всё понимаешь, а потом, - она отпила крохотный глоток коньяка, - потом он со страдальческим стоном уставился в потолок, и чуть не плача вопросил, а не поспешили ли мы?! Не рановато ли для таких серьёзных отношений?.. Сам понимаешь, мою растерянность. И пока я собиралась с мыслями, он заявил «я слабак и ничтожество, я пойму тебя, если ты прямо сейчас от меня уйдёшь!» Ну… я собралась и ушла.
- И правильно сделала! – горячо поддержал Герман, от души удивляясь, как такой парень вообще записался в натуралы. Впрочем, он изначально произвёл такое странное впечатление…
- Гер, ты можешь мне хоть что-то объяснить?!
- Мужская логика – штука сложная и неоднозначная. Честно говоря, я пока и сам не очень разобрался, - признался он, пытаясь пересесть так, чтобы не доставал сквозняк.
- Ты говоришь с позиции обладателя, или потерпевшего? – лукаво прищурилась девушка.
- С позиции мужчины.
- Герман, - тихо спросила Ада, - как ты стал голубым?
- Ну, вот опять, - простонал он, - Ада! Неужели так важно знать про мои подпольные похождения?!
- Но ведь ты знаешь обо мне практически всё, - обиженно надула губки девушка. Было заметно, что ей всё ещё обидно за последнюю неудачу с ухажером, но обида и острое чувство несправедливости уже уходили – стоило только излить душу. А Герман никогда не отказывался выслушать лучшую подругу.
- Ладно, слушай, - сдался он, - надеюсь, ты позволишь мне опустить подробности про старшую школу. Эта история не из тех, которыми веселят народ по пьяни. Но как раз такая, которую можно рассказать только тебе, и только потому, что я смертельно устал, хочу спать, и не понимаю, что творю…

Глава 1. На твой вкус
Так бывает: тебе двадцать семь лет, ты красив, успешен, и совершенно шалеешь от собственной наглой демократичности, граничащей со вседозволенностью. Молодые снобы – такие же, как ты, уверены, что у тебя есть вкус. Наркотики? Благодарю покорно – терпеть не могу превращаться в слюнявого идиота – пусть даже на пару часов. Покер? Боги, какая скука! Рулетка? Легче сразу пожертвовать оговоренную сумму в пользу крупье – ему тоже надо на что-то жить! А ведь он жульничает не потому, что гад – у него работа такая.
И другая сторона: давайте выпьем! Но только не какого-то ширпотребного пойла; говорят, сейчас в моде вермут? Да плевать, что говорят. Я люблю пиво! Ты говоришь это так бескомпромиссно, что они сначала нерешительно топчутся вокруг, а потом соглашаются, что пиво это здорово. И ты становишься законодателем мод. Поэтому когда «коллеги», как их принято называть, а точнее – конкуренты и соперники в боях за стоящие акции на рынке ценных бумаг – узнают о твоих предпочтениях в делах личного характера, им приходится заткнуть удивление куда подальше. А кто-то из них уже вдумчиво кивает, и заговорщицки прищуривается, завидев тебя…
Заведение было не из худших. Достаточно высокого класса – чтобы считаться относительно чистым, и располагаться не совсем уж в дремучих трущобах, и не настолько крутое, чтобы, входя, приходилось нацеплять какую-нибудь идиотскую маску в стиле 16го века - и всё равно рано или поздно быть узнанным кем-нибудь из коллег. Или напороться на охотящегося за политиком журналиста.
Я поднялся на лифте на второй этаж. На первом, то ли в качестве прикрытия, то ли дополнительного сервиса, помещались спортзал, бассейн и бар.
- Добрый вечер, господин Карузо, - поздоровался секретарь, он же по совместительству охранник, итальянец лет пятидесяти. Это именно он в своё время удачно оговорился, произнося мою фамилию с ошибкой, и на итальянский манер. Получился хороший псевдоним. Как раз как надо – чтобы не вычурно, и угадывалось настоящее имя.
- Здравствуйте, Марио, - я всегда обращался к нему на Вы.
После короткого обсуждения, он определился:
- Комната 413, - и протянул ключ.
Что ещё мне здесь нравилось – так это возможность придти в комнату первым. Традиции заведения подразумевали что мне придётся поскучать в одиночестве – от четверти до трёх четвертей часа. Естественно, если гость выказывал недовольство – его встречали сразу, но мне приятно было зайти в полутёмную комнату, присмотреться, выглянуть в окно, и немного освоиться. Почувствовать себя хозяином.
По стенам были развешены известного содержания глянцевые плакаты; пару я счел красивыми, остальные были безвкусны, и вызывали скорее раздражение, нежели интерес. В углу приютилась скромненькая, офисного стиля, рамочка – обязательный элемент, профессиональное бесстыдство на грани фантастики, и, тем не менее, насущная необходимость – результат анализа крови моего нынешнего «друга» - с печатью проверенной клиники, и подписью врача. Рамочки непременно обновлялись каждый месяц. Заведение дорожило своей репутацией.
На маленьком столике стояла бутылка виски – для таких ночных прогулок я всегда предпочитал именно его – и неправильные бокалы, закругленные книзу. Мне нравились другие, восьмигранные. Надо что ли попросить, чтобы меняли специально для меня – как для постоянного клиента...
В дверь деликатно постучали. Я неторопливо налил янтарной жидкости в неправильный бокал, ещё раз окинул взглядом комнату, и пришел к выводу, что вполне уже здесь освоился.
- Входи.
Дверь открылась, и навстречу шагнул парень. Створка с тихим шорохом качнулась обратно, мы смерили друг друга изучающими взглядами. Да, именно так: парень осматривал меня внимательно, как будто решая, стою ли я его благосклонности, подмечая какие-то одному ему одному внятные детали. Был он высок, и, пожалуй, чуть более худой, чем мне обычно нравились. Зато ни капли косметики на лице, ни следа краски на светло-русых волосах, собранных в аккуратный пятисантиметровый хвостик. Кремового цвета рубашка расстёгнута до середины, штаны из бежевой замши красиво облегают бёдра. Вид не обязывает, но и не отрицает. Эдакий беспечный пляжник, который понятия не имеет о собственной привлекательности, и просто вышел подышать морским воздухом.
- Добрый вечер, герр Карузо, - мы, наконец, закончили этот странный осмотр, и, кажется, оба остались довольны, - меня зовут Кристиан.
- «Герр» оставь себе, - поморщился я.
- Можно просто Крис, - поймав моё настроение, и, кажется, даже тон, ответил тот.
- Выпьешь?
- Что ж, не откажусь.
Я налил виски, и протянул ему бокал.
- Ты недавно здесь работаешь? Я тебя раньше не видел.
- Нет, довольно давно. Просто раньше, как видите, не встречались, - парень отвернулся. Глядя в окно, он, сам того не ведая, в точности копировал меня – десять минут назад так же стоявшего у тонированного стекла, словно надеясь увидеть что-то новое в банальном виде на узкую улочку и потёртую стену дома напротив.
- Мне очень приятно, что ты мой парень, - невесть с чего, честно признался я.
Он отставил бокал на подоконник, едва пригубив содержимое. Отвлекся от окна, и ещё раз окинул меня внимательным, острым взглядом.
- Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал?
- На твой вкус, - усмехнулся я,- это странно, да?
- Нет, отчего же? – на лице его впервые проявилось вполне человеческое оживление – сквозь явную, рабочую маску, - того что тебе нужно я всё равно не могу тебе дать. Но может быть…
Он аккуратно опустился на колени. Под тонкой рубашкой видно было, как перекатились упругие мышцы спины – он был в прекрасной форме. Ласковые, мягкие руки упёрлись мне в колени, поползли выше, остановились, не доходя до ремня серых, шаблонных, но безумно дорогих брюк.
Я неторопливо погладил его по плечам, запустил пальцы в волосы, стянул резинку – и русые пряди упали Крису на лицо.
- Зря, - только и сказал он, - будут мешать…
- Мне нравится, - категорично объявил я, позволяя ему подтолкнуть меня к кровати, чувствуя, как тёплые пальцы расстёгивают ремень, и молнию на брюках. Вот так. Почти без прелюдий. Впрочем, здесь я уже привык, что романтичность – не тот товар, что продаётся и покупается.
Он был горячим, порывистым, быстрым и искренним, как моё здешнее имя – Карузо. Как жаркий ветер над необитаемым островом, где только изредка резвятся лихие пираты под тенистыми пальмами, пока их корабль с приспущенными чёрными парусами моет хищные бока в горько-солёной  воде. В следующий раз непременно надо будет заказать ром! Я видел так много парней, да и девушек тоже немало… но в этот раз забылся, растаял как воск, позволил вести себя этому странному парню, этому сумасшедшему ритму, этой играющей ночи.
Он очаровывал меня, заманивал, обманывал, но возвращался… Когда я, усталый и счастливый, лежал поверх синтетического леопардового пледа, а он спросил, курю ли я, и я ответил, что нет, но он может закурить спокойно - тогда только я понял, что парень даже не расстегнул своих светлых замшевых брюк.
Но у меня не было сил удивляться. Он принёс мне бокал, взял с подоконника свой, мы чокнулись.
- За знакомство, - предложил Крис, тепло улыбаясь.
- Твоё здоровье!

Я откинулся на высоких подушках, не в силах отключиться хотя бы на полчаса – чтобы без потерь добраться до дома. Мне всегда плохо спится в чужой кровати. Из-под полуприкрытых век я наблюдал за Кристианом. До рассвета было ещё несколько часов, мне не хотелось больше ни любви, ни виски. Час назад мне всё-таки удалось раздеть его, но когда я снимал тонкую кремовую рубашку, в его глазах мне почудилось неодобрение. Мне попадались любовники и лучше. Этот был… какой-то очень напряженный, как будто не хотел испытывать удовольствие от моей близости. И всё же он не мог бороться с этим бесконечно. Он кончил, кончил я, и уже совсем было примерился задремать, сжимая его тонкую тёплую руку, как он ловко и ненавязчиво высвободился, накинул рубашку, и отошел к окну – снова курить. А на самом-то деле, - что-то подсказывало мне – чтобы не держать меня за руку. «Тебе это не нужно» - сказал бы он, наверное, но я так и не собрался спросить.

Глава 4. Драмкружок
Если тебе когда-нибудь доводилось сидеть на лошади – ты знаешь это странно-захватывающее, и в то же время, пугающее до дрожи ощущение. Сначала ты чувствуешь только опору, надёжную, как всё во что ты веришь. Потом – движение, спокойное, в такт. Потом скорость, полёт и счастье. А потом ты теряешь контроль. Ещё секунду назад ты летел на послушном пегасе, и вдруг понимаешь, что оказался на спине огнедышащего дракона, под тобой пропасть, и каждую секунду рефлекторно сокращаются мышцы, пытаясь уловить нюансы, которые не способно ещё решить сознание – только чтобы не свалиться. Поводья позабыты, удила закушены, и теперь перед тобой барьер! Прыжок – а вот что будет дальше – тебе пока доподлинно не известно.
Соня вернулась в воскресенье – прекрасно выспавшаяся, деловая, с объёмистым кульком домашнего печенья, и строгим наказом «не давать мне распускаться!» Странным образом, у меня было подспудное подозрение, что именно эту директиву я не соблюдаю; но план действий был уже готов.
Мной овладело хмельное, бесшабашное веселье. Всё клеилось как надо, всё складывалось само собой. Мне бы задуматься, куда меня несёт, пока спираль событий ещё раскручивалась неторопливо; камень на вершине горной гряды замер в хрупкой нерешительности…
Рассуждая здраво, больше всех повезло одной девочке из нашего офиса. Эта барышня хороша была всем – деловая, шустрая, симпатичная… кроме одного – совершенная дура. Она старалась, кропотливо сверяя статьи прихода и расхода, и они сходились (с той лишь поправкой, что расход оказался за прошедший квартал). Она спешила с деловым письмом, и вежливо вручала его с соблюдением всех церемоний (ошибившись адресатом). Всё это с усердием, достойным лучшего применения, и открытым взглядом незамутненных интеллектом синих глаз. Я уже третий месяц клялся себе, что уволю к чертям этот детский сад, и всё не мог дождаться подходящего повода. Теперь появился уникальный шанс убить двух зайцев сразу: я назначил девушку личным секретарём своему заму, заодно подняв ему зарплату на десять процентов (чтоб кроме эфемерных обещаний, мог кормить её устрицами в ресторане, не докладываясь жене). Зам, понятно, тут же надулся от гордости.
Я посочувствовал бедному дядьке, всерьёз не понимавшему, с чего бы вдруг такая милость – и свалил на его широкие плечи два совещания и переговоры с поставщиками – всё на завтрашний день. А во вторник – отключил мобильный и не пошел на работу.
Охранник возле стойки не удивился и не нахмурился, увидев меня – значит, вчерашний звонок не остался без внимания (хотя, кажется, необычная просьба несколько позабавила хмурую желчную Барбару).
- Кристиан внизу, в спортзале, - пробасил охранник, и уточнил, - хотите, чтобы я его позвал?
- Нет, спасибо, - так было даже лучше. Понятия не имею, как стал бы общаться с ним днём всё в той же комнате с развратными плакатами на стенах. А теперь можно будет просто вытащить его из спортзала и пойти куда-нибудь.
«Точнее, не вытащить, - внёс я мысленную поправку, когда тренер указал пальцем на одного из занимающихся, - выколупать, как моллюска из раковины…»
Парень фехтовал. В сложной композиции участвовали два манекена и один живой противник (сильно ниже ростом, потому легко отличимый). Мой тщедушный хастлер вертелся как юла, успевая парировать оппонента и наносить быстрые колющие удары по манекенам. Рапиру как таковую я успевал заметить лишь в триумфальные четверть секунды, когда Крис как бы фиксировал своё нападение, после чего снова срывался с места прыжком, как куница.
- Кто же ты, ненормальный?! – пробормотал я под нос, пока тренер лавировал между боксирующими и тягающими штангу спортсменами.
Крис обернулся - кажется, тренер окликнул его из-за плеча. Неприятно захолодило лопатки ощущение что он просто почувствовал мой взгляд. Отвлекся, неловко, по касательной, завершив выпад, успел развернуться, открылся и замер, распахнув руки как крылья. Шарик на острие рапиры низкорослого упёрся ему в грудь – прямо напротив сердца. На пару секунд они застыли, словно артисты балета в сложной мизансцене, потом Кристиан стянул шлем, явив миру раскрасневшееся счастливое лицо.
Соперник последовал его примеру. Он оказался жизнерадостным и смуглым.
- Ха-ха! Наконец-то я тебя одолел, - провозгласил он с сильным ориентальным акцентом.
- Да, - подтвердил мой мальчик, - втроём вы всё ещё можете меня загнать в угол.
- Втроём?! Да эти двое  - никчёмные выскочки… - и к моему восторгу, он на полном серьёзе указал на манекены.
- Посмотрел бы я, что ты запоёшь, если эти ничтожные выскочки встанут на мою сторону…
Я не удержался и зааплодировал. Кристиан грациозно улыбнулся.
- Мне пора, Джин, в другой раз продолжим, ладно?
Смуглый помахал ему рукой, и пошел вглубь зала, зажав под мышкой шлем.
- Привет, - тем временем поздоровался Кристиан.
- Привет, Крис, - отозвался я, и впервые пожал его узкую крепкую ладонь. Он улыбнулся.
- Поднимемся наверх? Или может…
- Нет, - торопливо перебил я, - сегодня пойдём гулять. Собирайся.
Он попросил полчаса; я ждал в баре. Он уложился в пятнадцать минут.
- Готов?
- Абсолютно, - он на ходу застёгивал куртку, - куда отправимся?
- Ну… пожалуй, гулять по городу мы всё-таки не пойдём, - решился я, поднявшись, и положив на стойку деньги за крепкий густой кофе, которым порадовал меня бармен, - устроимся где-нибудь, где потише…

Мы обосновались в одном из открытых кафе, которые обычно располагаются на крыше гостиниц. По такой погоде выйти туда страшно было даже официанту. Прежде чем провести нас к столику, бедный дважды спросил, не желаем ли мы остаться в зале. В зале было неплохо; за роялем сидел пожилой негр-джазмен, наигрывая ненавязчивый мотив, да и народу было не так уж много. Но мы решительно направились к лестнице, ведущей на крышу.
Утроившись у стенки, нам удавалось почти не мёрзнуть. По крайней мере, холодный ветер не задувал под одежду; зато, чтобы обоим спрятаться от резких порывов, сесть пришлось рядом, а не друг против друга. Единственным напитком, казавшимся целесообразным по такой погоде – был глинтвейн. Мы цедили горячее пряное вино, смотрели на шикарную панораму, открывающуюся только нам двоим, и я изо всех сил боролся с желанием протянуть руку, и под столом поймать ладонь Кристиана.
- Где ты научился фехтовать? – спросил я, когда новые бокалы сменили те, в которых остались только апельсиновые корочки и мелко нарезанные яблоки. Кристиан повернулся и смерил меня долгим взглядом, как бы прикидывая, что сказать, и какую версию я заглочу с большей охотой.
- Знаешь… в школьном драмкружке была постановка «Сирано» … так всё и началось.
Я прикинул степень правдивости объяснения, и рассмеялся:
- Ну, в драмкружок, допустим, я охотно верю. Но «Сирано»… Боюсь, на эту роль тебя не взял бы даже слепой режиссёр.
- Я и не говорил, что играл главную роль, - обиженно поджал губы Кристиан.
- Кого же тогда? – Мне стало по-настоящему интересно, - своего великолепного, но – увы – совсем безмозглого тёзку?
- Изначально так и было, но прочитав пьесу, я отказался наотрез.
- Роксана? – смело предположил я, ожидая бури.
- Да нет, одного из гвардейцев, - равнодушно пожал плечами Крис, и всё-таки коварно ткнул меня в бок, заставив поперхнуться, - а наша Роксана была такой ветреной девушкой, что в ходе репетиций у неё в постели побывали не только главные герои (что в принципе классика жанра), но и половина массовки. Впрочем, я всегда предполагал, что Ростан переврал историю, и ни в какой монастырь она не удалилась, а напротив, отправилась в какой-нибудь дорогой бордель…
- Как же ты сам оказался в борделе?! – я не хотел, но слова сами вырвались, будто живые змеи, ошпаренные глинтвейном и злые. В голосе, к моему собственному удивлению, прозвучала горечь. Я ожидал, что он просто встанет и уйдёт. И на этом наше общение прекратится… но Крис покачал головой, и сказал:
- По идейным соображениям.
И замолчал, так что мне стало ясно: больше на эту тему я не выжму из него ни слова.

Глава 5. Языческий блюз
Ты слышала когда-нибудь, как тихо бывает перед бурей? Как море, обычно ворчащее или перешептывающееся, постепенно замолкает, призывая к благоговейной тишине? Оно успокаивает, и ты закрываешь глаза. Но даже сквозь сомкнутые веки видишь какого оно потрясающего, бирюзового цвета, изумрудное, если выйти на мол и заглянуть в глубину. Пропадают голоса крикливых, как базарные торговки, чаек и янтарные сосны по берегам замирают, каждой иголочкой, тёмной на фоне неба, выражая внимание и почтение.
От воды пахнет йодом и водорослями – и тому, кто не привык, запах неприятно щекочет ноздри, а привычные люди тянут этот воздух вдумчиво, по капле, как дорогое вино. Смакуют его, и внимательно вслушиваются в тишину. А потом запирают двери, и задёргивают плотные шторы.
Не ходи на мол. Не очаровывайся тишиной, не заглядывай в бирюзовую бездну. Море коварно; оно так любит обманывать новичков…
Ноябрь перетёк в декабрь. Город пестрел фонариками, от чего к вечеру становился уютнее, но отнюдь не теплее. С неделю назад ударил мороз, вся вода на тротуарах замёрзла тонкой плёнкой льда. Наш юрист, выходя из машины на бордюр, оступился, вследствие чего заработал перелом голени и подвывих лодыжки. Получил больничный, и вместе с гипсом и своим семейством, укатил куда-то отмечать Рождество – пока я не передумал и не вызвал его на место - работать.
Я осторожно шагал по мостовой, раздумывая, что хуже – ботинки, убитые химическим составом против обледенения, или же перелом с подвывихом, который грозит, в случае запрета этого чёртова состава.
Я уж было начал сомневаться в своих умственных способностях: вроде бы Крис сказал «второй поворот направо», вроде бы это он и был. Но уже через пятнадцать метров проулок начал изгибаться, а датчик направления (гипотетически присутствующий в организме любого взрослого человека) говорить, что если так пойдёт и дальше – то я вернусь в ту точку, с которой начал. Хотел было плюнуть на всё, и потребовать, чтобы он меня встретил, когда внезапно взгляд зацепился за тусклую вывеску. Я опешил. Так могла выглядеть табличка на дверях постоялого двора лет двести назад.
- Куда это он меня завёл? – сказал я в пространство, выдохнув серое облачко пара. Старые домики смотрели на одинокого ненормального зажмуренными от холода окнами. Делать было нечего, и уж во всяком случае, внутри должно было быть теплее; я потянул тяжелую дверь, и  стал спускаться по скрипучим деревянным ступеням.
К десятой ступеньке таинственный бар стал вызывать у меня некоторую симпатию. Из зала доносился тихий умиротворённый гомон, становилось восхитительно тепло, а фоном к этой приятной смеси ощущений звучал лёгкий гитарный блюз.
Зал оказался маленьким – столов на 20. Присмотревшись, я с восторгом понял, что тяжелые столешницы на кованых ножках – это каркасы от старых швейных машин. Идеальное место, из числа тех, что любят поэтически настроенные бедные студенты и окончательно съехавшие крышей деловые люди, приходящие сюда на свидание с любовником.
- Позвольте проводить Вас за столик? – официантка, симпатичная, чуть полноватая, идеально сочетающаяся с колоритом этого места, удивилась моему замешательству и решила оказать посильную помощь. Она мне понравилась. Интересно, это место оставляет на людях такой неповторимый отпечаток простой незлобливости или какой-то спокойный, доброжелательный человек задумал и сделал его таким?
- Непременно, - категорично заявил я. В конце концов, если Кристиан уже здесь – я пересяду.
Я устроился на тяжелом, угловатом стуле и заказал пива. Девушка умчалась. Вообще-то после декабрьского холода хорошо было бы выпить вина, но атмосфера располагала именно к пенному напитку, и никак иначе. Музыка на фоне была удивительно вдумчивой, заставляла расслабиться, почувствовать, что ты никуда не спешишь, вслушиваться в набегающие друг на друга сложные аккорды, совершенные в своей дисгармонии. Я принялся осматривать зал. В самом тёмном закутке засели таинственно перешептывающиеся ребята, судя по внешнему виду, явно любители фантастики. Чуть ближе – средних лет пара в офисных костюмах. Глаза у обоих сияли таким лихорадочным счастьем, что хотелось улыбаться. Ещё несколько занятых своими делами и разговорами компаний… Кристиана нигде не было.
Официантка принесла пиво, я благодарно кивнул, сделал хороший глоток, и от нечего делать стал смотреть на сцену. Тяжелая кружка брякнула днищем о столешницу, над краями полезла пена, я от греха подальше отпустил ручку, и запустил пятерню в неряшливо отросшие волосы. Крис был на сцене.
На этот раз он не почувствовал моего восхищенного взгляда, а может, почувствовал, но внимания не обратил. Он чутко перебирал струны, он пристально вслушивался в ноты. Его пальцы ласкали гриф с незнакомой, не выверенной, не профессиональной чувственностью. Иногда он смотрел из полутьмы сцены в полутьму зала, и приветливо улыбался, если ловил на себе восхищенный или заинтересованный взгляд какой-нибудь девушки. Это шоу было не для меня. И сейчас в каких-то десяти метрах сидел не хорошо знакомый мне мальчик из дорогого борделя, а совершенно чужой, очаровательный, задумчивый парень, казалось, даже не подозревающий о том, что в нашем мире, в нашем городе даже любовь можно на пару ночей купить.
Он закончил на щемящем, тоскливо-восторженном аккорде, который повис в прокуренном воздухе, и тягуче отозвался в какой-то из внутренних мышц. Должно быть, это было сердце, хотя с моими скупыми познаниями в анатомии – это могла быть и вовсе поджелудочная железа. Я был в глубоком шоке. Под уважительные аплодисменты Крис слез со сцены, оставив гитару на маленькой аккуратной подставке, и его место занял тот самый дядька в деловом костюме, чей горящий взгляд мне так понравился. Я помахал Крису рукой, тот меня заметил и подошел, улыбаясь совершенно незнакомой, веселой, молодой и бесшабашной улыбкой. Никакой фальшивой мудрости, ни рассуждений, ни морали. Просто два хороших приятеля встретились в симпатичном кабаке.
- Ещё пиво, - попросил я подошедшую официантку, а Крис уже бесцеремонно цапнул мою кружку и сделал несколько жадных глотков.
- Жарко там, - пояснил он, - обогреватель прямо за сценой…
В этот момент дядька в деловом костюме заиграл. Это был не блюз, а шикарное, звеняще-натянутое латино, к которому чудовищным образом не хватало кастаньет. Я поймал себя на том, что машинально прищелкиваю пальцами, не в такт, а именно там, где хотелось бы слышать сухое деревянное пощелкивание.
- Что, Карузо, нравится музыка? – ухмыльнулся Крис, - испанская кровь бушует, и требует танца?
- Нравится, - честно признался я, - но не так, как то, что играл ты.
Крис неопределенно махнул рукой:
- Милая традиция места: сыграй, если умеешь, и даже если умеешь не очень – всё равно выйди на сцену и сыграй. Тут народ очень терпеливый.
- Ты играешь прекрасно! – заверил я, - я знаю десяток мест, где тебе платили бы за выход на сцену…
- Мне нет необходимости играть за деньги, - мягко сказал он, - видишь ли. Я не считаю, что душу можно продавать…
«А тело значит – можно и запросто?!» - хотел спросить я, но промолчал, кусая губы. Что-то было не так с этим парнем. Какого же рожна он талант везде кругом, а при этом продаётся в борделе, как безмозглый… чёрт, я не знал, как безмозглый кто! Он играет так, что мог бы давно сколотить джаз-бенд, он начитан, обладает манерами, он умён, в конце концов!.. так почему, мать его так, я встретил его в этом сером доме с шаблонными комнатами, и пошлыми плакатами по стенам?!
Крис накрыл мою ладонь своей:
- Пойдём отсюда? Поедем в отель. Я скучал без тебя.
И снова он меня огорошил. Ведь это «я скучал» сказал мне настоящий Кристиан, тот, с которым я, кажется, только что познакомился.
- Нет, - я помедлил. В конце концов, кто сказал, что во вторую и четвертую субботу месяца моя прекрасная половина ездит именно к маме?! Да куда бы ни пропадала – мне всё равно, – в отель мы не пойдём.
Это было так просто: я открыл дверь квартиры, и пригласил его войти. Он замешкался в коридоре, разглядывая календарь с репродукциями Гогена, довольно бездарный, на мой вкус. Я прошел в гостиную, Крис последовал за мной. Я стянул шерстяной свитер, и уселся на диван.
- Ну… и что ты планируешь делать? – он остался стоять, и сейчас смотрел на меня сверху вниз со странным выражением выжидательного ехидства.
- Как это что, - я заложил руки за голову, в восторге от предстоящего хода, - посмотрим какое-нибудь кино, выпьем пива, и ляжем спать в обнимку… а что ещё делать двум хорошим ребятам в такой холодный вечер? Ты же не хочешь на каток? А то мы, конечно, можем поехать кататься на коньках. Но должен тебя предупредить: когда я разобью лоб – то не смогу вести машину…
Крис рассмеялся, легко, как ребенок, и уселся рядом. А всё-таки права была Соня, купив этот несуразный, низкий и чересчур мягкий диван: в нём было вполне удобно. Я не помню, что именно мы смотрели. Сначала я увлёкся, потом фильм наскучил, я начал задрёмывать, потом мы стали целоваться, и это было куда приятнее, чем смотреть на героев дурацкого боевика.
- Кристиан, ты ненормальный… совершенно сумасшедший ты… столько страсти! Столько таланта, а ты…
- Да? А я – что?.. Это я тебя нанял, чтоб ты смотрел со мной кино, нет? Нет?! Да… Карузо! Это ты ненормальный, не я…
- Точно! Я сошел с ума.
- Ты сошел! Сейчас твоя жена вернется!!
- Ничего подобного…  Где у этого ремня застёжка?
- Где тут у тебя спальня?..
Мы неловко побарахтались на кровати, выпутываясь из тёплых вещей. Одежда неряшливо разлетелась в стороны. Больше Кристиан не изображал профессиональной отточенности движений. Он танцевал под моими руками, и я как-то незаметно для себя изменил привычной манере. Мне по-прежнему хотелось играть, но больше не для своего удовольствия, а чтобы доставить удовольствие ему. Я, сдерживая дыхание, смотрел, как он выгибается под моими пальцами, как ждёт моих поцелуев, как, ощущая осторожное касание к чувствительной коже, ему всё труднее сдержать стон. И как он забыл, наконец, кто из нас хастлер, кто из нас ненормальный, кто из нас где…
Я перевернул его на живот. Он оказался удивительно лёгким – и как это я до сих пор не замечал? И принялся проводить долгие линии вдоль хребта, останавливаясь только чтобы услышать его сбивчивое дыхание. Его шея была тёплой, почти горячей. Я едва не ощутил себя вампиром, только в последний момент опомнившись, одёрнув себя – чтоб не оставить следов… целовать его было невообразимо приятно. Полубред, который мы несли, сливался с пластичными движениями в ритме неторопливого блюза. Но когда я ненадолго отстранился, только чтобы прошептать пару пришедших на ум слов – он не стал меня слушать, протяжно выдохнув «ещё!..»
«Ещё» было похоже не вечность. Солоноватую и пряную, с неповторимо тонким запахом его тела. Потом он уложил меня на спину, и склонился надо мной так, что длинные волосы щекотали мне шею… и я увидел его лицо – в тот момент, когда причинил ему неизбежную и сладкую боль, хоть и пытался, как мог, быть осторожным… это лицо светилось счастьем! Языческий жрец приносил себя в жертву жестокому, но истово любимому богу, обретая в смерти восхитительную свободу от услуженья.

Глава 8. Падшие демоны
Так бывает: ты подставляешь лицо и руки солнцу, принимая благословение небес вместе с теплом. Чувствуешь, что тебя любит весь мир, и солнце, и это небо, как будто в ладони вместе с упругими лучами приходит что-то очень ценное, очень хрупкое, очень редкое…
Я обнимал Кристиана – и снова, будто в первый раз. Я касался пальцами его лица, отмечая каждый изгиб, и не понимал, как этот человек мог решиться пожертвовать собой, свободой, гордостью – всё ради никчёмных упрёков, так сильно ранивших его. Я целовал его, останавливаясь только чтобы сказать, какой он глупый, какой он прекрасный, какой он необыкновенно замечательный, и мой. Только мой.
- Ты чувствуешь? – спросил Крис, прижавшись щекой к моему плечу, и жарко дыша в шею, - мы свободны! Никто не лжёт. И это прекрасно…
Я не ответил, потому что его руки нашли, наконец, молнию на моих джинсах, расстегнули её, легко коснувшись, но тут же снова вернулись, поглаживая плечи и спину, сводя меня с ума…
Мои пальцы сами поймали его ладонь, настойчиво опуская вниз. Я не хотел больше ждать. Притворяться было ни к чему. Мы уже оба наигрались в игры. Неприкрытая нагота и неприкрытая искренность – вот что было между нами той ночью. И я откуда-то знал, что с этого момента всё изменится… но и представить не мог, как именно.
Когда я проснулся, был почти полдень. В окна било невероятное солнце. Мир был прекрасен, всё было просто. Обида, непонимание, сомнения – больше не были властны, они не значили ровным счётом ничего.
Художнику-сюрреалисту, помешанному на фантастике – и то не снилось столь красочное и кровавое побоище демонов, которое на миг представилось в это солнечное утро мне. Наши демоны сцепились, переплелись плотным клубком, и разорвали друг друга на части, окропив землю алым и чёрным. Мысль была настолько абсурдна, что я рассмеялся.
Встал с постели, счастливый, голый, совершенно беззащитный перед лицом нового дня. Напевая что-то невнятное, я пошел искать Кристиана – ещё не понимая, насколько далеко он готов был зайти, чтобы избавиться от преследовавших его обид прошлого. Не даром он сказал, что мои беды вовсе не так страшны…
На кухне вкусно пахло кофе. Стоящая на столе чашка уже почти остыла, но кофе был - как я люблю – горький, без всяких глупых пряностей, и достаточно крепкий, чтобы разбудить ещё почти спящего человека. Подозрения начали закрадываться, когда Кристиан не обнаружился ни в гостиной, ни в ванной, ни в спальне, куда я в растерянности вернулся спустя несколько минут.
- Кристиан, - позвал я. Никакого ответа. Только за окном задорно загудела какая-то машина.
Я отправился в кабинет. Хотя, что бы ему делать в нелюбимом кабинете, да ещё с утра? Я открыл дверь и опешил. Роскошная комната напоминала поле сражения из дешевого детектива. Однако, присмотревшись получше, я понял, что порезвился здесь ровно один человек, и что-то подсказывало, что это был мой взбалмошный любовник. Со стен исчезли чёрно-белые фотографии. Зато на полу тонким слоем были рассыпаны обломки. Не осколки, а именно обломки – кто-то взял стеклорез, и методично, вдумчиво, исполосовал коллекцию снимков – вместе со стеклянными рамками, превратив их в кусочки по два сантиметра на три. Неправильной формы, как будто автора этого шедевра забавляло разделывать ни в чём неповинные изображения на геометрически неправильные фигуры.
- Кристиан! – что есть силы завопил я. Дом откликнулся тишиной. В просторном холле пропала с крючка тёплая куртка, в которой он был вчера. Я судорожно обыскал карманы собственной одежды, нашел  мобильник, набрал по памяти его номер. Телефон откликнулся жизнерадостной трелью из соседнего угла.
Я успокаивал себя мыслью, что Крис куда-то вышел на минутку. Может быть в супермаркет, а может, зашла соседка, и попросила чем-нибудь помочь. Да мало ли, что может случиться – тем более в середине дня… но минуты шли, а Кристиан не появился.
К двум часам я был абсолютно уверен, что что-то случилось. Прикрыв за собой дверь, прыгнул в машину, и рванул к борделю, где не появлялся уже чёрти сколько. На стоянке опять было пусто. Только ухоженная Honda блестела мытыми боками. Исчез даже тот потрёпанный пикап, который неизвестный хозяин поставил тут когда-то по случайности. Мой Volvo ещё только пытался отдышаться, успокаивая заглушенный двигатель, а я уже взлетел по лестнице, игнорируя возмущенный вопль охранника, распахнул без стука дверь полутёмного кабинета, и натолкнулся на водянистый взгляд менеджера.
- Вы что-то хотели, герр Карузо? – невозмутимо поинтересовалась она, как будто такое явление гостя было в порядке вещей.
- Вы видели Кристиана?! – не тратясь на церемонии и объяснения, выдохнул я.
- Конечно, - уголок тонких губ дёрнулся, нарисовав некое подобие улыбки, - он зашел сегодня утром, сказать, что больше на меня не работает. Подписал все бумаги, и просил передать глубочайшие извинения клиентам. Мне думалось, что Вы теперь лучше осведомлены о его местоположении.
Я ничего не понимал. Кристиан ушёл, явился сюда, распрощался с этой рыбиной и публичным домом, и, наверное, поехал обратно. Мы с ним разминулись. Конечно, он хотел успеть сделать всё, пока я сплю. И теперь недоумевает, почему я сбежал. Надо было скорее ехать к нему, назад, обнять этого сумасшедшего! Volvo рыкнул, готовый доставить меня хоть на край света.
Я ждал его у порога, но он так и не появился. Я долго просидел – сначала на кухне, не ощущая голода, глотая бесконечный кофе, потом в развороченном кабинете, потом в коридоре, прямо на полу – потому что так удобнее было вслушиваться в гулкие шаги на лестнице. К вечеру я отчаялся, и поехал домой. Я приходил на следующий день, и на следующий… а потом на двери его роскошной квартиры, которую я каждый раз бросал незапертой, не имея ключа, появился красно-белый стикер “FOR SALE”, и это был конец моих блужданий по чужим подъездам.
А в конце недели пришел желтый конверт заказного письма. Я рванул бумагу так, что чуть не разорвал спрятавшийся между плотными стенками листок. Письмо было от Сони. Она спрашивала, что делать с парой свитеров и рабочей записной книжкой, которые она случайно прихватила с собой, собираясь в спешке.
Я рассмеялся. Чёрным маркером написал поверх её аккуратного почерка «Хоть сожги!» и вернул раскуроченный конверт обалдевшему почтальону.
… а когда ты смотришь в зеркало на обожженное солнцем, раскрасневшееся лицо, и горячие щёки зудят, не смотря на выписанный врачом бальзам, когда ты чувствуешь поднимающийся внутри жар, и в висках тяжелая боль пульсирует тем же ритмом, которым билось о бледную кожу такое ласковое на первый взгляд тепло – ты плачешь. Не оттого, что тебе паршиво, а от незаслуженной, несправедливой обиды. И тщетно пытаешься убедить себя, что любишь дождь.

Эпилог.
Герман почувствовал, что спина и шея уже не просто замёрзли, а одеревенели, и из закрытого окна всё-таки тянет тонкой струйкой зябкости предательский сквозняк.
«Хорошо дружить с девушкой, когда нравятся парни, - подумал он, глядя на Аду. Она была красивая. Особенно в своей дружеской небрежности, когда махровый халатик приглашающе распахнут, и подсыхающие волосы фривольно обнимают все заманчивые округлости молодого тела, - плюнуть бы на всё, и жениться на ней! Ведь хорошая, в сущности, девчонка… так ведь нет!»
Ада внимательно и задумчиво потушила в пепельнице очередной окурок.
- Что, прямо так и ушёл? – недоверчиво спросила она, и голос был чуть хрипловат от долгого молчания и сигарет, - без вещей, без денег?..
- Нет, - Герман поёжился и перебрался в другой угол дивана. Прошло уже столько времени, что ему не страшно было говорить начистоту, - я потом выяснил, что при нём был спортивный рюкзак. Взял документы, денег немного, и тёплый свитер. Погрузил в тот самый разбитый пикап и вырулил на шоссе. Это Марио видел в окно.
- Потрясающе разумный поступок, - Ада зевнула.
- Ну, хватит, - проговорил Герман, стараясь изобразить строгий голос. Перед порогом нового дня, после бессонной ночи, получалось это не слишком хорошо, - сворачиваем девичник. Кому-то спать пора!
- Наверное, пора, - задумчиво согласилась девушка и Герман удивился. Обычно после очередного неудачного свидания Ада ложиться спать не желала, а напротив – буянила, требовала, чтобы её развлекали, везли в клуб, или что-нибудь ещё в подобном роде.
- Пойдёшь к себе, или постелить тебе здесь? – спросил он, - но учти: тут страшно дует от окна!
- Пойду-пойду, - ворчливо согласилась девушка, - только можно прям в халате? Проводи меня, а то переодеваться лень.
Герман покорно поплёлся в коридор, и дальше на лестницу, пока Ада, запахнув халат, шлёпала домашними тапочками по ступенькам, а потом искала ключи в компактной (на вид) сумочке. Её квартира была крошечной, зато под самой крышей. Герман двадцать раз уже предлагал подыскать жильё поприличнее, но девушка отказывалась, с аргументом, что привыкла жить в голубятне.
Когда дверь за провожатым закрылась, Ада – вопреки обещанию немедленно лечь и уснуть – достала сигареты, приоткрыла створку окна, и уселась на подоконник. Окно выходило во двор. Пожалуй, единственное, что ей не нравилось; было бы куда лучше, если бы под ней расстилался теперь широкий, яркий проспект…
«Просто так никто никуда не исчезает, - рассудительно подумала она, когда холодный мокрый ветер выполоскал из головы остатки сонливости и хмеля, - и где-то ты всё-таки есть, сумасшедший парень по имени Кристиан. Сделал романтиком прагматичного Германа, сам увлёкся, закусил удила, и удрал! Всё, поминай, как звали. Натурой ты больше работать не будешь, это ясно. Актёром ты быть не хочешь – тоже верно. А то какой мог бы получиться скандал – с твоим-то прошлым… нет. Это всё не для тебя. Куда ж ты делся? Может быть, пошел искать своего Йозефа? Найти-то нашел, да только послал он тебя далеко и надолго. А ты не расстроился, нет. Тебе теперь хочется просто спокойно жить. Ходить на работу, пить кофе с утра, пиво вечером, кокетничать с официантками… стоп! Конечно, Герман меня прибьёт… с другой стороны, не идти же на курсы секретарей-референтов?
Бьюсь об заклад, тебя надо искать в какой-нибудь в меру паршивой забегаловке, где по ночам играют блюз. Сколько таких в этом городе? А сколько в соседних? Впрочем, ведь слухами земля полнится…»
Она закрыла окно, сладко потянулась, забралась под лёгкое и феноменально тёплое пуховое одеяло и свернулась калачиком.
«А ведь это только начало» - с усмешкой подумала Ада, блаженно кутаясь в одеяло. И в порыве радостного предвкушения авантюры рассмеялась и заявила вслух:
- Не будет тебе покоя. Не дождёшься!

(с) Louisiana_Wolfy 20 сентября - 19 октября 2009